Особенности номинации главного героя в романе «Лолита» обусловлены своеобразием повествовательной, структуры романа, а именно сложными взаимоотношениями между «точками зрения» повествователя и персонажа. Своеобразие повествовательной структуры романа, в свою очередь, определяется, во-первых, двойственностью положения в нем главного героя, который и описывает происходящие события, и является их участником, во-вторых, постоянным, варьированием типов повествования — акториального (перволичного) и аукториального (третьеличного).
Гумберт Гумберт имеет в романе два воплощения. Во-первых, он выступает как Нарратор, занимающий вненаходимую позицию по отношению к описываемому и претендующий на всеведение по отношению к тем, кто является объектом изображения. Во-вторых, он является актором-персонажем, непосредственно участвующим в событиях романа, имеющим свою биографию, свою историю. В роли нарратора в ходе повествования Гумберт постоянно обращается к воображаемым читателям, оно насыщено размышлениями, в которых Гумберт дает ретроспективную оценку самому себе и поступкам, описанным в дневнике. При этом часто осуществляется переход повествования от 1-го лица к 3-му.
Проявлением Гумберта-актора выступают номинации, выраженные местоимением 3-го лица «он», именами собственными и нарицательными. В свою очередь, номинации в 1-м лице, выраженные местоимением «я», могут относиться и к плану Гумберта-нарратора, и к плану Гумберта-актора (в диалогическом режиме, в несобственно-прямой речи или внутреннем монологе). При этом зачастую непосредственно в одном фрагменте повествователь переходит от обозначения себя в 1-м лице к обозначению в 3-м. Так, в романе мы наблюдаем, как от номинации личным местоимением «я» повествователь переходит к функциональной номинации «убийца»: «Когда же это было, а? — Приблизительно за столько же лет до рождения Лолиты, сколько лет мне было в то лето. Можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости прозы»1 (39). Переход от номинации в 1-м лице к номинации в 3-м лице позволяет читателю предположить, как будет развиваться повествование. С помощью этого приема осуществляется соединение начала и конца произведения, так как лишь в финале произведения произойдут события, которые позволят назвать героя «убийцей».
Гумберта-нарратора и Гумберта-актора разделяют в романе пространственно-временная и идеологическая позиции. Гумберт-нарратор — повествователь, обладающий большей компетенцией, большей степенью «всеведения», чем Гумберт-актор как герой, который находится в прошлом и является непосредственным участником событий, которые пропущены сквозь призму восприятия повествователя Гумберта Гумберта. Именно точка зрения последнего и определяет характер используемых номинаций.
В большинстве случаев в романе «Лолита» используется личное местоимение 1 лица ед. ч. Так, например, рассказ Гумберта о своем детстве начинается традиционно: «Я родился в 1910-м году, в Париже» (39). Первые главы романа — это воспоминания героя о своей жизни до встречи с Лолитой. Местоименные номинации посредством личного местоимения 1 лица представляют читателю Гумберта Гумберта, описывающего события этой жизни: «Я рос счастливым, здоровым ребенком...» (41); «Я учился в английской школе...» (41); «Задним числом я сам был фавненком» (13).
Однако при употреблении местоимения «я» в повествовании наблюдается двойственность: оно может относиться как к плану Гумберта-нарратора, так и к плану Гумберта-актора. В большинстве случаев повествование ведется от лица героя. Так, например, во 2—4 и 9 главах 1 части романа Гумберт-актор рассказывает о своей жизни в так называемый «дололитин» период, в 4—7 главах 2 части описывается приезд в Бердслей и жизнь в нем.
Обратимся к 13 главе 2 части романа, где описывается поведение Лолиты, влюбленной в Куильти. Повествователь показывает героя, не догадывающегося о причине хорошего настроения Лолиты и поэтому заблуждающегося в выводах об отношении к себе: «...меня так поразила сияющая нежность ее улыбки, что я на миг поздравил себя с окончанием всех моих печалей» (285). В 23 главе 2 части рассказывается о поисках и преследовании Гумбертом Куильти и исчезнувшей Лолиты. Мы видим, как повествователь в этот момент словно самоустраняется, ничем не проявляя себя, и повествование идет от лица героя, который не знает ни имени похитителя, ни его местонахождения.
В то же время в ряде глав романа (26, 30, 31 главы 1 части), где повествование ведется от 1-го лица, дается указание на то, что местоимение «я» относится к плану Гумберта-нарратора. На это, в частности, указывает то, что Гумберт описывает сам процесс письма. Так, в 26 главе 1 части говорится, что Гумберт находится в тюрьме и там пишет свою исповедь: «Меня не отпускает головная боль в этой склепоподобной темнице <...>. Написал уже свыше ста страниц...» (167). В 30 главе 1 части, где аллегорически описывается сцена любви, повествователь указывает на свое присутствие путем обращения к читателям: «Нехорошо было бы, правда, ежели по моей вине вы безумно влюбились бы в мою Лолиту!» (199). В 31 главе 1 части также затрагивается история написания дневника-исповеди: «Я пишу все это отнюдь не для того, чтобы прошлое пережить снова...» (199).
Иногда в употреблении местоимения «я» можно отметить переход от позиции повествователя к позиции персонажа. Так, в 25 главе 2 части романа, где повествование ведется от 1-го лица, сначала «я» принадлежит Гумберту-нарратору: «Эта книга — о Лолите; и теперь, когда дохожу до той части, которую я бы назвал...» (353); «Психоанализируя это стихотворение, я вижу, что оно не что иное, как шедевр сумасшедшего» (357). Затем мы видим, что повествование переходит к плану Гумберта-актора — непосредственного участника событий в прошлом: «Я нуждался в обществе и уходе. <...> Вот так и случилось, что Лотта вошла в мою жизнь» (358).
Еще одной значимой особенностью повествовательной структуры романа В.В. Набокова является то, что в большинстве глав романа осуществляется переход от повествования в 1-м лице к повествованию в 3-м лице (36 глав). На своеобразие такого повествования обратил внимание французский писатель Ален Роб-Грийе в интервью с В.В. Набоковым в октябре 1959 года: «...Говоря о «Лолите», следовало бы отметить хотя бы наиболее очевидные особенности, например то, что повествование ведется то от первого, то от третьего лица, причем зачастую в одной и той же фразе — на протяжении всего романа это создает необычайно любопытный эффект. Ведь это и одна из главных тем книги: раздвоение героя» [Набоков о Набокове, 2002, 71].
Переход от аукториального к акториальному повествованию можно рассматривать как один из способов реализации приема «ненадежного повествователя» [Ильин, 1996, 117], когда ценностные и нравственные установки повествователя не совпадают с установками героя. В следующих примерах видно, как в пределах одного фрагмента субъект номинации в первом предложении — Гумберт-нарратор — становится объектом номинации Гумбертом-актором в следующем предложении, и местоименная номинация личным местоимением «я» сменяется прямой номинацией (именем собственным): «Я произнес что-то намеренно дружеское и смешное, но она всего лишь презрительно фыркнула, не глядя на меня. Окаянный, умирающий Гумберт неуклюже погладил ее по копчику...» (110). Возможен и обратный случай — переход от третьеличного повествования к перволичному: «Перелетим-ка в лагерь Ку, — сказал спортсмен Гумберт, — но сперва — перерыв. И после перерыва я узнал все подробности» (202).
Такого рода переход может осуществляться даже в пределах одного предложения: «Тут опять, я думаю, можно пропустить то, что бормотал Г.Г.» (150); «Малолетняя Ло млела от шарма Гумберта <...>, взрослая Лотта любила меня с властной зрелой страстью...» (161); «Вид у нее [Моники] был необыкновенно довольный, когда я дал ей пятьдесят франков сверх уговора, после чего она засеменила в ночную апрельскую морось с тяжелым Гумбертом, валившим следом за ее узкой спиной» (56).
Реже в тексте встречаются фрагменты, в которых используются номинации только в 3-м лице: «Вдовец, человек, наделенный исключительным самообладанием, не рыдал и не рвался. Он как будто малость пошатывался, это правда; но он разжимал уста только для того, чтобы сообщить те сведения <...>, которые были безусловно необходимы в связи с опознанием...» (153). В данном примере использование номинаций в форме 3-го лица на протяжении всего абзаца призвано показать внешнее состояние Гумберта Гумберта, то, как он выглядит в глазах свидетелей его «трагедии».
Прямым указанием на Гумберта-нарратора в аукториальном повествовании является функциональная номинация «автор», которая впервые употребляется В.В. Набоковым в 3-й главе 1 части романа: «Аннабелла была, как и автор, смешанного происхождения» (42). Явное указание на присутствие нарратора находим в третьеличном повествовании четырежды, из них 2 раза в дневнике Гумберта Гумберта: «Суббота. (Возможно, что в этом месте кое-что автором подправлено.)» (81); «...Она, эта Лолита, моя Лолита, так обособила древнюю мечту автора...» (84). В дневнике номинация «автор» используется в двух значениях: Гумберт-автор дневника, и Гумберт-автор всего повествования.
Еще раз номинация «автор» используется повествователем при описании внешности Гумберта Гумберта уже в перволичном повествовании: «Не знаю, достаточно ли я подчеркнул в этих невеселых заметках особое, прямо-таки одурманивающее действие, которое интересная внешность автора — псевдокельтическая, привлекательно обезьянья, мужественная, с примесью чего-то мальчишеского — производила на женщин любого возраста и сословия» (160). Здесь, выступая в роли повествователя, Гумберт Гумберт описывает особенности внешнего облика героя для того, чтобы объяснить поведение Джоанны, но при этом он напоминает читателю, что, будучи «автором», одновременно является и героем «невеселых заметок». Поэтому в одном предложении сочетается и употребление, личного местоимения «я», и функциональная номинация «автор».
Кроме номинации «автор», в перволичном повествовании употребляется и номинация «рассказчик»: «Иной опытный психиатр, который сейчас изучает мой труд, <...> несомненно, очень хотел бы, чтобы рассказчик повез свою Лолиту на берег моря...» (239). Номинация «рассказчик» в данном случае также используется для указания на то, что Гумберт Гумберт является одновременно и сочинителем («мой труд»), и участником описываемых событий. На присутствие Гумберта-нарратора и Гумберта-актора в повествовании указывает также номинация «герой», «герой моей книги»: «Читатель, прошу тебя! Как бы тебя ни злил мягкосердечный, болезненно чувствительный, бесконечно осмотрительный герой моей книги, не пропускай этих весьма важных страниц! Вообрази меня!» (192). Номинация «герой моей книги» в традиционном нарративе характерна для эксплицитного недиегетического нарратора, рассуждающего о своем герое. Но здесь повествователь предлагает читателю представить героя этой истории, которым и является он сам: «Вообрази меня!». В следующем примере Нарратор и актор представлены в пределах одного предложения: «...я видел в откровенное окно его кабинета нашего героя...» (267).
Нарратора и героя разделяет пространственная точка зрения, Гумберт — Нарратор словно наблюдает за Гумбертом-актором со стороны. Такое употребление приема дистанцирования повествователя и героя дополняется также употреблением притяжательного местоимения нашего.
С другой стороны, мы находим в романе примеры совпадения пространственной точки зрения» повествователя и героя: «Я похож на одного из тех раздутых пауков...» (90); «Я начал к ней подкрадываться «искалеченной караморой» <...>. Мои конечности были вогнутыми поверхностями, между которыми — скорее, чем на которых — я медленно подползал, пользуясь каким-то нейтральным средством передвижения: Подбитый паук Гумберт». (97) — здесь внешнее описание принадлежит Гумберту-нарратору, а внутреннее ощущение — Гумберту-актору, анализирующему свои поступки.
Итак, в повествовательной структуре романа «Лолита» постоянно происходит смена фокуса изображения, которая, осуществляется при переходе от местоименной номинации посредством «я» к номинациям нарицательным и собственным. Впервые акториальная номинация «Гумберт Гумберт» употребляется тогда, когда. Нарратор обращается к изображению страсти, движущей его жизнью, — нимфолепсии (от др.-греч. «нимфолепсия» — состояние экстаза, в которое, согласно преданиям, впадали люди, имевшие счастье созерцать нимф): «Гумберт Гумберт усердно старался быть хорошим» (52); «Гумберт был вполне способен иметь отношения с Евой, но Лилит была той, о ком он мечтал» (52). Номинации героя представлены именем собственным и местоимением «он». Повествователь как бы отстраняется от героя, чтобы со всей возможной объективностью изучить его проблему.
Раздвоение на актора и нарратора наиболее четко просматривается в дневнике Гумберта (11-я глава 2 части). В дневнике используется наибольшее количество номинаций в форме 3-го лица (12 номинаций именем собственным, 6 нарицательных номинаций, 1 номинация местоимением 3-го лица «он»). Переход от 1-го лица к 3-му чаще всего происходит в момент, когда мечтания и рассуждения Гумберта о Лолите приобретают особенно смелый, эротический характер: «И все это бесконечно молодо, бесконечно распутно. Гумберта Гумберта, кроме того, глубоко потрясает жаргон малютки и ее резкий высокий голос» (80); «...Ах, быть бы мне пишущей дамой, перед которой она бы позировала голая при голом свете. Но ведь я всего лишь Гумберт Гумберт, долговязый, костистый, с шерстью на груди, с густыми черными бровями и странным акцентом» (84); «Не будь Гумберт трусом, он бы мог потешиться ею мерзейшим образом» (95).
В целом следует отметить, что для диететического повествования, когда повествующий субъект одновременно является действующим лицом, «челночное» движение от повествователя к герою и наоборот не характерно. Использование такого приема можно объяснить желанием нарратора особо выделить «я» описывающее и, «я» описываемое, показать, что повествование принадлежит преобразившемуся Гумберту, чья точка зрения на события отличается от точки зрения «другого», прошлого Гумберта. Кроме того, повествователь ведет свою игру с воображаемым читателем, постоянно напоминая ему о своем, собственно «авторском», существовании и приобретая признаки аукториального повествователя со знанием всего о субъекте повествования и об исходе событий романа, высказывая свои оценки, наблюдая за своим героем, начиная с читателем диалог: «А теперь я хочу изложить следующую мысль» (12); «Мой мир был расщеплен» (13); «Были случаи, не могли не быть случаи (я-то хорошо Гумберта знаю!)» (55).
Отклонение от диететического повествования мы наблюдаем и в позиции нарратора, описывающего внешность его героя со стороны и объективно оценивающего его, что для «я-повествования» также нехарактерно: «...Я был и еще остался <...> исключительным красавцем, со сдержанными движениями, с мягкими темными волосами и как бы пасмурной, но тем более привлекательной осанкой большого тела» (59); «Несмотря на мужественную мою наружность, я ужасно робок» (95); «Я следил, как д-р Гумберт, «красивый брюнет» бульварных романов, с примесью, может быть, кельтской крови в жилах <...> выходит проводить дочь в школу. Я наблюдал, как он приветствует <...> добрую госпожу Гулиган <...>. Глазами западного соседа <...> я видел в откровенное окно его кабинета нашего героя (как его бишь? кажется, француз или швейцарец)» (266—267).
Затем пространственная точка зрения меняется и принадлежит уже герою: «Подняв холодный взгляд от книги, смотрю на стенные часы в перегретой университетской библиотеке <...>. Шагаю по газону колледжа вместе со служителем культа Риггером...» (267). Здесь пространственно-временная позиция, которая разделяет Гумберта-нарратора и Гумберта-актора, выражена явно, эксплицитно.
Таким образом, в повествовательной структуре романа актуализуется прием дистанцирования повествователя и героя. Нарратор в повествовании описывает героя как аукториальный повествователь. Тем самым диегетический нарратор претендует на то, чтобы стать экзегетическим. Герой предстает марионеткой, чьи действия известны всеведущему автору. Гумберт-нарратор видит Гумберта-актора со стороны, рассказывает о нем читателю, рассуждает о его страсти.
Отметим, что в интервью А. Аппелю на вопрос, могут ли персонажи диктовать ход событий, В.В. Набоков ответил: «...Замысел романа закреплен в моем воображении накрепко, и каждый персонаж следует тем путем, который я для него навоображал. Я в этом частном мире — абсолютный диктатор, постольку поскольку только я один отвечаю за его прочность и подлинность» [Набоков, 1997, т. 3, 596]. В другом интервью В.В. Набоков в ответ на подобный вопрос сказал: «Мои герои — это рабы на галерах» [Набоков о Набокове, 2002, 213].
В целом отметим, что именно сложность нарративной структуры романа, прием смены точек зрения и переход от перволичного к третьеличному повествованию определяет своеобразие номинаций главного героя. Именно это обусловливает разнообразные типы номинаций главного героя, которые будут рассмотрены в следующих параграфах.
Примечания
1. Цитаты из романа В.В. Набокова «Лолита» здесь и далее приводятся по изданию: Набоков В.В. Лолита // Набоков В.В. Собрание сочинений американского периода: В 5 т. Т. II. — СПб., 1997—1999.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |