В параграфе рассматриваются типы и функции номинаций главного героя романа «Лолита» посредством имени собственного (ИС). Категория ИС в художественном тексте (или, по А.А. Уфимцевой, «квазисобственные имена») полностью сохраняет характеристики, присущие ИС в речевом общении.
Однако «квазисобственные имена» отличает способ мотивировки, и наличие (в большинстве случаев) характеризующей функции. Мотивировки ИС персонажей в художественном тексте многообразны. Они могут быть автобиографическими, культурно-историческими, символическими и др., но почти всегда содержат установку автора на характеризующую роль имени персонажа.
Художественное произведение — это особая сфера функционирования имен собственных. В тексте имена соотнесены с реальной и изображаемой действительностью, с современным литературным языком и языком художественного произведения. Читатель как бы заново воссоздает ассоциативные связи имени, что, в свою очередь, приводит к переосмыслению его семантики. Все это способствует пониманию авторского замысла произведения. В этом отношении имена собственные являются ценнейшим компонентом в системе средств художественной выразительности (см., например, [Фролова, 1993; Камалетдинова, 2005]).
Отмечая особую функциональную роль ИС, выбранных и включенных писателем в состав литературного произведения, В.В. Виноградов считал, что они значимы, выразительно и социально характеристичны, как прозвища. Закономерно поэтому стремление исследователей художественных произведений раскрыть семантику, символику ИС путем лингвистического анализа имени. В произведениях Ф.М. Достоевского, например, отчетливо видна направленность внутренней формы ИС на характеристику именуемого лица (персонажа): Раскольников — раскол, раскольник; Разумихин — разум и т. д. Иногда мотивированность «квазисобственного имени» настолько существенна, что оно при передаче на чужой язык подлежит переводу, в отличие от речевого ИС, которое «не характеризует объект, не сообщает о нем ничего истинного или ложного. Оно не переводится и не перефразируется» [Арутюнова, 1973, 42—55].
Семантика имени складывается из информации, которую оно несет, из его языковых, речевых и специальных ономастических функций, стилистической и эстетической значимости. Значение (семантика) имени — это фактор его известности, фактор экстралингвистический.
Обратимся к функционированию ИС в авторской речевой структуре целого текста. Из текстовых характеристик ИС, обозначающего одно лицо (однообъектное повторяющееся ИС), отметим следующие:
1. В плане выражения однообъектное ИС может:
а) не изменяться на протяжении всего текста,
б) варьироваться.
В тексте объект (персонаж) может получить второе или «условное», имеющее контекстно выраженную мотивировку и являющееся именем-характеристикой или именем-символом.
2. По способу распределения в тексте однообъектное ИС может быть сквозным (пронизывать все или почти все абзацы, части, главы) или локальным (употребляться в одном-двух смежных или дистантно расположенных абзацах).
3. Частота упоминаний однообъектного ИС обычно является показателем степени важности обозначаемого им лица в семантике текста.
Анализ поведения однообъектных повторяющихся ИС позволяет выделить их основные текстовые функции: 1) ИС как знак чужой (не авторской) точки зрения; 2) ИС как знак изменения состояния персонажа; 3) ИС как знак выделения.
М.И. Гореликова и Д.М. Магомедова считают, что с точки зрения контекстной выраженности (невыраженности) именующего ИС можно отнести к 2 группам.
Первую группу составляют ИС нескольких разновидностей, объединяемые явлением антономазии (переименования) с контекстным указанием лица, дающего имя (чужое ИС).
а) ИС производные от общеупотребительных ИС, но имеющие необычную модификацию и узкую сферу употребления (например, «Он увидел директора школы Ларису Петровну. Дети сокращали ее имя, как учреждение, звали ее Ларнет или фамильярно — Ларнетка» (В. Токарева)).
б) ИС прозвищного типа, содержащие элемент характеристики лица. Они могут стать в авторской речи преобладающей номинацией персонажа (например, «...вот он и поселился на болоте. С тех пор Хорем его и прозвали» (И.С. Тургенев)).
в) «Условные» ИС. Они появляются впервые, как правило, в структуре несобственно-прямой речи и представляют собой субъективную точку зрения, выражающую характеристику называемого; в авторской речевой структуре функционируют параллельно с «подлинным» именем персонажа. В качестве «условных» ИС могут выступать апеллятивы (обычно выделенные заглавной буквой) и ИС лиц (или литературных персонажей), широко известных в обществе и обладающих «индивидуальной коннотацией» [Арутюнова, 1973, 42—55]. Например: «...Вызывая в воображении образ женщин с чуть наклоненной головой и вознесенными кверху круглыми, сильными руками... он догадался, что подруга походила в эти минуты на кариатиду... оказалось, что и Кариатида...» (Ю. Нагибин).
Вторую группу составляют ИС с контекстно не обозначенным называющим — собственно авторская номинация. Это общеизвестное в широком социуме ИС, «основное назначение которых — быть именем и только (Иван, Петр)» [Суперанская, 1973, 242].
Собственно авторская номинация персонажа по-разному вводится в текст. Это может быть «аналогия с обрядом знакомства» [Успенский, 1970, 56], «ситуация представления» [Гореликова, Магомедова, 1989, 54—98], например, «Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских ассоциаций» (М.А. Булгаков).
Рассмотрим в свете вышеизложенного особенности номинаций главного героя романа В.В. Набокова посредством имени собственного. Номинации главного героя романа В.В. Набокова «Лолита» посредством имен собственных являются одним из основных способов выражения его оценки в романе. Они служат средством внешней и внутренней характеристики героя. Номинации главного героя не только обозначают, идентифицируют героя, но и выделяют в нем характеризующие признаки. В романе встречается 43 номинации главного героя именами собственными.
Символичность номинации главного героя романа В.В. Набокова «Лолита» отражается в предисловии произведения. Доктор философии Джон Рэй объясняет читателям, что это имя Гумберт Гумберт, и придумано оно автором «Исповеди Светлокожего Вдовца»: «Причудливый псевдоним <...> автора — его собственное измышление; и, само собой разумеется, что это маска — сквозь которую как будто горят два гипнотических глаза...».
Повествователь называет себя по имени, когда обращается к изображению главной страсти, движущей его жизнью, — страсти к маленьким девочкам. С этого момента Гумберт-нарратор вводит двойное имя Гумберта-актора — Гумберт Гумберт, которое он сам себе выбрал в качестве маски. С одной стороны, перед нами «исключительный красавец, со сдержанными движениями, с мягкими темными волосами и как бы пасмурной, но тем более привлекательной осанкой большого тела», «весьма утонченный мужчина», «застенчивый джентльмен», «писатель и исследователь» и т. д. С другой — это «художник и сумасшедший, игралище бесконечных скорбей, с пузырьком горячего яда в корне тела», «человек с сексуальным изъяном», смысл жизни которого подчинен одной идее — попасть на нимфеточный остров и завладеть одной из его обитательниц. Все существование Гумберта Гумберта подчинено одной навязчивой идее, и все имена, даваемые им себе, он определяет реальностью страсти к Лолите, ситуациями, связанными с их взаимоотношениями. Гумберт говорит: «Мир мой был расщеплен», «я вижу его аккуратно разделенным на просторный свет и узкую тень: свет относится к радостям изысканий в чертогах библиотек; тень — к пытке желаний, к бессоннице». «...Если фамилию «Гумберт» (Humbert) прочесть на французский манер, она может восприниматься как омоним слова «ombre» («тень»)». Вместе с тем она омонимична испанскому «hombre» («человек»). Используемое удвоение Гумберт Гумберт может пониматься как «тень человека» (ombre of an hombre) <...>. Здесь можно усмотреть намек на мрак наваждения, в котором пребывает повествователь, он же может рассматриваться как тень автора, как марионетка, лишенная инициативы набоковианской игровой стратегией» [Люксембург, Рахимкулова, 1996, 130].
«Гумберт Гумберт» — в английском оригинале Humbert Humbert, то есть, по правилам фонетической передачи, «Хамберт Хамберт». В одном из интервью Набоков пояснил, что псевдоним повествователя был задуман как «отталкивающее имя для отталкивающего человека», причем его удвоение «само по себе неприятно и многозначительно». Из ряда семантических ассоциаций, которые должен вызвать звуковой состав «отталкивающего имени», отметим лишь важнейшие: ветхозаветный Хам, насмеявшийся над своим отцом Ноем; латинское umbra (тень) и его производные в различных европейских языках; английские hummingbird — колибри (Г.Г. путает это слово с энтомологическим hummingbird moth — бражник, сумеречная бабочка) и humbug — обман, надувательство [Там же, 130].
Имя, взятое повествователем, обусловлено собственной оценкой личности героя. С одной стороны, «...мною выбранное имя всего лучше выражает требуемую гнусность», что, по нашим наблюдениям, проявляется в первую очередь на фонетическом уровне, когда через звуковой ряд раскрывается как семантика имени, так и через него, соответственно, становится очевидной и тайна его носителя. П.И. Флоренский в работе «Имена» приводит характеристику звуков, выполненную Фабром Д'Оливье, звуков как метафорических единиц. Рассматривая букву у, он утверждал, что «если рассматривать эту букву как грамматический знак, то в ней открывается образ наиболее глубокой и наиболее непосредственной тайны, образ узла, который соединяет, и точки, которая разъединяет небытие и бытие <...>. По мере того, как смысл его обобщается, можно видеть, как из него рождаются все понятия о похотении, о вожделевательной страсти, о смутном желании; по мере того, как он суживается, там можно открыть только чувство недостоверности и сомнения» [Флоренский, 1990, 359]. Контраст сильного [у], [у] беспредельного желания, «свободы безумия» и слабого [у], [у] — сомнения и рефлективного раздвоения (по Флоренскому), усиленный повтором имени Гумберт и дополненный сочетанием губных [мб'] подчеркивает двойственность натуры героя романа «Лолита» и создает в имени Гумберт Гумберт «много гнусности и намека» на вожделение и тайную, разрушающую страсть, о чем говорил В.В. Набоков в своем интервью в 1963 году.
С другой стороны, Гумберт — имя, принадлежащее итальянскому королевскому роду. Humbert le Bel (фр.) — Гумберт Красивый. Это и другие королевские имена, которые дает себе Г.Г., мотивированы тем, что его тезки — Гумберт I и Гумберт II — были королями Италии соответственно в 1878—1900 и 1946 годах. Таким образом, это имя выбрано не только «для требуемого выражения гнусности», но и как выражение завышенной самооценки героя-повествователя. Это некто особый, величественный, стоящий над обыденным миром, человек высшего порядка. Поэтому, когда Гумберт овладевает Лолитой, он именуется не иначе, как Гумберт Грозный, Гумберт Смелый, Гумберт Первый и т. д. (ср.: Людовик Великий, Иоанн Грозный, Ричард Львиное Сердце, Филипп Красивый).
Двойственность Гумберта обусловлена внутренними противоречиями. Он воспринимает себя как человека, стоящего выше окружающих, чутко воспринимающего прекрасное и отличающего его от пошлого. В то же время он — трусливое, гнусное существо, обуреваемое похотью, желаниями, в чем считает себя виноватым, терзается, но ничего поделать с этим не может. Двойственность Гумберта заключается и в противоречии между его статусом, поведением в обществе и сутью. С одной стороны — это хорошо воспитанный джентльмен, с другой — человек, терзаемый темными страстями. «Гумберт Гумберт усердно старался быть хорошим. Ей-богу старался. <...> Но как билось у бедняги сердце, когда среди невинной детской толпы он замечал ребенка-демона...» (42).
А.Б. Пеньковский, рассматривая русские персонифицированные наименования, построенные по модели «имя + отчество», выделяет особую группу антропонимов, в которых составляющие этой модели дублируются. Они называются таутонимами [Пеньковский, 2004, 331]. Таутонимы в русской фольклорной, а затем в литературных традициях имеют символическое значение. Подобные образования используются как знаки «чужого мира». Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что имя героя-повествователя указывает на его принадлежность к «другому миру», миру «нимфолепсии». Удвоение имени свидетельствует о непричастности его владельца к общей традиции, о нарушении общечеловеческих связей. Таутонимические имена используются в качестве знака лица, вырванного из генеалогического ряда. Таутонимы, построенные на тавтологическом повторе, выражают одновременно «сакральное и профанное, высокое и низкое, серьезное и смешное» [Там же, 368], что в полной мере реализуется в номинации «Гумберт Гумберт», которая встречается в романе 17 раз.
Нарратор употребляет номинацию «Гумберт Гумберт», когда необходимо указать на амбивалентность натуры героя. Теневая сторона его личности изображается повествователем как «сокровеннейшая подкладка», а насильственное раскрытие тайны представляется ему как «выворачивание наизнанку» и «выдирание» из него истины: «Гумберт Гумберт, обливаясь потом в луче безжалостного белого света и подвергаясь окрикам и пинкам обливающихся потом полицейских, готов теперь еще кое-что «показать» (quell mot!), по мере того как он выворачивает наизнанку совесть и выдирает из нее сокровеннейшую подкладку». Прежде всего использование полного имени происходит, когда речь идет о «преступной страсти» героя.
Возможность раскрытия тайной сути Гумберта другими людьми является для него самым страшным. Когда Шарлотта, прочитав дневник, раскрывает его замыслы, Гумберт впервые оказывается перед судом, которого так боялся: «Моя прекрасная обвинительница остановилась, глотая свой яд и слезы. Что именно Гумберт Гумберт сказал — или пытался сказать не имеет значения». В этот момент Гумберт находится в самом ужасном для него положении, поскольку его вторая натура так неожиданно для него была разоблачена.
Наибольшее количество номинаций «Гумберт Гумберт» (из 17) встречается в первой части романа (12 номинаций) по ходу развития истории совращения нимфетки. Во всех ситуациях, когда герой оказывается близок к реализации своей мечты, употребляется его двойное имя. Так, «сцена на диване», или «мускатно-сладкий эпизод» невинного совращения начинается с фразы: «Гумберт Гумберт перехватил яблоко».
Кстати, здесь возникает намек на райское яблоко, запретный плод, ставший причиной грехопадения Адама и Евы. Не случайна в романе номинация «Адам» по отношению к Гумберту (3 раза). Гумберт ассоциирует себя с первым человеком. Но вместо Евы появляется Лилит (в иудейской традиции — первая жена Адама). Лилит — это «опаснейший демон ночи, принимающий облик обольстительной девушки» [Шохина, 2004, 737]. Повествователь говорит о демонической сущности обладающих «переменчивой, душеубийственной прелестью» нимфеток, сравнивает их с «маленькими смертоносными демонами».
Таким образом, становится явной ассоциативная связь между Лолитой и Лилит. В 1930 г. В.В. Набоков написал стихотворение «Лилит», в котором дано описание юной обольстительной девочки, соблазняющей героя, набросок сюжета, позднее обработанного и в романе «Лолита» [Набоков, 2000, т. 5, 436—438]. Итак, двуликий Гумберт Гумберт принимает плод грехопадения от Лилит, надеясь на осуществление своей мечты.
Употребление двойного имени героя указывает на амбивалентность его натуры, и в некоторых случаях это указание дополняется также номинациями по схеме «имя + эпитет»: «Вернувшись к исправлению должности, он [Максимович] повез Гумбертов, мосье и мадам, домой, и во весь путь Валерия говорила, а Гумберт Грозный внутренне обсуждал с Гумбертом Кротким, кого именно убьет Гумберт Гумберт — ее, или ее возлюбленного, или обоих, или никого». Повествователь демонстрирует ироническое отношение к герою, который не может решиться, как ему поступить в фарсовой ситуации обманутого мужа. В другой ситуации употребление полного имени и в то же время его раздвоение связано с появлением реального двойника Гумберта Гумберта — Куильти, его «можно рассматривать как персонификацию больной совести Гумберта» [Люксембург, Рахимкулова, 1996, 134]. Здесь герой предполагает появление некоего Гумберта Второго, преследующего Гумберта Первого. Таким образом герой пытается убежать от самого себя.
При описании внешности героя, его статуса в обществе происходит указание на противоречие между внешним видом и сутью Гумберта Гумберта, этим и объясняется употребление его полного двойного имени. Первый пример этого противоречия встречается в дневнике Гумберта: «Но ведь я всего лишь Гумберт Гумберт, долговязый, костистый, с шерстью на груди, с густыми черными бровями и странным акцентом, и целой выгребной ямой, полной гниющих чудовищ, под прикрытием медленной мальчишеской улыбки» (79). Здесь усматриваем описание, демонстрирующее двойственность героя: внешнее очарование и безобидность, прикрывающие собой чудовищную мучительную страсть, которая обозначается ярко, метафорически — «яма, полная гниющих чудовищ». Упоминание чудовищ в яме совпадает с его собственным описанием: «долговязый, костистый, с шерстью на груди, с густыми черными бровями». Созданный героем портрет впоследствии приобретает параллели с образными номинациями «чудовище» и «зверь». Такая же ассоциация возникает при описании рук Гумберта Гумберта: «Я слишком много терзал человеческих жертв моими бедными искривленными руками, чтобы гордиться ими: французские фразы, крупные костяшки дорсетского крестьянина, приплюснутые пальцы австрийского портного — вот вам Гумберт Гумберт» (83).
Внешний вид Гумберта вызывает мысль, что он, «быть может, виконт», но описание его рук противоречит этому представлению: бархатный пиджак и бежевый жилет придают Гумберту облик утонченный и аристократический, но искривленные руки выдают в нем простолюдина.
Да и сам статус Гумберта Гумберта по отношению к Лолите сомнителен: как муж ее матери, он имеет право быть опекуном девочки, но опекунство не оформлено им из-за боязни, что суд будет расследовать «быт кроткого, но скользкого Гумберта». Эту неопределенность собственного положения герой обозначил определениями «новоиспеченный», «довольно темного европейского происхождения» и употреблением полного собственного имени, которые вошли в состав предикатной номинации: «Еще тревожнее всех этих домыслов и забот было то, что Гумберт Гумберт, новоиспеченный американский гражданин довольно темного европейского происхождения не предпринял никаких шагов к тому, чтобы стать законным опекуном девочки (двенадцати лет и семи месяцев от роду), оставшейся после его покойной жены» (102).
Таким образом, удвоение номинации главного героя имеет функциональную значимость в формировании структуры его образа. Оно служит для создания «ненавистного имени для ненавистного человека» [Набоков о Набокове, 2002]. На необходимость употребления именно двойного имени героя указывают и другие двойные имена-псевдонимы, которые Гумберт Гумберт перебрал, прежде чем придумал особенно подходящее ему, — «Отто Отто», «Месмер Месмер», «Герман Герман». Номинацию «Гумберт Гумберт» можно рассматривать или как двойное имя, или как номинацию, построенную по модели «имя + фамилия». Можно предположить, что Гумберт Гумберт — это сочетание имени и фамилии. Эту точку зрения подтверждают и такая номинация, как «Эдгар Г. Гумберт», где первая часть представляет собой двойное имя — Эдгар Г., а вторая часть, соответственно, воспринимается как фамилия.
В ходе повествования используются номинации героя, представленные сокращенным именем героя-повествователя — инициалами Г.Г. (12 употреблений). Из них 5 автономинаций, 1 номинация с точки зрения Лолиты, 6 номинаций с точки зрения Джона Рэя. Джон Рэй в предисловии употребляет не только полное имя героя, но и его инициалы, которые в предисловии каждый раз заключены в кавычки, может быть, для того, чтобы показать условность номинации. Можно предположить, что за счет этого осуществляется дистанцирование повествователя и героя.
В романе номинация «Г.Г.» впервые употребляется Лолитой. Вслед за ней Гумберт использует свои инициалы, описывая фотографию Куильти: «Он лишь слегка походил лицом на Г.Г.» (116). Следующее употребление номинации «Г.Г.» связано с изменением точки зрения, Гумберт-нарратор наблюдает за Гумбертом-актором со стороны. В первом случае повествователь наблюдает, как герой пытается взять под контроль ситуацию его разоблачения Шарлоттой: «Тут опять, я думаю, можно пропустить то, что бормотал Г.Г.» (150).
В конце романа инициалы Г.Г. упоминаются дважды, они несут определенную смысловую нагрузку в завершении композиции романа: «Пришлось выбрать между ним и Г.Г., и хотелось дать Г.Г. продержаться месяца на два дольше, чтобы он мог заставить тебя жить в сознании будущих поколений» (422). В.В. Набоков в интервью А. Аппелю так объясняет употребление инициалов героя в конце романа: «...Я хотел передать сердечную боль рассказчика, то подступающее содрогание, из-за которого он сводит к инициалам имена, и торопится поскорей, пока не поздно, окончить рассказ» [Набоков о Набокове, 2002, 189].
Самая распространенная номинация именем собственным Гумберт встречается в тексте романа 59 раз, при этом 50 упоминаний — это автономинации, и 9 — номинации, данные другими героями. В последнем случае большинство этих номинаций (7) употребляются в сочетании с формами вежливости: «мсье Гумберт» (74), «мистер Гумберт» (123), «г-н Гумберт» (169). Сам герой-повествователь в некоторых случаях также использует подобные формы вежливости: «профессор Гумберт» (211), «д-р Гумберт» (239), «мосье Гумберт» (268), «господин Гумберт» (292), «герр Гумберт» (99), «герр доктор Гумберт» (170).
Большинство этих наименований (5 употреблений) являются частью предикатных номинаций, выявляющих характерные особенности объекта номинирования в каждой конкретной ситуации. Так, например, номинация «сутулый, в очках, герр Гумберт со своими среднеевропейскими сундуками» (99) является текстовой интерференцией (по терминологии В. Шмида), так как в ней соединяется голос нарратора Гумберта Гумберта и подразумеваемый им голос Шарлотты, у которой должно было сложиться свое представление о будущем квартиранте еще до того, как она с ним встретилась. Так же и номинация «д-р Гумберт, «красивый брюнет» бульварных романов, с примесью, может быть, кельтской крови в жилах» (266) является указанием на разные пространственные точки зрения героя и повествователя, Гумберт-нарратор наблюдает со стороны за Гумбертом-актором. Использование форм вежливого обращения и маркеров социального статуса также выполняет функцию остранения.
Следующий тип номинаций — имя собственное с определением в составе номинации — связан с демонстрацией особенности личности именуемого объекта. В диалогическом режиме обыденной, внехудожественной коммуникации к собственному имени определения, как известно, практически не применимы, но в нарративном режиме, напротив, прилагательные и другие виды определений свободно присоединяются к имени собственному: «О, начитанный Гумберт!» (118); «Наклонившись к ее теплому, приподнятому, рыжевато-русому лицу, сумрачный Гумберт прижал губы к ее бьющемуся веку» (83).
В этом случае определения-распространители имеют большое значение для процесса номинации лица. Определения не только придают дополнительный семантический оттенок наименованиям, но и, будучи противопоставлены друг другу, способны создать определенный стилистический эффект.
«Определения дают нам ключ, помогающий глубже проникнуть в природу номинации» [Арутюнова, 1977, 308]. Определения при имени собственном и нарицательном выполняют разные функции. Они могут быть информативными, то есть относиться к поведению персонажа в данной ситуации, его психологическому состоянию, реакции на события, или идентифицирующими, основанными на внешних признаках, разворачивающихся в словесный портрет героя.
Определения при номинациях служат для создания образа главного героя и выявляют в повествовании степень присутствия нарратора и персонажей, отражают их точки зрения. Благодаря определениям, распространяющим имя собственное, выделяются дополнительные признаки качества, свойства героя, которые подчеркивает повествователь.
Среди номинаций главного героя в романе «Лолита» выделяется 138 наименований, распространенных определениями, которые придают им дополнительное значение, влияя таким образом на смысловое восприятие произведения. Определения при номинациях главного героя выполняют либо функцию описания, характеристики внешних признаков героя, либо эмоционально-оценочную функцию. Чаще всего определения при номинациях реализуют переносное, метафорическое значение.
Следует отметить, что все имена собственные с входящим в их состав определением, использованные в повествовании, являются самонаименованиями героя, в которых находит отражение самосознание лица. По степени эмоционально-экспрессивной окраски самонаименования различаются и во многом зависят от индивидуальных особенностей говорящего и речевой ситуации. В романе встречаются 11 номинаций подобного типа. Рассмотрим каждую номинацию отдельно.
1) «Гумберт Первый» и, «Гумберт Второй» — по 1 употреблению. Эти номинации являются подтверждением внутреннего раздвоения, где Гумберт Второй является соперником Гумберту Первому: «Возможно, что за зиму мою бдительность усыпило скромное поведение Лолиты; и, во всяком случае, даже сумасшедший вряд ли был бы так глуп, чтобы предположить, что какой-то Гумберт Второй жадно гонится за Гумбертом Первым и его нимфеткой под аккомпанемент зевесовых потешных огней, через великие и весьма непривлекательные равнины» (51).
2) «Гумберт Грозный» — 2 употребления и «Гумберт Кроткий» — 1 употребление. Номинация «Гумберт Грозный» впервые встречается в эпизоде, когда Валерия заявляет о своем уходе от героя. Употребление номинаций демонстрирует ситуацию раздвоения личности внешне Кроткого и внутренне Грозного Гумберта: «...И во весь путь Валерия говорила, а Гумберт Грозный внутренне обсуждал с Гумбертом Кротким, кого именно убьет Гумберт Гумберт...» (64). Номинация «Гумберт Грозный» не случайна у Набокова и, как видим, построена по модели имени царя Ивана Грозного, для которого были характерны внезапные переходы от жестокости к самоуничижению и, порой, юродству.
3) «Гумберт Смелый» и «Гумберт Смиренный» — по 1 употреблению. Номинации «Гумберт Смелый» и «Гумберт Смиренный» продолжают парадигматический ряд номинаций, раскрывающих двойственность натуры Гумберта. Семантика адъективной части номинации отражает колебания Гумберта, его страх разоблачения, когда в мечтах он «смелый», а в жизни «смиренный»: «Гумберт Смелый мог бы предложить ей взятку без всякого риска» (95); «Наконец, я оказался как раз позади нее; но тут мне явилась несчастная мысль <...> тряхнуть ее за шиворот <...>, и она кратко и визгливо сказала «Отстаньте!» <...> и, жутко осклабясь, Гумберт Смиренный отступил...» (97).
4) Номинация Хумберт Хриплый — 1 употребление: «Ее русые локоны склонились над столом, у которого я сидел, и Хумберт Хриплый обнял ее одной рукой...» (89). Отметим, что в этом отрывке используется фонетический переход [г] в [х] в имени главного героя, что создается посредством аллитерации, столь характерной для набоковской «игры со словом» (образ хрипоты подчеркивается фоностилистическими средствами).
5) Номинации «Гумберт Мурлыка» и «Гумберт Густопсовый» как вариантный способ наименования действующего лица используется в «эпизоде на диване», когда Гумберт впервые получает возможность добиться желаемого от нимфетки, преодолев нерешительность: «Главное действующее лицо: Гумберт Мурлыка» (100). Ему необходимо усыпить бдительность Лолиты, отвлечь ее внимание от совершаемых им действий «лепетанием», «декламированием» песенки про Кармен. Гумберт «околдовывает» свою Кармен «особыми чарами косноязычия». В конце эпизода перед нами герой, уже переступивший запретную черту и очень довольный собой: «Я уже не был Гумберт Густопсовый, грустноглазый дог, охвативший сапог, который сейчас отпихнет его» (104). По данным Большого Академического Словаря, «густопсовый» — 1) «имеющий густую шерсть»; 2) «самый настоящий, подлинный, махровый (о презираемых, осуждаемых людях)». Отметим, что в тексте совмещаются оба этих значения, с одной стороны, подчеркивается посредством языковой игры внешняя «густобровость» героя («угрюмый густобровый мальчик» (18)), а с другой — выражается оценочность по отношению к нему повествователя.
6) Номинация «Гумберт Выворотень» представлена включением в состав номинации малоупотребительного диалектного слова «выворотень» в роли приложения: «Так Гумберт Выворотень грезил и волхвовал — и алое солнце желания и решимости (из этих двух и создается живой мир!) поднималось все выше, между тем как на чередующихся балконах чередующиеся сибариты поднимали бокал за прошлые и будущие ночи» (118). Выворотень — это дерево, вывороченное с корнем (употр.: Урал, Западная Сибирь, Москва, Владимир, Калуга, Ярославль и др.). В переносном употреблении может обозначать также «хитрый, изворотливый человек». Это слово удачно подчеркивает хамелеоновскую природу главного героя (ассоциация с «оборотень»), а также намекает на то, что Гумберт Гумберт как бы выворачивает себя наизнанку в своих писаниях, обнажая потайные глубины своей души. Таким образом, здесь речь может идти о контаминированной номинации с позиции Гумберта-актора и Гумберта — нарратора.
Итак, перечисленная группа авторско-персонажных номинаций выполняет характеризующую и структурообразующую функции в романе, с одной стороны, указывая на двойственную натуру Гумберта-актора, одержимого слепой животной страстью, презирающего и жалеющего себя и испытывающего нескрываемое удовлетворение от полученного, а с другой — выражая противоречивое и сложное отношение Гумберта-нарратора к описываемому герою — Гумберту Гумберту.
В структуре повествования содержатся уменьшительно-ласкательные формы имени главного героя (3 употребления): «Гумочка», «Гумм», «Гум-Гум». Эти номинации являются сигналами включения точки зрения героя и отражением в повествовании речевого плана персонажа. Так, номинация «Гум» вообще впервые употребляется в диалогическом режиме — в прямой речи Шарлотты: ««Знаешь, Гум, у меня есть одна дерзкая мечта», — проговорила леди Гум, опуская голову — как бы стыдясь этой мечты или ища совета у рыжей земли» (133).
Далее эта номинация употребляется уже в речи повествователя, но все равно отражает точку зрения героини (Лолиты): ««Ах, — воскликнула она, — раздавленная белочка! Как это жалко...». / «Да, не правда ли», — поспешил поддержать разговор подобострастный, полный надежды Гум»» (207).
В другом контексте номинация «Гум» употребляется с определением, отражающим противоположное внутреннее состояние героя: «Когда, во время наших более длительных привалов, я оставался, бывало, в постели, отдыхая после особенно пламенной утренней деятельности, и по доброте душевной (насытившийся, снисходительный Гум) разрешал ей выйти в сад полюбоваться на розы...» (230).
Уменьшительно-ласкательная номинация «Гумочка» образована по аналогии с номинацией «мамочка» и употребляется в паре с ней, также являясь сигналом точки зрения героини (Лолиты) в речи повествователя: «Она не соизволила обедать с Гумочкой и мамочкой...» (110). Так Лолита называет своего взрослого друга, придавая общению оттенок фамильярности, близости, родства.
Гумберт Гумберт в романе именуется не только своим именем, но и другими именами собственными (21 номинация). Использование таких номинаций, как «г-н Гейз» / «мистер Гейз» (9 употреблений); «Брюстер» (2 употребления) и «Сигизмунд Второй» (1 употребление); «Отто Отто», «Месмер Месмер», «Герман Герман» (по 1 употреблению); «Гамбургер» (3 употребления); «Гомбург» (2 употребления); «Гумбург», «Гомберг», «Гамбург», «Гумбард», «Гумбург», «Гумберсон», «Гуммер», «Гумберг», «Герберт», «Гомельбург»; «Monsieur Brust'er», «Berthe au Grand Pied», «Humbert le bell» (по 1 употреблению) обогащает этот семантический комплекс дополнительными смысловыми обертонами и формирует как бы коллективную номинацию.
Наблюдается фонетическая игра слов, связанная с искажением имени Гумберта. Обыгрывание звукового состава имени выполняет структурообразующую и ироническую функции. Под структурообразующим каламбуром подразумевается «такой вариант игры слов, когда писателем создается сложный многосоставный каламбурный ряд, та или иная конструкция» (или структура), пронизывающая весь текст произведения. Самый распространенный тип структурно-тематического каламбурного ряда связан с именами персонажей» [Люксембург, Рахимкулова, 1996, 93]. Ирония в номинациях главного героя указывает на «ненадежность» повествователя, на постоянную смену масок, а также выступает средством характеристики и оценки героя. В.В. Набоков в своих интервью не раз высказывался по поводу того, что Гумберт, путая патологию любви с настоящей любовью, причиняет зло, что никак нельзя оправдать. Одним из главных способов порицания его аморальности становится высмеивание героя, ибо «смех — самое лучшее средство для борьбы с вредителями» [Набоков о Набокове, 2002, 240].
Варьирование имени Гумберт на протяжении всего повествования указывает на проблемы героя с самоидентичностью, на его склонность к постоянной мене масок, а также на стремление спрятаться, закрыться от внешнего мира. Путаницу вокруг своего имени герой начинает сам, раздумывая, как обозначить себя в телеграмме: «Что сказать: Гумберт и дочь? Гумбург с маленькой дочкой? Гомберг и малолетняя девочка? Гомбург и его дитя?» (167). В этой ситуации игра слов, варьирование номинаций служат средством иронического снижения при изображении психологического состояния героя: его колебаний, страха, желания скрыться, сделаться незаметным.
В дальнейшем герой-повествователь станет пользоваться ошибкой, закравшейся в телеграмму, и употреблять разнообразные варианты своего имени: «Не Гумберг, и не Гамбургер, а Герберт, то есть, простите, Гумберт» (95) — «Not Humberg, not Humbug, but Herbert, I mean Humbert» (118). Будучи в состоянии волнения и беспокойства по поводу того, как его примут в «Привале Зачарованных Охотников», герой, на первый взгляд, бессознательно оговаривается, путается в именах, представляющих вариации его собственного имени.
Однако далеко не все номинации носят случайный характер. Так, например, в переводе с английского humbug — «обман, притворство», а сокращенный вариант этого слова — hum — соответствует сокращенному варианту имени Гумберт — Гум. Таким образом, значение имени настраивает читателя на то, что многое в истории жизни Гумберта Гумберта придется подвергнуть сомнению. В русском варианте вместо этой номинации употребляется номинация «Гамбургер», вызывающая ассоциацию «многослойности» героя, скрывающего свою суть за множеством масок.
Номинацию «г-н / мистер Гейз», с одной стороны, также можно отнести к одному из «ложных» имен героя, как Гамбург, Гумберсон, Гуммер. Употребление этой номинации вместо настоящего имени героя служит знаком его неидентифицированности в социуме и связано с установкой автора, обыгрывающего английское значение фамилии Гейз. Английское haze — «легкий туман, дымка, мгла; заволакивать туманом; зло подшучивать над непосвященными». Гумберт «неясен», «туманен» для окружающих. С другой стороны, называя Гумберта Гейзом, другие персонажи принимают его за отца Лолиты.
В последней главе романа повествователь указывает на вымышленность собственного имени: «И сам я перебрал немало псевдонимов, пока не придумал особенно подходящего мне. В моих заметках есть и «Отто Отто», и «Месмер Месмер», и «Герман Герман»... но почему-то мне кажется, что мною выбранное имя всего лучше выражает требуемую гнусность» (421). Употребление в повествовании этих номинаций, казалось бы, отброшенных при выборе имени героя, также несет семантическую нагрузку.
А. Долинин так комментирует употребление этих имен: «Отто Отто — это магическое имя, которое одинаково читается слева направо и справа налево; кроме того, это анаграмма немецкого tot — «мертвый». Месмер Месмер — по имени Фридриха Антона Месмера (1734—1815), создателя учения о «животном магнетизме» — особой «магнетической силе», с помощью которой «магнетизер» подчиняет себе чужую волю, излечивает болезни и даже разговаривает с мертвецами, как в новелле Э. По «Месмерическое откровение». Этот псевдоним созвучен русскому «смерть». Герман Герман — отсылка к роману Набокова «Отчаяние», в котором главного героя и повествователя — убийцу и лжехудожника — зовут Герман. В предисловии к английскому переводу «Отчаяния» Набоков писал: «Герман и Гумберт сходны лишь в том смысле, в каком два дракона, нарисованные одним художником в разные периоды его жизни, напоминают друг друга. Оба они — негодяи и психопаты...» [Долинин, 1991, 411].
В романе также употребляются 4 номинации именами собственными — аллюзиями: «Эдгар Г. Гумберт» — 3 употребления; «Жак-Жак Гумберт» — 1 употребление; «Катулл» — 2 употребления; «Приап» — 1 употребление. Во всех этих случаях речь может идти об интертекстуальной составляющей в данном способе номинации.
Ассоциации с именем Эдгар По возникают на протяжении всего повествования. Аллюзия на стихотворение Эдгара По «Аннабель Ли» является одним из важнейших подтекстов «Лолиты». По мнению А.М. Люксембурга и Г.Ф. Рахимкуловой: ««Эдгаровский» каламбурный ряд связан с именем Эдгара По и темой «Аннабель Ли», постоянно перекликающейся с историей Лолиты» [Люксембург, Рахимкулова 1996, 136].
Стремясь как-то оправдать себя в глазах читателя, Гумберт сравнивает свою страсть к маленьким девочкам с любовью Эдгара По к жене Виргинии, на которой он женился, когда ей еще не исполнилось четырнадцати лет. Трижды в романе он прибавляет к своему имени имя Эдгар: «...Но никогда еще не доводилось ей попасть в эту восхитительную газетную рубрику, и попала она туда благодаря мне, г-ну Эдгару Г. Гумберту (этого «Эдгара» я подкинул из чистого ухарства)...» (124); «Медленным и ясным почерком злоумышленника я написал: Доктор Эдгар Г. Гумберт с дочерью...» (179); «...Мы заметили, что мистер Эдгар Г. Гумберт ел свой бифштекс европейским способом — не покладая ножа» (268). Гумберт, ставя себя в один, ряд с Эдгаром По, Данте, Петраркой, хочет себя реабилитировать и доказать читателю, что он не одинок в своих предпочтениях: страсть к нимфеткам будто бы была свойственна многим великим поэтам.
«...Данте безумно влюбился в свою Беатриче, когда минуло только девять лет ей...» — Г.Г. лукавит, забывая сказать, что в момент знакомства с Беатриче самому Данте тоже едва исполнилось девять лет и что их следующая встреча, произошла девятью годами позже. «Когда же Петрарка безумно влюбился в свою Лаурину, она была белокурой нимфеткой двенадцати лет...» — и здесь наблюдается очевидная мистификация, так как о личности Лауры, героини любовной лирики Петрарки, точных сведений не сохранилось. Согласно преданию, поэт познакомился с ней, когда она была уже замужем. Н. Семенова считает, что упоминание Гумбертом имен «предшественников» является отражением темы двойничества, пронизывающей весь роман [Семенова, 2004, 38].
Номинация «Жан-Жак Гумберт» вызывает ассоциацию с именем Жан-Жака Руссо (Руссо — автор философско-педагогического романа «Эмиль, или О воспитании» (1762)). Герой отождествляет себя с Жан-Жаком Руссо как с автором не только философско-педагогического романа, но и весьма откровенной «Исповеди» — одной из жанровых моделей «Лолиты». И на самом деле, Гумберт, во-первых, является воспитателем, отцом Лолиты, а во-вторых, подобно французскому философу, он пишет «Исповедь Светлокожего Вдовца», соотнося себя с автором «Исповеди»: «Конечно, в силу старомодных европейских навыков я, Жан-Жак Гумберт, принял на веру <...>, что она так непорочна, как полагается по шаблону быть «нормальному ребенку»» (186).
Номинация «Катулл» является аллюзией на любовную лирику римского поэта Валерия Катулла с ее ведущим мотивом потерянной возлюбленной, и прежде всего на стихотворение LVIII:
Целий Лесбия наша, Лесбия эта,
Эта Лесбия, что была Катуллу
И себя самого и всех милее...
У Набокова находим: «...Эту Лолиту, мою Лолиту бедный Катулл должен был потерять навеки» (111). Второй раз Гумберт называет себя так в разговоре с Лолитой: «...эта Лолита покинет своего Катулла» (217).
Номинация «Приап» также имеет довольно прозрачную аллюзию. Приап в античной мифологии — фаллическое божество производительных сил природы. Таким образом, эта номинация обогащает семантический комплекс номинаций героя дополнительным, ярко иллюстрирующим суть героя, значением: «Более прелестной нимфетки никогда не снилось зелено-красно-синему Приапу» (81). Эта аллюзия — своего рода намек на хамелеоновскую натуру героя, тщательно скрывающего свое вожделение.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |