1.2. Дефиниции фельетонных текстов М.А. Булгакова публикаторами и автором

Открытие М.А. Булгакова-фельетониста для широкой читательской аудитории произошло только в пору перестройки и гласности. По справедливому замечанию Н.Н. Киселева, творчество М.А. Булгакова, в том числе и его фельетонное наследие, следует рассматривать в рамках «возвращенной литературы» (или «литературного ренессанса»)¹. Вместе с ранними рассказами («Красная корона», «В ночь на 3-е», оба 1922 г. и др.), повестью «Собачье сердце», пьесой «Багровый остров» в круг чтения вошли и тексты, написанные в 1919—1921 гг. для периодических изданий. Очень многое утрачено. От пьес остались только названия, афиши². Но найденные и опубликованные газетные публикации дают интереснейший материал для размышлений об истоках поэтики М.А. Булгакова.

В контексте биографии писателя его ранние тексты владикавказской поры первыми начали называть Л.М. Яновская и М.О. Чудакова в конце 1970-х, в середине 1980-х гг. Информация о фельетонах «Грядущие перспективы» (Грозный, 13 ноября 1919), «В кафе» (Владикавказ, февраль 1920), «Неделя просвещения» (апрель, 1921) существенно раздвинула представление о границах творчества, актуализировала проблему его периодизации. Эти фельетоны, введенные в научный оборот его биографами, лишили однозначной убедительности бытовавшее с 1920-х годов представление о том, что в литературу М.А. Булгаков вошел в московский период жизни.

Первые публикаторы этой части творчества писателя столкнулись не только с проблемой разыскания текстов в потоке печатных и рукописных источников, но и с проблемой их номинации. Думается, сложность определения (фельетон, рассказ, очерк, др.) возникла, в том числе, и в силу того, что извлеченные из временного контекста и, главное, из контекста периодических изданий эти булгаковские тексты открывались, прежде всего, своей художественной выразительностью. Мы сегодня можем говорить, что публикаторы столкнулись с авторской моделью³ фельетонов М.А. Булгакова, для которых характерна не просто высокая степень беллетризации, но и ориентация на сатиру М.Е. Салтыкова-Щедрина, которого сам М.А. Булгаков в письме Правительству назвал своим учителем⁴.

Уходя от определения текстов писателя малой формы, составители первых сборников объединили фельетоны и рассказы под одной рубрикой «рассказы и фельетоны». Так опубликованы «Грядущие перспективах» и «Неделя просвещения» в сборнике «Похождения Чичикова» под редакцией В.В. Петелина в 1990 г.⁵ Примечательно, что и в собрании сочинений М.А. Булгакова в пяти томах (1989—1990), выпущенном к юбилею писателя, они отсутствуют⁶. Это при том, что уже были изданы их называвшие книга Л.М. Яновской «Творческий путь Михаила Булгакова» (1983) и получившая широкую известность научная биография М.А. Булгакова М.О. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова» (1988). Еще раньше была опубликована их упоминавшая документальная повесть Д.А. Гиреева «Михаил Булгаков на берегах Терека» (Орджоникидзе, 1980).

Предметом научного анализа «возвращенные» фельетоны М.А. Булгакова стали не сразу⁷. Первая диссертационная работа по специальности «журналистика» датирована 2004 годом. М.С. Кривошейкина классифицировала фельетоны, опубликованные в газетах «Гудок» и «Накануне» (1922—1926 гг.) на идейно-тематическом основании, убежденная в том, что невозможно сопоставлять художественно-публицистические тексты с художественными⁸. При этом она замечает, и с этим нельзя не согласиться, что «булгаковский фельетон ближе по своей структуре к традиционному безадресному фельетону XIX века, что не случайно. Хотя Булгаков в журналистику пришел после революции, несомненно, его взгляд на характер и место фельетона в газете формировался под воздействием старой школы»⁹. К газетным публикациям М.А. Булгакова обращался и П.В. Кузнецов, изучавший своеобразие фельетона 1920-х годов на примере трехсот текстов разных авторов в газете «Гудок». Среди просмотренных были и булгаковские, в связи с которыми отмечено, что благодаря ощутимому художественному компоненту, они «могут быть интересны современному читателю»¹⁰. Фельетоны московской поры в сопоставлении с сатирическими повестями 1920-х гг. попали в поле зрения автора литературоведческой диссертации А.Ф. Петренко¹¹. Исследуя комическое в них, он отмечает использование автором гоголевских сюжетов и тем, зооморфизацию и гротеск щедринской природы. Три диссертационных сочинения, касающихся фельетонов М.А. Булгакова, — это не много. И поэтика булгаковских фельетонов в них не рассматривалась.

Отметим, изучение публикаций М.А. Булгакова в периодической печати, его прозы и драмы развивается параллельными путями. До сих пор никто не заметил оснований, их сближающих¹². О наличии таких оснований заставляет думать почти одновременное их появление, что было обусловлено природой его таланта, широким диапазоном его реализации.

Как выше отмечалось, публикации ранних произведений М.А. Булгакова сразу обнаружили проблему их номинации. В.И. Лосев понимает текст «В кафе» (январь, 1920) как очерк¹³, а В.В. Петелин помещает его в первый том собрания сочинений в 10-ти томах с маркировкой «рассказ»¹⁴. Самый первый художественно-публицистический текст М.А. Булгакова «Грядущие перспективы» М.О. Чудакова квалифицирует то как фельетон, то как рассказ¹⁵. Б.С. Мягков в пределах одной главы называет его то памфлетом, то эссе, то статьей¹⁶. Напомним, сам М.А. Булгаков в «Автобиографии» назвал его рассказом, но, как заметила М.О. Чудакова, у него были причины скрывать первую публикацию¹⁷. Самое распространенное, встреченное нами, обозначение текстов московских циклов «Сорок сороков» и «Столица в блокноте» — очерк-фельетон.

Отметим, что и сам М.А. Булгаков, называвший себя в письме Правительству 1930 г. МИСТИЧЕСКИМ ПИСАТЕЛЕМ¹⁸, сделал кое-что для дезориентации своих исследователей: он давал основания для разных жанровых определений своих произведений.

По-разному представил М.А. Булгаков существование близкого ему героя, его «труды и дни» 1919—21 гг. не только в художественных текстах, созданных в московскую пору (в «Записках на манжетах» 1922, 1923; «Богеме» 1925; в пьесе «Багровый остров» 1928 г.), но и в эго-документах (в письмах родным, в Автобиографии 1924 г.). Дело в том, что об интересующих нас моментах в последних он пишет как о результатах жизни, сглаживая какие-то детали в силу личных и политических обстоятельств. Эго-материалы М.А. Булгакова более эпичны, чем названные его художественные вещи. Последние представляют напряженную лирическую процессуальность проживания важных моментов жизни безымянным я, и вследствие этого предполагают более высокую степень его автобиографичности.

Как бы иронично и критично ни писал М.А. Булгаков о начале писательского пути, о своей работе фельетониста и автора «наспех написанных» агитационных пьес 1919—1921 гг. в художественных текстах московского периода своей жизни (в «Записках на манжетах», «Богеме»), он не отказывался от того, что было в начале его творческой жизни. Более того, он снова и снова возвращался как к важнейшему для него опыту кавказской поры. Уже добившись чего-то в Москве, он воспроизводил чрезвычайные обстоятельства разметанной в клочья жизни страны и своей личной жизни, пытался что-то понять в себе сам, с одной стороны, и создать в сознании читателей представление о себе как о начинающем авторе в эпоху исторических перемен, с другой стороны.

Но в разных своих текстах он связывает начало творческой работы героя с автобиографическими чертами то с пьесой, то с фельетонами, то с тем и другим почти без временного зазора. «Записки на манжетах»¹⁹ сразу представляют реальность жизни как бред больного²⁰, и в нем навязчивую мысль «что мы будем есть? Что есть-то мы будем?!... Я с ума схожу, что ли?... Отчаяние. Над головой портянка, в сердце черная мышь»²¹. И в этом состоянии отчаянного полубреда является откуда-то почти ирреальная фигура «помощника присяжного поверенного» с предложением «написать пьесу из жизни туземцев». В «Записках на манжетах» не упоминается предшествующий фельетон как факт биографии героя: сразу как о центральном её событии идет речь о создании пьесы. Сам герой в результате воспринимает её «в смысле бездарности <...> нечто совершенно особенное, потрясающее». Но за неё было заплачено 200 тысяч, и через две недели она уже шла на сцене. И это тоже воспринимается почти как бред. Завершается эпизод в каком-то смысле попыткой самооправдания: «писали же втроем: я, помощник поверенного и голодуха»²². Начало столичной — московской жизни предстает тоже как наваждение, как мираж в их выражающих, непонятно что обозначающих словах: «дювлам» («Дювлам²³. Что же значит-то? Значит-то что ж?»), «худо», «лито», «изо»... В «лито» издавались приказы и сочинялись лозунги, но эта фантастически бессмысленная деятельность давала возможность герою получать паек, деньги — жить. Деятельность нового, непонятного государства проявилась в том, что это самое «лито» как учреждение неожиданно для героя сначала перевели в другое место Москвы, а потом и вовсе ликвидировали «с такого-то числа». «Ликвидировали» для героя возможность поддерживать свое существование на физическом уровне²⁴. Герой отброшен на начальные позиции. Он «потушил лампу собственноручно и вышел. И немедленно с неба повалил снег. Затем дождь. Затем не снег и не дождь, а что-то лепило в лицо со всех сторон»²⁵.

Комментаторы, думается, справедливо предполагают, что «Богема» сначала входила в состав «Записок на манжетах»²⁶. В начале автор называет «Богему» «записками», упоминает тот же важнейший мотив, который объединяет, цементирует в целое разрозненные «записки на манжетах». Он полагает в «Богеме», что его «записки никогда не увидят света... грозный призрак голода постучался в его скромную квартиру»²⁷ (курсив мной — Т.В.). Память снова ведет М.А. Булгакова во Владикавказ, к появлению присяжного поверенного, теперь он назван по фамилии (заметим, туземно-экзотической) — Гензулаев. Ему герой признается в своем бессилии что-либо изменить в своей голодной жизни: все возможности исчерпаны. И в перечислении видов деятельности, за которые он получал деньги, появляется важная информация: «Фельетон в местной владикавказской газете я напечатал и получил за него 1200 рублей и обещание, что меня посадят в особый отдел, если я напечатаю еще что-нибудь, похожее на этот первый фельетон <...> Гензулаев... меня подстрекнул написать вместе с ним революционную пьесу из туземного быта»²⁸. Совпадение целого ряда деталей и оценки автором полученного результата²⁹ не оставляют сомнений в том, что в «Богеме» М.А. Булгаков пишет о том же прошлом, которое не отпускает его, как преступление. Он судит себя, пытается оправдаться «призраком голода», и не может на этом остановиться. Здесь дается информация о фельетоне, опубликованном раньше работы над пьесой.

Для нас важна в этом материале возможность уточнить информацию о первых произведениях, предлагаемую писателем в его Автобиографии. В ней, как и в «Богеме», первым назван прозаический опыт публикации в газете — рассказ. В «Записках» просто не сообщается, было ли что-то написано героем-автором до пьесы, в сотворении которой, наряду с ним и Гензулаевым, участвовала «голодуха». Итак, в Автобиографии первый опыт назван рассказом, в «Богеме» фельетоном.

Интерпретация этого момента М.О. Чудаковой³⁰ может быть дополнена нашей. Вряд ли в самый острый момент решительных боев за Владикавказ белогвардейская газета приняла для публикации рассказ как собственно литературное, нейтральное в политическом отношении произведение. Это мог быть только текст, определенным образом ориентирующий читателя в политической ситуации. Кроме того, изначальная предназначенность материала для газетной публикации актуализирует его, встраивает в концептуально отформатированный редакцией комплекс текстов, сообщает ту остроту содержания, которой автор изначально, может быть, и не предполагал (хотя случай с М.А. Булгаковым предполагал определенность позиции).

Определение «рассказ» в Автобиографии не меняет существа дела: текст в газете, издаваемой белыми, публиковался в функциях фельетона.

М.А. Булгаков это, если даже не осознавал, то явно ощущал. Потому и прописал отчетливо в «Богеме» — написал фельетон, опубликовал в газете, получил плату, указал сумму — 1200 рублей. В этом коротком фрагменте важна одна тонко введенная деталь, которой писатель осознанно микширует свою действительно первую публикацию³¹, — явно сбивая временные рамки, уводит её в тень опубликованных, видимо, уже и при советской власти фельетонов. Герой сообщал Гензулаеву об угрозе-обещании в случае публикации чего-нибудь похожего «на этот первый фельетон посадить в особый отдел». М.А. Булгаков усиливает акцент на этой информации, переводя разговор из сообщения в диалог:

— За что? (Гензулаев испугался. Оно и понятно. Хотят посадить — значит, я подозрительный.)

— За насмешки³².

Получается, что опасение попасть «за насмешки» фельетона (т. е., за комическое в нем) в «первый отдел» и состояние «голодухи» заставили героя принять предложение Гензулаева — взяться за создание пьесы. Но в реальности М.А. Булгаков не ограничился одним фельетоном, как и одной пьесой.

В более раннем тексте, в письме двоюродному брату и другу — К.П. Булгакову еще из Владикавказа при власти белых он пишет 1/19 февраля 1921 г.: «Около года назад я писал тебе, что я начал печататься в газетах. Фельетоны мои шли во многих кавказских газетах... потом на сцене пошли мои пьесы (курсив мой — Т.В.). Сначала одноактная юмореска «Самооборона», затем написанная наспех, черт знает как, 4-актная драма «Братья Турбины»... Бог мой, чего я еще не делал: читал и читаю лекции по истории литературы, ...вступительные слова и проч. проч.»³³. Отметим, что в перечне форм деятельности в личном письме отсутствует рассказ, о котором как о первом произведении сообщается в официальной Автобиографии. Более того, в информации о фельетонах и пьесах сообщается в множественном числе. Из последних в письмах родным он упоминает не только «Самооборону», «Братья Турбины», но и пьесу «Парижские коммунары» (в апреле 1921 г. сестре — Н.А. Булгаковой-Земской); в качестве лучшего своего драматического произведения называет комедию-буфф «Вероломный папаша» («Глиняные женихи») в письме другой сестре; и ей же отправляет последний «фельетон» «Неделя просвещения» как «образчик того, чем приходиться пробавляться»³⁴.

Таким образом, не только публикаторы постсоветской поры по-разному определяют форму ранних произведений М.А. Булгакова. Приведенный материал показывает, что и для него как для автора не имела особого значения разница в дефинициях. То, что могло быть в замысле, в процессе создания, по другим соображениям однажды названо «рассказом», неоднократно и уверенно рекомендуется им в письмах родным, в ряде художественных текстов середины и второй половины 1920-х гг. фельетоном по факту публикации в кавказских газетах. Фельетон предстает у него не столько узко понятым определением жанра, сколько широко понимаемым способом относительно быстро заработать на жизнь («чем приходиться пробавляться») и реализацией в комическом (в «насмешках») своих природных способностей, своего творческого дара.

Примечания

1. На пути к Булгакову // Творчество Михаила Булгакова: сб. ст. Томск, 1991. С. 4.

2. Файман Г.С. Местный литератор — Михаил Булгакова (Владикавказ 1920—1921 гг.) // М.А. Булгаков — драматург и художественная я культура его времени. М., 1988. С. 209—225.

3. В.Е. Головчинер и О.Н. Русанова, которые вводят понятие авторской модели в литературоведческий дискурс, видят в его основе акцентированную или неакцентированную «ориентацию автора на культурную модель — известного героя, сюжет, мотив, ситуацию из репертуара мировой культуры или на событие актуальной реальности в разных его составляющих». См.: Головчинер В.Е., Русанова О.Н. Авторская модель художественного текста как синтез выразительных возможностей рода литературы // Вестн. Том. гос. пед. ун-та. 2014. № 7. С. 178.

4. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1990. Т. 5. С. 446.

5. Сборник «Похождения Чичикова» (1990) с предисловием его собравшего В.В. Петелина включал тексты, публиковавшиеся в 1919—1924 гг. в газетах «Грозный», «Коммунист», «Бакинский рабочий», «Гудок», «Накануне», «Рабочий», «Вечерняя Москва», «Петроградский рабочий», журналах «Рупор», «Железнодорожник», «Дрезина» — 109 названий. Большинство произведений — фельетоны. Второй сборник в той же редакции «Колесо судьбы» вышел тоже 1990-м г., в том же издательстве «Современник», в аналогичном графическом дизайне, что позволяет думать об этих книгах как о двухтомнике. Определяя концепцию первого, В.В. Петелин констатировал: «В этом томе впервые (выделение наше — Т.В.) собраны все известные повести, очерки, рассказы, фельетоны Михаила Булгакова, написанные им в 1919—1924 годах. Кое-что безвозвратно утрачено, кое-что еще не найдено. День за днем, год за годом пройдет перед читателем вся творческая жизнь художника слова в строго хронологической последовательности». См.: Петелин В.В. Часы жизни и смерти // Булгаков М.А. Похождения Чичикова. М., 1990. С. 60. Хронологическую последовательность составитель сборника и автор вступительной статьи подтверждает указанием даты и места (газеты / журнала) первой публикации. В 1995—2000 гг., под редакцией В.В. Петелина вышло десятитомное собрание сочинений М.А. Булгакова. И тот же принцип — хронологический был соблюден в публикации приложений, вариантов текстов. Иное основание — тематика определяет концепцию восьмитомника, составленного В.И. Лосевым (СПб.: Азбука, 2011). В нем фельетоны «Грядущие перспективы» (1919) и «В кафе» (1921) даются в первом томе, имеющем условное название «Белая гвардия», а фельетон «Неделя просвещения», написанный двумя месяцами позже фельетона «В кафе» и опубликованный во владикавказской газете «Коммунист», — во втором томе, условно сатирическом, в который вошли повести «Собачье сердце», «Дьяволиада», др., написанные в Москве. Третий том объединил разные по модусу тексты, но с одним общим «жанровым» основанием — «записки»: «Записки юного врача», «Записки на манжетах», «Записки покойника». Сюда же включены фельетоны разных лет то под рубрикой «записки», то как «путевые заметки».

6. Во втором томе этого собрания сочинений, где представлены сатирические произведения, опубликованы фельетоны лишь московского периода (1921—1934 гг.).

7. Недооценка или незнание фельетонного массива в творчестве Булгакова приводит, порой, к неверным или поверхностным заключениям. Так, Ж.-Ф. Жаккар призывает по-новому взглянуть на «Дьяволиаду», полагая, что «исторически она является первым камнем того громадного сооружения, которым станет «Мастер и Маргарита». См.: Жаккар Ж.-Ф. О зеркальной структуре повести «Дьяволиада» Михаила Булгакова // Литература как таковая. От Набокова к Пушкину. М., 2011. С. 325. Не отрицая гипотезу Ж.-Ф. Жаккара в принципе, уточним, что впервые образы-мотивы «нехорошей квартиры», «квартирного вопроса», «фальшивой бумажки», огня, как очищения, и пожара как наказания, персонаж Аннушка-Чума, впервые появляются в фельетонах «№ 13 — Дом Эльпит — Рабкоммуна» (1922), «Москва краснокаменная» (1922), «Торговый ренессанс» (1922), «Столица в блокноте» (1922—1923), «Сорок сороков» (1923). «Вопрос о жилище» (1924).

8. Кривошейкина М.С. Жанр фельетона в журналистском творчестве М.А. Булгакова (период работы в газетах «Гудок» и «Накануне»): дис. ... канд. филол. наук: 10.00.10. Тверь. 2004. С. 22.

9. Там же. С. 22.

10. Кузнецов П.В. Своеобразие фельетонистики 1920-х гг. в газете «Гудок»: дис. ... канд. филол. наук: 10.01.10. М., 2011. С. 71.

11. Петренко А.Ф. Сатирическая проза М. Булгакова 1920-х годов: Поэтика комического: дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 Пятигорск, 2000. 201 с.

12. Следует отметить одно исключение — замечание театроведа А.М. Смелянского. Он первым обратил внимание на то, что уже в фельетонах М.А. Булгакова намечаются черты поэтики будущего драматурга. По его наблюдению, многие его фельетоны представляют собой или включают драматические сценки: «Без всякого авторского присутствия, которое выражается только в пояснительных, служебных ремарках, воссоздается фантастический, разметанный в куски быт во всем богатейшем спектре живых голосов и типов времени. Бытовое действие чаще всего разворачивается в пределах театрализованного пространства, — отмечает он. — В сущности, большая часть фельетонного массива построена по этюдному методу, известному режиссерам». См.: Смелянский А.М. Михаил Булгаков и Художественный театр. М., 1989. С. 43.

13. «Очерк «В кафе» важен, прежде всего, как свидетельство того, что Булгаков широко публиковался в белогвардейских газетах в конце 1919 — начале 1920 г. о чем он сообщал в своих письмах родственникам», — пишет в комментариях В.И. Лосев. См.: Лосев В.И. В поисках рая. Комментарии // Белая гвардия. Дни Турбиных. Бег / М. Булгаков. СПб., 2011. С. 623.

14. В том же первом томе Собрания сочинений Михаила Булгакова в 10-ти томах под редакцией В.В. Петелина, где собраны ранние повести, рассказы, очерки, фельетоны, написанные автором в период 1919—1924 (до марта) годах, «Грядущие перспективы» (1919) имеют жанровое определение «эссе», «Неделя просвещения» (1922) названа рассказом, а «Торговый ренессанс» (1922) — статьей. См.: Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 10 т. М., 1995. Т. 1. 469 с.

15. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 119—127.

16. Мягков Б.С. Фельетоны М. Булгакова: их герои и прототипы (На примерах последних театральных фельетонов писателя) // Возвращенные имена русской литературы: Аспекты, поэтики, эстетики, философии. Самара, 1994. С. 10—24.

17. Определение «Грядущих перспектив» как рассказа, опубликованного 13/26 ноября 1919 г., М.О. Чудакова, которая первой обнаружила это произведение, объясняет осторожностью писателя. «Пять лет спустя, в октябре 1924 года, в короткой автобиографии, предназначенной для печати, Булгаков опишет, обдуманно затемняя конкретности и сохраняя какие-то важные ему самому черты подлинности, момент начала своей печатной жизни... <...> Тьма неизвестности покрывает и город, и название газеты, и содержание рассказа. Скорее всего, речь идет именно о статье «Грядущие перспективы»; жанр рассказа выглядел в 1924 году более безобидно — при упоминании о печатании в 1919 году» (курсив мой — Т.В.). Владикавказ в ту пору был под властью Вооруженных сил Юга России (ВСЮР), возглавляемых генералом А.И. Деникиным». См.: Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 124. Б.В. Соколов уверенно и однозначно называет «Грядущие перспективы» фельетоном, «единственным произведением, где Булгаков смог открыто выразить свои взгляды на дальнейшую судьбу России и на большевизм» (Булгаковская энциклопедия. М., 1996. С. 172).

18. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1990. Т. 5. С. 446. Выделение в цитате принадлежит М.А. Булгакову.

19. «Записки» датируются самим автором в первой публикации 1920—1921 годами, дополняются в 1923, 1925 годах. См.: Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 1. С. 598.

20. Экспрессивность письма, сопоставимая с «Красным смехом» Л. Андреева, усилена напряженностью лирического переживания, реального автобиографического опыта.

21. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 1. С. 486—487.

22. Там же. С. 489.

23. Деталь реальности — афиша, извещающая о двенадцатилетнем юбилее В.В. Маяковского, дана в ряду фантастических деталей советского быта-существования.

24. Оставили эту возможность, не известно почему, трем особам женского рода: одна обозначена фамилией, вторая — именем, а третья и вовсе все обессмысливающей «котиковой шапочкой».

25. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 1. С. 508. Слово снег выступает в функциях мотива гибели: содержащая его реплика Алексея в первом действии «Дней Турбиных» завершается выделенным в самостоятельное предложение словом «Гроб». См.: Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1990. Т. 3. С. 27.

26. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1990. Т. 5. С. 602.

27. Там же. С. 466.

28. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 1. С. 466—467.

29. «Мы её написали за 7/2 дней, потратив, таким образом, на полтора дня больше, чем на сотворение мира. Несмотря на это, она вышла еще хуже, чем мир. Одно могу сказать: если когда-нибудь будет конкурс на самую, бессмысленную, бездарную и наглую пьесу, наша получит первую премию...». См.: Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М. 1989. Т. 1. С. 467.

30. Чудакова М.О. полагала (сноска 17), что рассказом Булгаков назвал текст в целях конспирации, скрывая его политическую тенденциозность: был уверен, что разыскивать его никто не будет.

31. Её анализ в разделе 1.3 покажет отсутствие в первой публикации комических компонентов.

32. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1989. Т. 1. С. 467.

33. Булгаков М.А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1990. Т. 5. С. 391.

34. Там же. С. 395, 397.