«Записки покойника» — это во многих отношениях удивительное, загадочное, а отчасти даже парадоксальное произведение Булгакова. От двусмысленных заглавий до, по сути дела, отсутствующего конца — в нем все допускает множественность интерпретаций. Искушенному читателю очевидно, что в романе смешаны — что весьма необычно — план собственно повествовательный — история какого-то вымышленного писателя Максудова (не имевшего «никакого отношения ни к драматургии, ни к театрам»; 4, 401) — и метаплан — реальная история инсценировки романа «Белая гвардия» писателя Булгакова на сцене Художественного театра, которая получила неслыханный успех и всемирную известность. Чрезвычайная биографическая насыщенность присуща всему триптиху Булгакова, но «Записки покойника» и в этом отношении уникальны. Перед нами роман о событиях, которых, как утверждает «издатель» этого романа, никогда не было и быть не могло, но которые, однако, были в биографии самого «издателя» (реального автора), приписавшего свои поступки вымышленному им писателю-самоубийце.
Вымысел переходит в биографию, и в персонажах романа — Иване Васильевиче, Августе Авдеевне, Аристархе Платоновиче и многих других — легко узнать портреты реальных людей — К.С. Станиславского, Р.К. Таманцовой, В.И. Немировича-Данченко и т. д.
Биографу Булгакова ясно также, что писатель как бы произвел сдвиг во времени в изображении своих отношений с театром (который он именует «Независимым» и под которым, как всем очевидно, имеется в виду МХАТ), с его руководством, режиссерами, артистами, так как постановка «Дней Турбиных» относится к 1925—26 гг., а действие «Записок покойника» и их психологическая ситуация явно передают атмосферу 30-х годов.
Что же такое «Записки покойника» — художественное произведение или сатирически исполненные мемуары, причем опять-таки психологически смещенные на 10 лет?
По-видимому, «Записки покойника» амбивалентны и в этом отношении (в отношении мемуарности и вымышленности). Это не мемуары, а вымышленное художественное повествование, но в то же время, скажем, К.С. Станиславский — не прототип образа Ивана Васильевича, а просто — Иван Васильевич — это художественный образ великого режиссера Станиславского. И это относится к большинству персонажей этого странного произведения.
Комментатор этого романа в пятитомнике, Анатолий Миронович Смелянский, так начинает рассказ о нем в примечаниях: «26 ноября 1936 г. Булгаков начал работу над новой книгой. На первой странице рукописи — два названия: «Записки покойника» и «Театральный роман». Первое название подчеркнуто двумя чертами, указывая на явное авторское предпочтение <...>; однако при первой журнальной публикации («Новый мир», 1965, № 8) по конъюнктурным соображениям предпочтение было отдано «Театральному роману». К. Симонов <...> приводил позднее мотивировку <...>: «Лучше издать «Театральный роман», чем не издать «Записки покойника»»» (4, 662).
Это сообщение нуждается в уточнении: 26 ноября 1936 г. нельзя безоговорочно считать днем рождения «Записок покойника». Булгаков в этот день на самом-то деле вернулся к работе над давно задуманным произведением «Тайному другу», которое он начал еще в 1929 г. Так, под 7 февраля 1937 г. находим следующую запись в дневнике Е.С. Булгаковой: «...самое важное — это роман. М.А. начал писать роман из театральной жизни еще в 1929 г., когда я была летом в Ессентуках, М.А. написал мне, что меня ждет подарок... Я приехала, и он мне показал тетрадку — начало романа в письмах, и сказал, что это и есть подарок, он будет писать этот театральный роман. Так вот теперь эта тетрадь извлечена и М.А. пишет с увлечением эту вещь»1. Слова «эту вещь», разумеется, не следует понимать буквально: «роман в письмах», начатый в 1929 г., в 1936—1937 гг. становится мемуарным романом, и так же существенно изменяется его содержание. В рукописи 1929 г., опубликованной в пятитомнике (т. 4, с. 145—72), до «театрального романа» дело и не дошло — описано только убогое московское жилье и житье автора письма, его сны, встречи с редактором и с издателем, работа в газете, «тройная» жизнь, писание романа и его выход в свет в журнале «Страна»... Впрочем, роман этот не был закончен и в 30-е годы: в сентябре — октябре 1937 г. Булгаков окончательно прекратил работу над ним, остановившись на второй главе второй части2.
Произведение это (30 лет пребывавшее под цензурным арестом) уже в самом своем названии содержит ту самую «безлепицу», которая разрушила душевное равновесие Ивана Бездомного. Вспомним его безуспешную попытку описать происшествие на Патриарших прудах: «Вчера вечером я пришел с покойным Берлиозом...» (П., с. 145) — и его отчаяние: «не ходят покойники!» (там же). Но ведь и записок покойники тоже не пишут!
М. Булгаков и всех раздражающий монокль
И второе название — не менее двусмысленное (хотя и на иной манер): «Театральный роман» — роман о театре, как «военный роман» — роман о войне (всп. «Севастопольские рассказы» Л. Толстого — рассказы о Севастополе). Но ведь слово «роман» имеет и другой смысл — «любовь».
И в этом смысле название произведения Булгакова можно понимать как рассказ о взаимной любви писателя Максудова и Независимого театра3, которая заканчивается «изменой» театра и трагической гибелью Максудова.
Этот трагический финал очевидно связан с противоречием сюжетных уровней произведения по оси времени: сюжетной ситуации середины 20-х годов дана психологическая характеристика середины годов 30-х. Психологически это был самый тяжелый период во всей трагической жизни писателя. Об этом времени Е.С. Булгакова пишет: «Я не знаю, кто и когда будет читать мои записки, но пусть не удивляется он тому, что я пишу только о делах. Он не знает, в каких страшных условиях работал М.А., мой муж»4.
Но ведь и в историческом, а не только в биографическом плане это было тоже самое чудовищное время — время, когда Маяковский уже застрелился, а Мейерхольду ломали кости в лубянских камерах, когда бывший «рабоче-крестьянский граф» стал депутатом Верховного совета, а Ставский искусно подготовлял гибель Мандельштама, время всеобщего предательства и самоуничтожения бывших так называемых «попутчиков» вроде Катаева, Олеши, Федина, Леонова и т. п. Время, когда Пастернак еще не задумал своего светлого романа, а Булгаков заканчивал свой самый трагический последний роман.
В 1929 г. были сняты и запрещены к постановке все пьесы Булгакова (в 1932 г. возобновят «Дни Турбиных» только на сцене МХАТа): «Судьба моя была запутана и страшна. Теперь она приводит меня к молчанию, а для писателя это равносильно смерти»5.
Героическим усилием воли Булгаков заставил себя написать новую (и лучшую, по его мнению) пьесу «Кабала святош» и книгу о Мольере. Книгу запретили (запрещению содействовал сам М. Горький), а репетиции пьесы театр растянул на шесть лет, вокруг пьесы возникли враждебные слухи, сплетни, интриги и конфликты, так что отношения писателя с театром и его руководством изменились неузнаваемо. Любовь превратилась в ненависть. Когда мхатовцы прослушали роман Булгакова, они были «ошарашены»6. Это была сатира, злая, исполненная психологической правды.
Это была вместе с тем трагедия писателя Булгакова, трагедия «обманутого любовника», убежденного, что любимый театр «изменил» ему и провалил его лучшую пьесу («Кабала святош», она же «Мольер»), которая была снята и запрещена, по его убеждению, по вине театра 10 марта 1936 г. (15 сентября 1936 г. Булгаков навсегда ушел из МХАТа).
А вместе с тем суть дела была не только в смещении времени на 10 лет. Ведь при всей кажущейся гармонии автора «Белой гвардии» и режиссера «Дней Турбиных» Судакова с его блистательным коллективом, трагический узел был завязан именно там — в глубоком искажении коллизии романа, ведь «Дни Турбиных» — это пьеса, убивающая роман Булгакова: пришлось не только изменить заглавие, но и отказаться от героического образа Най-Турса, убрать умного полковника Малышева, психологически исказить образ Алексея Турбина и лейтмотив «Боже, царя храни!» заменить здравицей «Совету Народных Комиссаров».
Можно согласиться с А.М. Смелянским, что «атмосфера закулисья <мастерски воспроизведенная в «Театральном романе». — Г.Л.> несла в себе общую отраву времени, «страха и отчаяния» новой империи, фасад которой призван был украшать театр Ивана Васильевича и Аристарха Платоновича» (4, 674). Трагедия писателя Булгакова началась не с запрещения пьесы «Бег» и не с провала пьесы о Мольере, а с успеха пьесы «Дни Турбиных», в которой автор был вынужден сам исказить свой замысел, — так что писателю Максудову было от чего покончить с собой.
Примечания
1. Е.С. Булгакова. Дневник. М., 1990. С. 128.
2. М.О. Чудакова. Архив М.А. Булгакова. Материалы для творческой биографии писателя (Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Вып. 37. М., 1976) С. 124 (в дальнейшем: «Архив...»).
3. См. Л.Е. Белозерская-Булгакова. Воспоминания. М., 1989. С. 119.
4. Е.С. Булгакова. Указ. соч. С. 354 (1935).
5. М. Булгаков. Письма. Жизнеописание в документах. М., 1989. С. 116—117.
6. Е.С. Булгакова. Указ. соч. С. 140.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |