В диссертации было рассмотрено восприятие советской критикой второй половины 1950—1980-х годов творчества М. Булгакова. Наступило время подвести итоги.
В первой главе работы был изучен период «оттепели» и послеоттепельной реакции. Начиная с 1930-х годов, после волны антибулгаковских выступлений предыдущего десятилетия, имя М. Булгакова уходит с газетных и журнальных страниц, практически полностью стирается, его пьесы. «Выяснилось, что, как формулируют математики, «необходимо и достаточно», чтобы имя исчезло из истории литературы, — его неупоминания на протяжении всего-навсего двух десятилетий. После чего уже требуются специальные и нелегкие усилия множества людей — литературоведов, историков литературы, критиков, — чтобы вернуть имена, реконструировать истоки их судеб, опубликовать наследие»1. Люди, готовые «вернуть» М. Булгакова, нашлись в 1950-е годы, в начале «оттепели».
Противоречивость этого времени отразилась и в истории булгаковской критики. Так, во второй половине 1950-х годов, когда снова — но уже с другим, нежели в 1920-е годы, положительным, знаком — начинается обсуждение пьес М. Булгакова, да и само имя писателя возвращается в печать, один за другим раздаются голоса — словно рапповское эхо — с призывами не воскрешать «справедливо забытое», что выглядит уже вопиющим анахронизмом.
В то же время в 1966 году, в разгар сворачивания «оттепели» и начала реакции, журнал «Москва» начинает публиковать роман «Мастер и Маргарита», и это, безусловно, является смелым и как будто неожиданным поступком, а спустя год, уже после чехословацких событий, разгораются достаточно откровенные и несдержанные споры по поводу этого произведения, которые проясняют соотношение общественных и литературных сил.
Выступления критиков трактуются в работе не только как результат субъективной воли этих критиков, но и как неизбежное проявление конкретных черт эпохи. На примере случая М. Булгакова четко прослеживается то, что в критике 1950—1960-х годов существовали два противоборствовавших течения, которые особенно ярко проявили себя в это время именно благодаря его неоднозначности, постоянным и непредсказуемым колебаниям. Для этих течений — «оттепельного» и охранительного — булгаковские произведения не только были самоценными (или же, напротив, не представлявшими большой ценности), но и становились богатейшим материалом для разговора о самих себе. Очевидно, что «в силу идеологических и цензурных ограничений обсуждение кардинальных вопросов общественной жизни принимало форму литературно-художественных дискуссий»2.
И даже удивительно то, как в пьесах и романах, написанных совсем в другую эпоху, стали отзываться самые острые вопросы эпохи новой, в которую они внезапно ворвались. Видимо, эти вопросы назревали очень давно и были актуальны еще для М. Булгакова, открытое же их обсуждение могло начаться только в середине 1950-х годов.
В то же время критики этого периода, пусть и увлеченные идеологической борьбой, смогли сделать многое для «прочтения» М. Булгакова, наработать значительный материал для дальнейшего изучения его произведений.
В 1970-е годы ситуация существенно меняется. Дискуссии уходят из официальной печати. Незамеченными критикой остаются вышедшие отдельным изданием романы М. Булгакова, в том числе нашумевший в конце 1960-х роман «Мастер и Маргарита», опубликованный уже без журнальных купюр. Молчание — это одна из ключевых характеристик данной эпохи. Молчат критики и о спектакле «Мастер и Маргарита» Ю. Любимова в театре на Таганке. Молчат о выходе сделанного М. Чудаковой описания булгаковского архива — фактически первой биографии писателя (именно в эти «тихие» 1970-е годы, после жарких «шестидесятнических» обсуждений в критике, на повестку дня выходят проблемы восстановления фактов булгаковской биографии, и многие критики-литературоведы публикуют свои изыскания в периодике). Да и сама эта работа проходит в печать с огромным трудом, а еще не опубликованную повесть «Собачье сердце», которую М. Чудаковой все же удается ввести в научный оборот, приходится уклончиво называть «третьей повестью» (первые две — «Дьяволиада» и «Роковые яйца»).
В то же время новое десятилетие приносит немало кино- и телеэкранизаций М. Булгакова, а открывается масштабным фильмом «Бег», что свидетельствует о «доверии» к М. Булгакову. Хотя доверие это относительное: авторам фильма А. Алову и В. Наумову пришлось дописать для киноверсии «исторические» эпизоды, показывающие победное наступление Красной армии, и это, конечно же, явно диссонировало с первоисточником. Тем не менее фильм собрал огромное количество отзывов и явно понравился кинокритикам, хотя и с традиционными еще для прошлого десятилетия оговорками, что М. Булгаков «не понял» и «не видел». Благодаря этой ленте началась вторая после «оттепельной» волна изучения «Бега». А вот фильм «Иван Васильевич меняет профессию» Л. Гайдая, хоть и оказавшийся необычайно популярным у зрителей, так и не смог привлечь внимание критиков и вызвать интерес к пьесе М. Булгакова.
Знаковой для 1970-х годов становится активизация «русской патриотической» критики, и «популярной фигурой, вокруг которой «развернулась борьба», стал М. Булгаков, в котором русские националисты видели правильного «белого», смиренно принявшего советскую власть и достаточно талантливого, чтобы быть замеченным И. Сталиным»3. Характерно, что с критикой этого направления в 1970-е годы никто в печати не дискутировал, а единственная синхронная по времени статья, автор которой полемизировал с активистами «русской партии», появилась не в периодике, а в кафедральном сборнике факультета журналистики4.
И все же 1970-е годы имели большое значение для изучения М. Булгакова: «постепенно в статьях, лекциях, в телефильме «Литературное наследство. Михаил Булгаков» (1978) обнародовано было много фактов биографии и творчества, разыскано и опубликовано немало забытых рассказов и фельетонов. Установлены были московские адреса писателя, и любители Булгакова перешли к спорам о том, из окна какого именно вылетела Маргарита»5.
«Топографическое» направление в исследовании булгаковского творчества продолжает активно развиваться и в 1980-е годы: о «булгаковских местах» вспоминают современники писателя, их разыскивают любители. Вообще в это десятилетие интерес к личности М. Булгакова приобретает невиданные масштабы, и посвященные ему публикации никто не возьмется посчитать. Да и вряд ли это нужно: писатель из области критики переходит в область литературоведения, и именно литературоведы предлагают стоящие и оригинальные интерпретации его творчества, в периодике же появляется слишком много «случайных» материалов, далеких от литературной журналистики. Внимание прессы занимает непростая ситуация с архивом писателя, проблемы с созданием его музея-квартиры, «народные» мероприятия типа булгаковского праздника на Патриарших прудах и популистские заявления о немедленном издании академического собрания сочинений М. Булгакова. За этими публикациями нетрудно рассмотреть, как писатель становится массовым, модным, а на волне популярности легко спекулировать на фактах его биографии и произведениях.
А произведения М. Булгакова издаются и переиздаются тиражами в сотни тысяч экземпляров, многочисленные ранние рассказы и фельетоны, затерянные в газетах и журналах 1920-х годов, снова перепечатываются. Выходит пьеса «Адам и Ева». Однако главным событием этого десятилетия становится, пожалуй, публикация той самой «третьей повести» — «Собачьего сердца». Режиссеры (а повесть в том же 1987 году появляется сразу в двух театрах, а через год — на экранах), а вслед за ними и критики рассматривают ее как необычайно актуальное произведение, в котором парадоксальным образом угадывается ситуация конца 1980-х годов, а в главном герое — профессоре Преображенском — видят образ современного интеллигента с его внутренними противоречиями.
Очевидно, что каждое десятилетие, каждая эпоха увидела в М. Булгакове свое отражение: свои проблемы, цели, идеалы. Изучение писателя советскими критиками — это еще и изучение самих себя, своего времени и общества. Именно так состоялось взаимодействие М. Булгакова и художественной критики.
Примечания
1. Гудкова В. Истоки. Критические дискуссии по поводу творчества М.А. Булгакова: от 1920-х к 1980-м // Литературное обозрение. — 1991. — № 5. — С. 11.
2. Зезина М.Р. Советская художественная интеллигенция в 1950-е — 1960-е годы. — М., Диалог-МГУ, 1990. — С. 5.
3. Митрохин Н. Указ. соч. — С. 532.
4. Воздвиженский В.Г. Пределы интерпретации (Наследие Михаила Булгакова в истолковании критики 70-х годов) // Литературно-художественный процесс 70-х гг. в зеркале критики. — М., 1982.
5. Чудакова М. Мастер и воплощение. Булгаков на московской сцене // Литературная газета. — 1985. — 19 июня. — С. 8.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |