Фельетон «Багровый остров» опубликован во втором томе пятитомного собрания сочинений М.А. Булгакова под рубрикой «Рассказы и фельетоны». В Примечаниях дается дата создания и информация о том, что в 1927 г. написана пьеса, «истоки которой можно найти в этом рассказе»1. В Примечаниях к другому изданию пьесы говорится о том, что пьеса «Багровый остров» «восходит по сюжету к одноименному фельетону Булгакова»2 (в обоих случаях курсив наш — Т.В.). Таким образом, определения произведения и этих серьезных изданиях расходятся, утверждая нас в возможности и необходимости размышлять не столько о его жанре, сколько о широко понятом направлении творчества, развивающем с древнейших времен критические основания балаганных форм народного творчества. Подтверждения этому находим в интервью режиссера Камерного театра А.Я. Таирова, фрагмент которого приведем ниже.
В январе 1926 г. Камерный театр, которому требовалась актуальная современная пьеса, обратился к М.А. Булгакову с предложением написать такую на основе его фельетона «Багровый остров», который был опубликован в газете русских эмигрантов «Накануне» весной 1924 г.
Для темы наших размышлений важно, что не роман, не одну из повестей или других художественных форм предложил театр взять за исходный материал — его заинтересовал именно фельетон. Это свидетельствовало не просто о высокой оценке художественной основы будущей пьесы, но ее драматургического потенциала.
«Фельетон Булгакова «Багровый остров» можно рассматривать как ранний набросок будущей пьесы драматурга Дымогацкого; важнейшие особенности ее содержания, сюжетной интриги и стиля здесь уже налицо», — пишет в Примечаниях к пьесе А.А. Нинов3.
С определением «набросок» согласиться можно, но с той оговоркой, что в замысле у М.А. Булгакова в 1924-м году не было намерения писать на этом материале пьесу4. Как отмечалось выше, прецедент возник по инициативе театра. И текст фельетона располагал к этому. Драматизация фельетонной прозы, использование диалогов, масок, самоирония, погружающие читателя в игровую стихию, были отличительными чертами выразительности булгаковских фельетонов5. Они сразу и явно обозначены игровым обозначением жанра («Роман тов. Жюля Верна»), переводчика («С французского на эзопский перевел Михаил А. Булгаков»). Каждое словосочетание здесь воспринимается как градация комического ряда — в советском «тов.» рядом с именем Жюля Верна», в «эзопском6» языке, в необычном для русской практики обозначении переводчика — «Михаил А. Булгаков»7).
В приведенных выше словах комментатора пьесы А.А. Нинова при публикации её в сборнике пьес писателя 1920-х годов обращает на себя внимание неправомерное соотнесение автора с персонажем его пьесы — Дымогацким; факт реальной действительности (автор — М.А. Булгаков) с фактом художественной реальности (образом Дымогацкого). Что еще важнее, здесь не различаются тексты разной родовой природы (эпической и драматической). Полагаем, что действительно и больше всего сближает два булгаковских текста, — уже утвердившаяся в творчестве писателя фельетонная выразительность балаганного типа.
Среди них первый и очевидный прием этого типа — маски вымышленных авторов с функцией их удвоения на определенных участках действия. Их сближение, порой совмещение делает прозаический текст очевидно игровым. Уже в заголовочном комплексе М.А. Булгаков вступает в игру с читателем под маской переводчика романа французского писателя-фантаста XIX века, чрезвычайно популярного в России и в начале XX века8.
Авторская игра ощутима и в том, что первое название — «Багровый остров» отсылает, с одной стороны, к известному роману Ж. Верна «Таинственный остров», с другой, — к литературной пародии А.П. Чехова «Летающие острова», героем которой стал Ж. Верн. М.А. Булгаков как будто заимствует у А.П. Чехова маску переводчика Ж. Верна («Соч. Жюля Верна, перевод А. Чехонте»), устанавливая тем самым игровые связи между своим текстом и двумя другими текстами (из чеховского в качестве игрового компонента используется заголовочный комплекс как своеобразное указание на имеющийся прецедент).
В сложной системе мотивных и ассоциативных связей в фельетоне проявляется и ряд жюльверновских героев. Среди наиболее запоминающихся — лорд Гленарван, Мишель Ардан, капитан Гаттерас, Паганель, Филеас Фогг. Игру в ассоциации организуют фельетонист М.А. Булгаков, используя известные имена, членение небольшого по объему фельетона на три части, 14 глав (каждой из которой даны названия), как и сближение топосов — затерянного в океане экзотического острова и адресов на материках.
«Эзопский» язык «переводчика Михаила А. Булгакова» сразу дезавуирует жюльверновскую экзотику, «переводит» текст из героического модуса в комический. Океан, где расположен остров, у него назван Тихим... «за свои бури и волнения», а сам остров — «необитаемым», хотя «населен славными и родственными племенами — красными эфиопами, белыми арапами и арапами неопределенной окраски»9. Благородный лорд Гленарван не открывает, а присваивает себе остров, попутно наказывая туземцев. Эти детали выводят фельетонную ситуацию за пределы точного адреса, дают возможность более широких обобщений. Однако указание на то, что «Багровый остов» идет в переводе «Михаила А. Булгакова» удерживает восприятие читателя в контексте художественно-публицистического творчества писателя знакомой фамилией.
Выразительность текста не оставляет сомнения: в заголовочном комплексе не просто стилизация под Жюля Верна.
Хотя пародию и только пародию увидел в фельетоне и пьесе А.А. Нинов. Он также указывает, что «по стилю фельетон Булгакова близок ранней литературной пародии Чехова «Летающие острова»»10. Но при этом оставляет фельетон без внимания и только пьесу «Багровый остров» сопоставляет с чеховской пародией «Летающие острова». Комментатор фактически ставит знак равенства между фельетонным приемом и литературным жанром пародии. Хотя функции у них разные. Прием определяется направленностью его на локальное качество предмета фельетона, его задача — укрупнить жизненное явление до карикатурных размеров искажением части. Пародия имитирует, комически заостряя, принципиальные свойства других литературных произведений, например, стиля, жанра, любимых приемов какого-либо автора, направления в целом11. А.А. Нинов, сам того не замечая, говорит о том, что роднит два булгаковских текста с одним названием: драматург в пьесе использовал прием пародии, преимущественно, в непародийных функциях, вне направленности на собственно литературные явления.
Своеобразие фельетона «Багровый остров» в целом видится в том, что удваиваются предметы критики — штампы современного сознания. В этом качестве выступают, во-первых, представления Запада о советской России как о месте, где живут дикие, нецивилизованные «красные эфиопы» (они же в глазах фельетонных европейцев определяются в духе балагана как «дураки», «болваны», «ослы», «черти»); во-вторых, — героический миф отечественной литературы о рождении из очистительного огня революции государства нового типа.
Удвоение предметов критики обусловливает поэтику фельетона, его сюжетно-композиционную, пространственную организацию, именование героев. Пародийность приемов западной линии создается использованием атрибутов, отсылающих к экзотике жюльверновских романов. Англичане и французы — люди с белым цветом кожи, наделены именами героев разных романов. Они представляют не просто собирательный образ Европы, но в развитии сюжета также и своеобразной Антанты в отношении к взбунтовавшемуся острову красных эфиопов.
Исходное зерно фельетона составляют семантические перевертыши значений географических названий и имен персонажей. Если герои Ж. Верна — воплощение благородства, отваги, смелости, их ведет в опасное плавание жажда открытий, то в фельетоне европейцами с теми же именами движут интересы коммерции12.
Созвучие в двойных именах коренных островитян отсылают к другому автору. Повелитель острова Сизи-Бузи, проходимец при дворе Кири-Куки и особенно военачальник Рики-Тики заставляют вспомнить героев Р. Киплинга, который, как известно, писал о колонизированной Индии. Рядом этих имен Багровый остров уподоблен колонии. Соответственно, отношения между европейцами, прибывшими на остров в Тихом океане, и местным населением строятся как отношения между колонизаторами и «туземцами». И эфиопы, и арапы, и сам Сизи-Бузи с бурным ликованием обменивают бобровые шкуры, слоновую кость, рыбу, яйца, жемчуг на стеклянные бусы, тухлые сардинки, и огненную воду. Сюжетное поражение цивилизованного Запада происходит в кульминационной (отметим знаковое для М.А. Булгакова числительное) 13-й главе13 с ироническим названием «Неожиданный финал». Военная экспедиция «корпорации» лорда Гленарвана и Мишеля Ардана к берегам Багрового острова заканчивается не просто убедительным поражением европейцев, но братанием красных эфиопов с армией белых арапов.
Развитие «островного» сюжета связано с другим предметом пародичности14 — с мифом о революционном преображении острова. Багровым он становится не сразу, а в результате природных и социальных катаклизмов. В завязке фельетона пики авторской иронии направлены как на правителя острова, так и на островитян, в массе своей ему послушных. Сизи-Бузи замечателен тем, что пьет огненную воду, принимает здравицы в свою честь и посылает карательные экспедиции белых арапов для «приведения эфиопов к одному знаменателю». Перемены в жизни островитян наступают не в силу их сознательных выступлений (они завершились поркой), а в результате внезапного извержения трехсотлетнего вулкана15. У М.А. Булгакова тема катастрофы на Багровом острове решается иносказательно и потому расширительно. Автор «очищает» территорию острова огнем по аналогии с тем, как В. Маяковский очищал Землю водами Всемирного потопа в «Мистерии-буфф» (1918).
Мотивы «вины и расплаты» за мартовские и октябрьские дни, обозначенные уже в фельетоне М.А. Булгакова «Грядущие перспективы», получает в «Багровом острове» творческое развитие. Трагическую страницу истории России «переводчик Михаил А. Булгаков» по прошествии семи лет травестирует. С одной стороны, он подвергает осмеянию основы демократии западного мира: с помощью выборов к власти приходит пьяница, бездельник и самозванец Кири-Куки. С другой стороны, в качестве объекта травестии оказываются «родные берега»: народные массы показаны как толпа, которой манипулирует самозванец.
В изображении ключевого политического события на острове особенно заметна склонность М.А. Булгакова к балаганной театрализации прозы. В описании процедуры выборов сходятся два значения слова «балаган»: первое как любимое народное зрелище и второе — переносное как обозначение чего-то грубого, сниженного, пошло-несерьёзного. Эпизод выборов в фельетоне (подобно зрелищам балагана), происходит на площади при стечении народа в настоящем времени. Автор рассказывает, как развивается событие-действие, и представляет, как ведут себя его участники, как реагируют на слова Кири эфиопы и арапы. Текст этой повествовательной части фельетона легко представить в драматургической форме как реплики и ремарки.
Кири качнулся на бочке вправо, потом влево и, открыв большой рот, грянул изумительные слова, тотчас занесенные в записную книжку восхищенным корреспондентом «Таймса»:
— Как таперича стали мы свободные эфиопы, объявляю вам спасибо!
Абсолютно ни один из эфиопова моря не понял, почему именно Кири-Куки объявляет спасибо и за что спасибо?! И вся громада ответила ему изумленным громовым:
— Ура!!!
Несколько минут бушевало оно на острове, а затем его прорезал новый вопль Кири-Куки:
— А теперь, братцы, вали присягать!
И когда восхищенные эфиопы взвыли:
— К-кому?!!
Кири ответил пронзительно:
— Мне!!!
На сей раз хлопнуло арапов. Но паралич продолжался недолго.
С криком:
— Угодил, каналья, в точку! — военачальник первый бросился качать Кири-Куки16.
Бранные слова, которыми толпа награждает бывшего царедворца и нового правителя острова в процессе выборов, могут, с одной стороны, восприниматься в аспектах пародирования поведения массы в момент революционной смены власти, с другой стороны, — как использование сохранившегося в долговременной памяти ритуального обряда инвективы (О.М. Фрейденберг). У М.А. Булгакова хула соединяет выражение восхищения, растерянности и не только в толпе. «Мошенник гениален», — заключает свой репортаж о выборах на Острове корреспондент американской газеты «Нью-Йорк Таймс». И «переводчик Михаил А. Булгаков», смягчая оксюморон, заменяет определение «мошенник» именем: четвертую главу «романа» он озаглавил в том же духе: «Гениальный Кири-Куки».
По мере развития событий, в связи действиями Кири в качестве нового главы острова нарастает метафорическое значение слова «балаган». Семь дней его правления представлены, как семь дней творения нового мира. Но перечисление сделанного Кири-правителем дается как реестр непоправимых ошибок. За эти как бы сакральные семь дней он восстановил против себя и эфиопов, и арапов, в итоге вместо мира получил бунт.
Происходящие «со сверхъестественной быстротой» изменения на острове потребовали смены автора: дистанцированного «переводчика» романа сменяет экспрессивный журналист — корреспондент «Нью-Йорк Таймс». С одной стороны, безымянный журналист, появившийся на острове красных эфиопов сразу после «открытия» новой территории лордом Гленарваном, не отделяет себя от толпы. Он в гуще событий. Более того, он сразу прошел «инициацию» — заразился тропическим триппером. С другой стороны, он ведет себя как представитель цивилизованного мира — носитель демократических свобод и ценностей: у него нет имени — аноним. Но его выделяет внешность, поведение человека другой цивилизации — в белых штанах, с трубкой, всегда с записной книжкой. Он умудряется телеграфировать даже с эфиопского острова. Его телеграммы, фиксирующие разные события на острове, можно воспринимать как разновидность любимого балаганного средства — макароническую речи: от «У дураков на острове национальный праздник — байрам» до «Ephiop sakatil grandiozni bount. Ostrov gorit, povalnaja tschouma. Gori trupov. Avansom piatsoot. Korrespondent»17. Телеграмма на латинице сигнализирует о резкой перемене в жизни острова. Пафос и ужас корреспондента снимаются комически сниженным требованием гонорара себе в двух завершающих словах. Адрес сатиры смещается в сторону Европы.
Латиница в телеграмме американского корреспондента в функциях макаронической речи, уподоблена наигранному просторечию Кири («Как таперича стали мы свободные эфиопы, объявляю вам спасибо!»), отдельным репликам лорда Гленарвана (типа: «Мой еще с ума не сходил»). Но те же реплики Кири или Гленарвана можно рассматривать в аспектах речевого поведения, характерного для персонажей драмы.
С исчезновением корреспондента с Острова тема балагана дает знать о себе фрагментарно. Исчезает со страниц «романа» и Кири-Куки. О нем презрительно вспомнит лишь Рики в Европе, докладывая Лорду о том, что подлец сбежал, бросив соплеменников. Дальше балаганная стихия изредка прорывается в ругательствах Ардана (в упоминании о фланелевых штанах его бабушки), в макаронической речи Гленарвана (в ситуации неумелой стрельбы Гаттераса). И лишь в главе «Непобедимая армада» балаган актуализируется на миг в связи с объявившимся Кири. Бывший правитель Острова пытается повторить ход с выборами, апеллируя к арапам как к своим: «А меня-то, что ж, братцы, забыли? Чай, я ваш. Тоже арап»18. Но Кири наказан по обычаю туземцев жестоко и бесповоротно, на чем кончается не только его жизнь, но и балаган.
При этом своеобразная театрализации балаганного типа и диалогизация текста сохраняются до конца «романа». Каждая из «глав» «романа Жюля Верна», сохраняя игровой принцип в фельетонном изложении, оформляется как эпизод со своим названием, со сменяющимися декорациями и героями.
Можно констатировать: впервые в фельетоне «Багровый остров» топос города, дома, квартиры сменяется в творчестве М.А. Булгакова условно-метафорическим островом как типом цивилизации. В соответствии с этим в травестированной форме события и явления передают логику государствообразующего свойства. И уже в фельетоне 1924 г. М.А. Булгаков как одну из возможностей комического заострения использовал разные стратегии изложения. Он ввел ряд «авторов» островного летописания: что-то в истории острова обозначилось в травестированных знаках известных романов Ж. Верна, что-то корректировал на свой лад современный «переводчик», а самые горячие события, усиливая комизм изложения, представлены в формах кратких телеграмм анонимного «американского» корреспондента.
«Багровый остров» — фельетон 1924 г. и пьеса 1927—1928 гг. с тем же названием отделены временем, разнообразным опытом жизни страны и самого автора, в том числе и созданием ряда произведений, принесших ему известность (романа «Белая гвардия», пьес «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», др.). Факт сохранения названия фельетона в драме позволяет думать о прямом указании автора на их внутреннюю связь, на их восприятие как своеобразной «двойчатки». Он явно использовал в новом качестве что-то от содержания и выразительности одного произведения в другом. Это и определило задачу исследования следующего раздела — выявить трансформации компонентов фельетона в пьесе 1928 г. М.А. Булгакова.
Примечания
1. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 2. С. 731.
2. Булгаков М.А. Пьесы 20-х годов. Л., 1989. С. 568.
3. Нинов А.А. Примечания к пьесе «Багровый остров» М.А. Булгакова // М.А. Булгаков. Пьесы 20-х годов. Л., 1989. С. 573.
4. Не известно, написан ли фельетон по заданию редакции еженедельника «Накануне», выходящего за границей как издание русских эмигрантов или по инициативе М.А. Булгакова, но в фельетонном наследии писателя этот текст стоит особняком. В отличие от большинства его фельетонов, этот не был прямым откликом на злобу дня и по объему текста он превышал краткие публикации в газетах.
5. Эти черты отмечают А.М. Смелянский и Е.А. Кухта. Последняя называет фельетоны М.А. Булгакова, правда, более поздней, «гудковской» поры «сатирическим театром». См.: Кухта Е.А. Сатирический театр фельетонов М. Булгакова в «Гудке» // М.А. Булгаков — драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 246—259.
6. В созданном в духе балагана «эзопском языке» играют, перемигиваются значениями имя известного баснописца Эзопа и не вполне литературное русское слово, которое легко угадывается при замене в устном его звучании з на ж.
7. В таком виде имя уже известного реального автора травестируется для этого фельетона непринятой формой написания: нормой было бы два инициала рядом.
8. Маска стороннего наблюдатели-иностранца позволяет, выводя на первый план экзотику чужого места, смикшировать в фельетоне свое отношение к революционным событиям. Парадоксально, но в созданной позднее пьесе авторская позиция выявлена более явно в текстах начинающего драматурга Дымогацкого, которого Булгаков наделяет чертами своей биографии (о чем далее).
9. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 2. С. 411.
10. Нинов А.А. Примечания к пьесе «Багровый остров» // М.А. Булгаков. Пьесы 20-х годов. Л., 1989. С. 573.
11. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 289.
12. В момент проигранного сражения с туземцами за Багровый остров лорд Гленарван переживает из-за упущенной выгоды, сорвавшихся планов получения дешевого жемчуга.
13. Этим числом начинается название фельетона «№ 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна» (1922); в 13-й главе появляется Мастер в последнем романе и др.
14. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 298—290.
15. Деталь интересна совпадением с трехсотлетием дома Романовых, пышно отпразднованным в преддверии революции в 1913 г.
16. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 2. С. 414.
17. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 2. С. 414, 416.
18. Булгаков много раз достаточно тонко обыгрывает слово арап, используя не только прямое, но переносное значение (плут, мошенник), закрепившееся в выражении «брать на арапа». В том же 1924 г. это же значение обыгрывает В. Маяковский — в «Юбилейном» читаем: «Вот арап, а состязается с Державиным!»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |