Drang nach Osten

Судьба Украины тогда решалась не в Киеве, а в Брест-Литовске, где шли переговоры между советской Россией, УНР, Германией, Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарией.

Летом 1917-го, после I универсала Центральной рады, Плеханов связал всё украинское национальное движение с происками немцев. В 1918-м этот взгляд стал чрезвычайно распространенным. Известна и хвастливая фраза генерала Гофмана, брошенная им в одном из интервью: «В действительности Украина — это дело моих рук, а вовсе не творение сознательной воли русского народа. Никто другой, как я, создал Украину, чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с одной частью России...»¹

Но чего не скажешь в интервью! В своих мемуарах Гофман был куда осторожнее, об украинцах писал с уважением. Что до германской политики в украинском вопросе, то ее долгое время, собственно говоря, и не было, хотя ориентироваться в русско-украинских противоречиях немцы умели.

В сентябре 1914 года лидер Пангерманского союза Генрих Класс направил рейхсканцлеру фон Бетман-Гольвегу меморандум, где предлагал создать между Россией и Германией дружественное немцам украинское государство². Известный германский интеллектуал, историк и политолог, популярный в Германии публицист Пауль Рорбах тоже предлагал отделить от России Украину, Финляндию, Кавказ, а Прибалтику заселить немцами. Только этих бесспорных фактов хватает сторонникам «теории заговора», чтобы и весь «украинский вопрос» свести к проискам немцев, к пресловутому «натиску на Восток».

«Натиск на Восток» — не миф, но не вся германская элита поддерживала этот «натиск». Фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, национальный герой, один из самых популярных людей в Германии, не был сторонником войны с Россией. Он считал, что русских надо, конечно, разбить, чтобы вывести их из войны и заключить мирный договор, а уж тогда бросить все силы на главных врагов — англичан и французов. Когда Гинденбург был уже начальником генерального штаба, Рорбах так и не сумел попасть к нему на прием. Он переговорил лишь с его заместителем генералом Эрихом Людендорфом. Выслушав план расчленения России, Людендорф заметил: «Это политика, в которую я как солдат не должен вмешиваться. Если бы мне приходилось определять нашу политику, то она свелась бы к простому тезису — я ненавижу Англию!»³

Вплоть до русской революции 1917 года и даже до Брестского мира 1918-го «натиск на Восток» не был руководством к действию. Пангерманский союз оставался всего лишь общественной организацией, Рорбах — популярным лектором. Покойный Бисмарк оставался высшим авторитетом в делах внешней политики, а Бисмарк был за мир с империей Романовых. Окончательная победа над Россией невозможна, считал канцлер. Даже после неудачной войны она обязательно восстановит свою мощь, а потому все планы разделить ее — химеры, опасные и вредные.

Еще осторожнее вели себя австрийцы. Австрийская разведка была великой и страшной только в воображении русских националистов. До войны она и не пытались пестовать украинский сепаратизм в России. Это было бы так же рискованно, как поджигать дом соседа в разгар жаркого и ветреного дня. Австрийцы недаром боялись распада своей лоскутной империи. И во время войны австрийцы и немцы действовали осторожно, лишних средств на украинцев старались не тратить. Союзу освобождения Украины денег выделяли очень мало, особенно в сравнении с миллионами, что тратились на подготовку революции в России. Австрийские части, укомплектованные украинцами, чаше всего воевали не на Восточном, а на Итальянском фронте.

Судьба Второй мировой войны решилась на Восточном фронте, Первой мировой — на фронте Западном. В течение всего 1917-го немцы перебрасывали дивизии из Прибалтики, Белоруссии, Галиции во Фландрию, Пикардию и Шампань. Там немцы пытались сокрушить мощь Франции, Англии и недавно вступившей в войну Америки. Задачи Восточного фронта были совсем другими. В планы германского генштаба не входил захват Москвы и Петрограда. Цель была другой: получить «в тылу мирно настроенную Россию, из которой изголодавшиеся центральные державы могли бы извлекать продовольствие и сырье...»⁴.

Поддерживать Центральную раду Германия долгое время не собирались, ведь украинские политики не уставали говорить о своей верности Антанте. Но чем хуже было положение Рады, тем больше интереса ее политики проявляли к немцам.