Штурм

1

Пока дипломаты в Бресте спорили, а петлюровцы добивали большевиков на правом берегу Днепра, левый уже заняли войска Муравьева. Красногвардейцы и революционные солдаты были потрясены открывшейся перед ними величественной картиной. Даже сейчас, после недели кровопролитных боев и артобстрелов, город был прекрасен. Виднелись купола Михайловского Златоверхого собора, Андреевской церкви, Межигорского монастыря, Святой Софии, Киево-Печерской лавры. Многоэтажные здания представлялись сверкающими белыми дворцами. Даже москвичи и петроградцы смотрели с восхищением на панораму древнего Киева. Что говорить о тех, кто в жизни своей видел только бревенчатые избы да белёные хаты! Красногвардейцы и революционные солдаты «как завороженные, молча остановились, любуясь чудесной красотой города, к которому все так стремились, чтобы водрузить в нем знамя социальной революции»¹, — вспоминал Муравьев.

Со времен античных полководцы обращались с речью к своим воинам, вдохновляли их перед битвой. Решил вдохновить своих бойцов и Михаил Муравьев. Он выпустил приказ-воззвание: «Рабочие, солдаты, матросы! <...> Перед вами столица Украины, последний оплот контрреволюции, буржуазии, помещиков, дезертиров, генералов и офицеров, которые беспощадно истребляли восставших наших братьев рабочих. Вы должны взять этот город, водрузив красное революционное знамя социальной революции на этих чудных прекрасных берегах Днепра...»² Муравьев разъезжал на автомобиле от полка к полку, от одного отряда к другому и напоминал: «Будьте беспощадны, главное — будьте беспощадны, никому пощады не давайте!»³

Однако Юрий Коцюбинский утверждал, что Муравьев обращался к своим солдатам с куда более понятными и простыми словами: «В Киеве вы отдохнете, там вы снимете шкуру с буржуазии, там будет всего вдоволь»⁴.

«Возьмем Киев, то все ваше <...> особняки, перины, все вы будете жить в барских комнатах <...> будете и отдыхать, и гулять»⁵, — так слова Муравьева передает председатель комитета 1-й революционной армии Сергей Коптелов.

По приказу Муравьева красные батареи открыли огонь по Киеву. У Муравьева не было никаких разведданных о городе, не было аэропланов, которые тогда уже активно использовали для воздушной разведки. Поэтому огонь открыли просто по центральным кварталам — значит, по буржуям. Решили, что простой рабочий на Крещатике не живет, поэтому и обстреливали нещадно Крещатик, Александровскую и Владимирскую улицы. Канонада надолго запомнилась жителям Киева. Один из снарядов попал в 1-е хирургическое отделение киевского военного госпиталя и пробил водопроводную трубу. Вода затопила одну из палат⁶.

Василию Шульгину показалось, что большевики «одиннадцать суток долбили Киев снарядами всех калибров»⁷. На самом деле Муравьев обстреливал Киев всего три дня, которые показались киевлянам вчетверо длиннее. Ведь обстрелу Муравьева предшествовало несколько дней перестрелки с «Арсеналом», не столь разрушительной, конечно, но тоже запомнившейся надолго. «Со времен Батыя и Менгли-Гирея не знал Киев такого ужаса»⁸, — вспоминал Дмитрий Дорошенко. По словам Винниченко, улицы как градом были засыпаны шрапнелью⁹.

Обстрел был исключительно мощный, интенсивный. Он начинался в семь утра и продолжался до часа ночи. В минуту выпускалось от 6 до 10 снарядов, то есть 360—600 снарядов в час, 6840—10 800 за день бомбардировки¹⁰. «Мне и на фронте во время больших сражений с немцами не приходилось быть под таким продолжительным и ураганным обстрелом, какой выдерживало население, киевляне»¹¹, — вспоминал генерал Мустафин.

«Киев пришлось обстреливать артиллерией, так как пехота не пошла бы в наступление из-за своей малочисленности. <...> Таким образом, Киев можно было взять только нахрапом, наудачу»¹², — оправдывал Муравьева народный секретарь советской Украины (УНР Советов) Георгий Лапчинский.

Перед громадой великого города войско Муравьева казалось ничтожным. Всего-то 3400—3500 штыков, 22 пушки и гаубицы, бронепоезд (блиндированный) и два броневика в 1-й революционной армии. До 4000 штыков, 26 орудий, три броневика — во 2-й революционной армии. Итого: не более 7500 штыков, 48 орудий, 1 бронепоезд, 5 броневиков¹³. Как видим, главной ударной силой этого войска была именно артиллерия. Причем в распоряжении Муравьева было несколько тяжелых 120-милимметровых морских орудий Виккерса, которые транспортировали при помощи волов. Батарея морских орудий стреляла так эффективно, что «просто не давала передвигаться по тем участкам, которые она обстреливала»¹⁴.

Всеволод Петров упоминает способ, при помощи которого Муравьев будто бы увеличил огневую мощь своей армии. На складах в Дарнице, захваченных красными, были пушки и огромные запасы снарядов. Муравьев велел расставить трофейные пушки вдоль железной дороги, снабдить их снарядами, в качестве орудийных расчетов поставить пехотинцев. Профессиональные артиллеристы ездили от батареи к батарее на паровозе, определяли дальность, точку прицеливания, наводили орудие на цель, а пехотинцам оставалось только подносить снаряды и стрелять¹⁵. Однако в большевистских источниках о такой тактике ничего не говорится. К тому же у Муравьева хватало орудий, а вот пехоты как раз было мало.

В штабе красных считали, будто гарнизон Киева составлял 20 000 бойцов¹⁶. На самом же деле украинская армия была в четыре раза меньше армии Муравьева. Январское восстание подорвало и без того невеликую военную мощь Украинской Народной Республики. Убитыми и ранеными украинская армия потеряла треть личного состава — 900 человек (300 убитых, 600 раненых). Теперь Михаил Ковенко, который оттеснил от командования совершенно неспособных Шинкаря и Порша, мог собрать в лучшем случае 2000 штыков, а возможно, и еще меньше. Советские военачальники Вацетис и Какурин, одни из первых историографов Гражданской войны, оценивают силы УНР еще скромнее: «Для обороны Киева Украинская рада располагала не более 1200 чел. надежных войск»¹⁷. В распоряжении Вацетиса и Какурина было много достоверных источников, так что их оценка, видимо, наиболее точна.

1200 штыков для защиты Киева — ничтожно мало. К тому же гайдамаки, вольные казаки, солдаты, сечевые стрельцы были утомлены неделей жестоких боев. Украинская артиллерия намного уступала Муравьевской¹⁸. Неопытные артиллеристы разместили одну из батарей на Софийской площади, где «две колокольни Михайловского и Софиевского соборов, а также пожарная каланча» служили хорошими ориентирами для вражеской артиллерии¹⁹. Разгромив рабочих «Арсенала», украинцы восстановили контроль над водопроводом и электростанцией. На радостях они даже не подумали о светомаскировке. Богатый центр города сиял огнями: «...стоящие на горе колокольни, освещенные электричеством, должны были маячить на десятки верст Заднепровья»²⁰. Настоящий подарок для артиллерии Муравьева.

В те дни на сторону украинской армии перешел еще один артиллерист, генерал-майор и георгиевский кавалер Александр Натиев²¹: «...наблюдая за беспорядочной стрельбой украинцев», он «взялся руководить артиллерийской обороной одного участка и нанес серьезный ущерб большевикам в последние дни обороны Киева»²². Возросшую эффективность украинской артиллерии отмечали и большевики. Виталий Примаков в своих воспоминаниях писал о мощной артиллерии противника, который располагал к тому же «прекрасными наблюдательными пунктами на горах и колокольнях монастырей»²³.

В распоряжении Рады было два бронепоезда, которые ремонтировались в железнодорожных мастерских²⁴. Пробольшевистски настроенные железнодорожники обещали «разобрать» эти поезда²⁵. Но один из них, бронепоезд «Слава Украине!», принял участие в боях.

Украинские военачальники взорвали только железнодорожный мост через Днепр²⁶. Остальные взорвать не успели, не смогли, не решились или не догадались, хотя в Киеве были огромные запасы снарядов и взрывчатки. Бронепоезд Полупанова остановился перед разрушенным мостом и, получив приказ обстрелять лавру, открыл огонь. Храмы лавры служили отличным ориентиром для стрельбы. У блиндированного поезда Полупанова было два трехдюймовых орудия и пятнадцать пулеметов «Максим». Выпустили снарядов триста, правда, особого ущерба неприятельским войскам не причинили²⁷.

Видя бесполезность своего блиндированного поезда, Полупанов с товарищами сняли с него обе пушки и пулеметы и по льду переправились через Днепр. Вскоре они, правда, попали под ураганный огонь бронепоезда «Слава Украине!», который обстреливал их со станции Киев-II. «Украинцы с киевских высот засыпали ураганом огня революционные армии»²⁸, — вспоминал сам главком Муравьев. Виталий Примаков, пораженный мощью украинского огня, решил, будто петлюровцы установили вдоль берега Днепра «до 300 пулеметов»²⁹.

Артиллерия Муравьева тоже продолжала огонь. Били уже не только по площадям. Большевики узнали координаты здания Центральной рады и дома Грушевского и открыли по ним огонь. «Центральная Рада проводила свои заседания среди страшнейшей канонады, — вспоминал Дмитрий Дорошенко. — Часами невозможно было пройти через центральный вход <...>. Приходилось пробираться через двор и боковые улицы»³⁰.

В Киеве как раз проходила первая сессия Всеукраинского церковного собора. Епископа Вениамина (Федченкова) удивило спокойствие украинских священников и мирян: «"Щирые" агитаторы агитировали, точно ничего не слышали». А между тем «снарядами уже были пробиты стены лаврского собора. В нашем здании гранаты рвались и в домовой церкви, и в конюшне, и над парадным входом»³¹. Но украинцы спокойно обедали под обстрелом, а после обеда запевали хором «Ще не вмерла Украина».

Тем временем Виталий Примаков с двумя сотнями червонных казаков перешел Днепр по тонкому льду в районе Вышгорода, захватил предместье Куреневку, станцию Пост-Волынский, а затем прорвался на Подол. Украинский историк Тинченко считает, что отряд Примакова можно было бы легко разбить, вытеснить из города, стоило только бросить в бой сечевых стрельцов, которые должны были оборонять Подол. Однако их не оказалось на месте. Сечевики то ли по собственной инициативе, то ли выполняя чей-то приказ ушли в другой район города и занялись разоружением нейтральных частей. Стратегически важный Подол остался в руках Примакова и его червонных казаков.

Труднее пришлось большевикам в боях за Николаевский цепной мост. Мост оборонял Всеволод Петров с гордиенковским полком и взводом («чотой») сечевых стрельцов. Первая атака армии Берзина захлебнулась из-за плотного ружейно-пулеметного огня украинцев. Большевики накрыли обороняющихся артиллерией, нанесли им немалые потери, но украинцы не оставили своих позиций. Тогда товарищ Ремнёв бросил в бой один из трех своих броневиков. Однако опытные в военном деле сечевые стрельцы заманили броневик в засаду и расстреляли его бронебойно-зажигательными пулями. В армию прибыл Муравьев, но и ему не сразу удалось переломить ход сражения. И тут к большевикам пришла неожиданная помощь.

После разгрома «Арсенала» двадцать красногвардейцев сумели уйти от преследования петлюровцев. Они нашли себе приют в Киево-Печерской лавре. Монахи не только не выдали их петлюровцам, но спрятали, накормили, дали возможность отдохнуть. И вот набравшиеся сил красногвардейцы установили на лаврской колокольне пулемет и открыли огонь по оборонявшим мост украинцам. Гордиенковцы и сечевики решили, будто в тыл пробрался большой отряд красногвардейцев, и начали отступать³². Муравьев и Ремнёв повели своих солдат в атаку, причем Муравьев лично стрелял по украинцам из пулемета.

Больше других пострадали от артобстрела церкви Михайловского монастыря³³ и дом (шестиэтажный с мансардой) профессора Грушевского. Один из самых высоких в городе, он служил отличным ориентиром.

«25 января, во время бомбардировки Киева, большевики зажигательными снарядами расстреляли дом, где я жил, — наш фамильный дом, построенный десять лет назад на деньги, оставленные отцом, — писал Михаил Грушевский. — Несколько десятков зажигательных снарядов <...> за несколько минут превратили весь дом в пожарище. <...> Сгорели мои рукописи и материалы, библиотека и переписка, коллекции украинских древностей, что я собирал столько лет, собрания ковров, вышивок, оружия, посуды, фарфора, фаянса, украшений, мебели, рисунков»³⁴.

Муравьев таких «подвигов» не стеснялся, он ими гордился. Из телеграммы МА.Муравьева В.И. Ленину: «Я приказал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам, по церквям и попам <...>. Я сжег большой дом Грушевского, и он на протяжении трех суток пылал ярким пламенем»³⁵.

Этот пожар видел и Василий Шульгин. Он едва ли не радовался, ведь погибало «гнездо злого волшебника», живого символа ненавистного «украинства»: «"Почти что небоскреб" пылал. И мне казалось, что в огромном полыме вьется старый колдун Михайло, вьется и бьется над своим гнездом, смешивая волны черноморовой бороды своей с вихревыми клубами багрового дыма...»³⁶

Дмитрий Дорошенко решил, будто бы по дому Грушевского бил бронепоезд Полупанова³⁷. Но товарищ Полупанов не знал, кто такой Грушевский, и особого приказа на этот счет не получил. Он уже переправил через Днепр обе свои трехдюймовки, 14 пулеметов и 420 бойцов. Матросы ввязались в уличные бои.

2

Штурм Муравьевым Киева оставил одну историческую загадку. Точнее, ее оставил сам Муравьев. Уже в Одессе он так описывал свои киевские подвиги: «Я занял город, бил по дворцам и церквям... бил, никому не давая пощады! 28 января Дума (Киева) просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а может и тысячи, были безжалостно убиты... Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг — быть беспощадными!»³⁸

Это дало основание украинскому историку Савченко, а вслед за ним и многим современным публицистам, журналистам, блогерам решить, будто «Муравьев первым в Гражданской войне использовал отравляющие газы, запрещенные всеми международными соглашениями как изуверское оружие»³⁹. Савченко считает, что именно при помощи газов Муравьеву удалось «захватить мосты через Днепр и преодолеть оборонительные укрепления украинских войск на днепровских кручах»⁴⁰.

Никаких укреплений «на днепровских кручах», как мы знаем, не было. Да и применять газы в условиях большого города было очень рискованно, хотя запасы химического оружия на армейских складах имелись, теоретически их можно было пустить в дело. Но для газобаллонной атаки у муравьевцев не было даже необходимой метеостанции, чтобы предсказать направление ветра. Ни в одних мемуарах не встречается упоминание о газовых баллонах и специальных химических войсках у Муравьева. Если б у Муравьева баллоны всё же были, газ можно было бы применить против неприятеля, засевшего в подвалах и на нижних этажах зданий. Но подготовка такой атаки требует времени, а бои за Киев были скоротечны.

Теоретически в боекомплектах у муравьевских пушек могли иметься и химические снаряды. Обстрел ими украинских позиций у цепного моста мог быть эффективным. Вот только командир гордиенковцев Всеволод Петров в своих мемуарах ничего не пишет об этом. О январских боях сохранились воспоминания и простых киевлян, красногвардейцев, сечевых стрельцов. В Киеве тогда находились самые разные враги большевизма, от Михаила Грушевского до Василия Шульгина. Все они писали о варварском обстреле Киева, многие — о грабежах, насилиях, расстрелах. Но о газах написал лишь один Муравьев. Да еще как написал — просто похвастался. Однако вчитаемся в его текст: «Сотни генералов, а может, и тысячи, были безжалостно убиты...» Откуда же взялись тысячи генералов? Или даже сотни? Богатое воображение было у товарища Муравьева.

Михаил Артемьевич был человеком жестоким, но хотел казаться еще более жестоким, страшным-страшным, чтобы враги трепетали. Донесения Муравьева — источник своеобразный, он позволяет судить не столько о происходящем на фронте, сколько о происходящем в голове самого Михаила Артемьевича. Этот Наполеон временами превращался в барона Мюнхгаузена.

После взятия Киева Муравьев рапортовал Ленину: «У меня были представители держав Англии, Франции, Чехии, Сербии, которые все заявили мне, как представителю Советской власти, полную лояльность и порицание Раде за 4-й универсал, который они не признали»⁴¹. Но в Киеве не было представителей Сербии, а Чехии как государства в январе—феврале 1918-го еще не существовало.

25 января 1918-го Муравьев телеграфировал Ленину, будто «в войсках Рады много работает иностранных офицеров: бельгийцев, французов, румын и других <...>, даже монахи и те дерутся в войсках»⁴². Это даже не вранье — это фантазия человека, который через два с половиной месяца окажется в психиатрической клинике.

3

Берзин атаковал «Арсенал» и лавру. «В этот день в Лавру попало неисчислимое количество артиллерийских снарядов и пуль — шрапнельных и ружейных, которыми были произведены весьма значительные повреждения в различных зданиях Лавры, причем пострадали существенно даже такие сооружения, которые уцелели во время татарского разорения Киева и Лавры в 1240 году»⁴³, — писал Федор Титов, в то время профессор Киевской духовной академии. Ковенко и Петлюра пытались остановить муравьевские войска: «Из каждого почти дома стреляли из пулеметов и винтовок, даже из занятых нами участков, что ужасно раздражало революционные войска»⁴⁴, — рассказывал Рейнгольд Берзин.

«Продвижение нашего отряда сильно тормозилось, так как со всех сторон нас обстреливали и нельзя было понять, откуда стреляют. Со всех сторон летели пули...»⁴⁵ — вспоминал красногвардеец И. Гончаренко.

Разъяренные красногвардейцы врывались в дома, обыскивали их, «вылавливали оттуда офицеров». «Пойманных "за работой" расстреливали»⁴⁶. Муравьев отдал приказ убивать «всех мерзавцев, буржуев, юнкеров и т. д.»⁴⁷.

«Украинцы стреляли исключительно разрывными пулями»⁴⁸, — утверждал Вольфганг Августович Фейерабенд, начальник штаба 2-й революционной армии. Если такая пуля попадала в руку — руку оставалось только ампутировать, если в голову — мозг и черепные кости разлеталась вдребезги. Разрывные пули широко применяла Императорская и королевская армия Австро-Венгрии, трофейных австрийских винтовок и трофейных боеприпасов было много, так что украинские войска ими вполне могли пользоваться.

Матросы Полупанова наступали вдоль Большой Васильковской улицы, «бросались в рукопашные схватки, пулеметным огнем, штыком и прикладом выбивали врагов из домов и подвалов»⁴⁹. Украинские пулеметчики прижали революционных матросов к земле: «Ничего, что на животах передвигаемся, — подбадривал товарищей матрос Иван Гроза. — За такой город и головы не жаль...»⁵⁰ Вместе с матросами наступали и красногвардейцы Демиевки (по словам Полупанова, слободская молодежь), которых спешно вооружили.

Украинцы контратаковали, бросив в бой броневики, и даже сумели приостановить наступление муравьевцев. Пробившихся на Крещатик бойцов Полупанова атаковали гайдамаки. «Отряд не выдержал такого натиска и начал отходить, теряя после каждой перебежки много людей, — вспоминал революционный матрос. — Я видел, как были убиты Гроза и Жирнов, как падали сраженные врагом незнакомые юные герои. С боями отступали весь день. Лишь поздно вечером вновь заняли оборону на окраине Демеевки»⁵¹. Но войска Муравьева закрепились в Печерске, на Подоле, в их руках была Александровская улица. В ночь с 25-го на 26 января матросы неожиданной атакой захватили на станции Киев-I бронепоезд «Слава Украине!». Это был ценный трофей — не кустарный блиндированный поезд вроде того, что смастерили за пару дней на станции Синельниково. Бронепоезд был построен еще при царе (украинцы его только переименовали) и предназначался для войны с куда более сильным противником: «Двойная броня, прессованная пробка, обшивка, телефоны, перископ в наблюдательной рубке, вращающиеся башни с четырьмя орудиями, зенитка на тендере паровоза, шестнадцать пулеметов, запасные баки с водой для охлаждения пулеметов и даже в каждом отсеке по туалетной комнате. Поражающая всех своей могучей техникой, свежей окраской и блеском металлических частей, "Слава Украины"⁵² стояла на главном пути»⁵³. Уже утром бронепоезд открыл огонь по городским кварталам, остававшимся под контролем украинцев.

Муравьев требовал решительных действий. Подгонял обе революционные армии: «Командарму 1 Егорову. Сегодня усилить канонаду, громить беспощадно город, главным образом Лукьяновку с Киева-пассажирского. Возьмите остатки 11-го полка, горную батарею, назначьте, рекомендую, ответственным начальником Стеценко, который организовал горную батарею, чтобы он с Киева-пассажирского двинулся вверх по городу и громил его. Если же солдаты 11-го полка будут действовать трусливо, то скажите Стеценко, чтобы он подогнал их сзади шрапнелью. Не стесняйтесь, пусть артиллерия негодяев и трусов не щадит»⁵⁴.

26 января Михаил Ковенко и новый глава правительства Всеволод Голубович объявили, что продолжать сопротивление невозможно. Начали эвакуацию Центральной рады, правительства и войска. Отступали через Бибиковский бульвар, Галицкую площадь и Брест-Литовское шоссе. Украинцам очень помогли ошибки красных командиров. Примаков вместо того, чтобы преследовать гайдамаков и сечевиков, решил захватить авиапарк, расположенный на Сырецком поле, — вдруг «гайдамаки и белогвардейцы» начнут бомбить красных героев? Сейчас это место находится в городской черте Киева, а в те времена Сырец был предместьем, чуть ближе далекой Куренёвки. Червонные казаки лихо ворвались на территорию авиапарка и шашками изрубили деревянные пропеллеры двенадцати аэропланов. Для верности спешившиеся казаки еще и разбивали молотами моторы аэропланов. Этот кавалерийский набег до сих пор кажется необъяснимым, ведь товарищ Примаков не только потерял драгоценное время, но и уничтожил матчасть, лишился очень ценных трофеев.

Другую ошибку совершил Павел Егоров. Он неожиданно атаковал украинские нейтральные части — конный полк «Вильна Украина», пехотный полк имени Грушевского и Сердюцкую артиллерийскую бригаду. Хитрые украинские солдаты, которые еще недавно тихо-мирно наблюдали за чужой, как им казалось, войной, сами оказались под обстрелом большевистского бронепоезда. Пришлось браться за винтовки, за пулеметы, доставать шашки из ножен и воевать с большевиками. Сопротивление «нейтральных» полков и помешало красногвардейцам Егорова организовать преследование. А солдаты Берзина и Ремнёва даже не собирались ради этого покидать богатый Киев, ведь сам командующий отдал им город на разграбление.

Алексей Гольденвейзер, как и большинство жителей Киева, пересидел эти бои дома. Он писал, что жертв среди мирного населения оказалось относительно немного, зато разрушения были ужасны: «Думаю, что не менее половины домов в городе так или иначе пострадало от снарядов, — вспоминал Гольденвейзер. — Возникали пожары, и это производило особенно жуткое впечатление. Большой шестиэтажный дом Баксанта на Бибиковском бульваре, в чердак которого попал снаряд, загорелся и пылал в течение целого дня. Водопровод не действовал, так что пожарная команда и не пыталась тушить. Пламя медленно опускалось с этажа на этаж, на глазах у всего народа. От дома остался только голый каменный остов»⁵⁵.

Примечания

1. Гриневич В.А., Гриневич Л.В. Слідча справа М.А. Муравйова. С. 310.

2. Там же. С. 311—312.

3. Там же. С. 82.

4. Гриневич В.А., Гриневич Л.В. Слідча справа М.А. Муравйова. С. 208.

5. Там же. С. 71.

6. Там же. С. 237.

7. Шульгин В.В. Трест (история возникновения книги «Три столицы») // Три столицы. М.: Современник, 1991. С. 390.

8. Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 220.

9. Винниченко В. Відродження нації. Ч. 2. С. 255.

10. Могилянский Н. Трагедия Украины (из пережитого в Киеве в 1918 году). С. 30.

11. Гетман П.П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год. С. 438.

12. Гриневич В.А., Гриневич Л.В. Слідча справа М.А. Муравйова. С. 118—119.

13. Эти цифры получены из свидетельских показаний М. Муравьева и Р. Берзина. См.: Гриневич В.А., Гриневич Л.В. Слідча справа М.А. Муравйова. С. 155—157, 314.

14. Петрів В.М. Спомині з часів української революції (1917—1921).

15. Подробнее см.: Петрів В.М. Спомині з часів української революції (1917—1921).

16. Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне 1917—1918. Кн. 1. Т. 1. С. 183.

17. Какурин Н.Е., Вацетис И.И. Гражданская война. 1918—1921. СПб.: Полигон, 2002. С. 46.

18. Генерал-майор Кирей после успеха при «Арсенале» был назначен начальником генерального штаба; действиями украинской артиллерии во время муравьевского штурма он, по всей видимости, не управлял.

19. Могилянский Н. Трагедия Украины (из пережитого в Киеве в 1918 году). С. 29.

20. Там же.

21. По происхождению грузин или аджарец. Вспомним, что еще в 1914-м многие грузины оказались на стороне украинцев, поддерживали их против русских.

22. Гетман П.П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год. С. 438.

23. Примаков В.М. Борьба за Советскую власть на Украине. С. 189.

24. Эти бронепоезда создавались еще в разгар мировой войны и должны были использоваться против германских и австрийских войск.

25. Бош Е. Год борьбы. С. 117.

26. Взорвали только одну ферму (конструкцию моста), так что его довольно быстро удалось починить.

27. Полупанов А. Свобода или смерть! С. 69.

28. Гриневич В.А., Гриневич Л.В. Слідча справа М.А. Муравйова. С. 310.

29. Примаков В.М. Борьба за Советскую власть на Украине. С. 189.

30. Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 219.

31. Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох.

32. Интересно, что именно по этому пулеметчику, очевидно, и били пушки Полупанова в самом начале штурма. Судя по воспоминаниям бывшего матроса-черноморца, он так никогда и не узнал, что стрелял тогда по своим.

33. Киевлянин. 1918. 25 февраля (10 марта).

34. Грушевський М. На переломі // На порозі нової України: Гадкі і мрії. Київ: Друкарня акц. т-ва «Петро Барський у Київі», 1918. С. 5.

35. Цит. по: Савченко В.А. Симон Петлюра. С. 160.

36. Шульгин В.В. Три столицы. С. 99.

37. Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 219.

38. Цит. по: Савченко В.А. Авантюристы Гражданской войны. С. 54.

39. Там же. С. 54.

40. Там же.

41. Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне: в 3 т. Т. 1. М.: Высш. воен. ред. совет, 1924. С. 156.

42. Цит. по: Михутина И. Украинский Брестский мир. С. 111.

43. Титов Ф. Памяти священномученика Владимира. URL: http://pravoslavye.org.ua/2005/05/posledniy_den_zhizni_mitropolita_vladimirabogoyavlenskogo/.

44. Гриневич В.А., Гриневич Л.В. Слідча справа М.А. Муравйова. С. 159.

45. Гончаренко И. Красногвардейский отряд Паровозостроительного завода. С. 197.

46. Там же.

47. Гриневич В.А., Гриневич Л.В. Слідча справа М.А. Муравйова. С. 75.

48. Там же. С. 190.

49. Полупанов А. Свобода или смерть! С. 71.

50. Там же.

51. Там же. С. 73.

52. Так в источнике.

53. Полупанов А. Свобода или смерть! С. 78. Позднее большевики переименуют «Славу Украине!» в «Свободу или смерть!».

54. Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне 1917—1918. Кн. 1. Т. 1. С. 184—185.

55. Гольденвейзер А.А. Из киевских воспоминаний. С. 24.