Особенность повествования в романе Булгакова состоит в том, что одни и те же эгоцентрические средства отсылают здесь то к персонажу, то к повествователю, а в некоторых (и даже во многих) случаях — к персонажу и повествователю одновременно (когда субъекта точки зрения сложно определить). Это связано с тем, что, во-первых, персонаж активно участвует в повествовании как субъект сознания, восприятия, а часто и речи (по замечаниям исследователей, то, что эгоцентрическими элементами в тексте в той или, иной мере начинает распоряжаться персонаж, «расшатывает <...> границы между дискурсами повествователя и персонажа и способствует созданию эффекта повествовательной полифонии, проявляющейся во внутренней диалогизации повествования», создает «субъектную многомерность» [Попова, 2006, 117] повествования и характерно, прежде всего, не для традиционного повествования, а для повествования несобственно-авторского, свободного косвенного дискурса), во-вторых, повествователь не только в эксплицитных автохарактеристиках, но и на языковом уровне проявляет себя в качестве одновременно авторской инстанции и персонажа, а кроме того, постоянно совмещает собственные оценки повествуемого с оценками его со стороны персонажей.
Неоднозначность отношений точек зрения нарратора и персонажа проявляются в романе «Мастер и Маргарита» в ряде специфических особенностей номинации персонажей, присущих именно этому роману и во многом являющихся приметой его идиостиля.
Прежде всего, отметим намеренное столкновение в повествовании совпадающих номинаций, принадлежащих разным персонажам. Так, «профессором» названы — Воланд: «— Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? — спросил Берлиоз» (9), Кант: «— Ведь говорил я [Воланд] ему [Канту] тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали!»» (10); Стравинский: «Морща лицо, он [Иван], в свою очередь, спросил у Стравинского: — Вы — профессор? — На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову» (43), «профессор» Кузьмин и «седоусый, профессор» Буре и, наконец, сотрудник Института истории и философии, «профессор» Иван Николаевич Понырев. «Ученым» именуется Воланд в первых главах романа и Иван Бездомный на его финальных страницах и др.
Отметим также обыгрывание значения ключевого слова при номинации лица посредством совмещения разных повествовательных точек зрения: «— А-а! Вы историк? — с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз. / — Я — историк, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: — Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!» (10); ср. также столкновение номинаций в примере «Поединок между профессором и поэтом» (читатель может ожидать продолжения разговора (с дополнительным значением «противостояние, военный поединок») Воланда с Иваном (как было бы, если бы Иван догнал в результате погони Воланда), но «поединок» оказывается вполне мирным разговором Бездомного и профессора Стравинского) и др.
Широко используются неопределенные конструкции в роли номинации лица, которые выступают в функции прагматической мотивированности неполноты точки зрения персонажа: подобные типы синтаксических конструкций передают особенности восприятия тем или иным субъектом описываемой обстановки или ход его мыслей — это конструкции, выражающие значение неуверенности говорящего или воспринимающего субъекта в правильности восприятия: «Какой-то не то больной, не то не больной, а странный, бледный, обросший бородой, в черной шапочке и в каком-то халате спускался вниз <...> (54). Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях» [точка зрения Аннушки] (142) и т. д.
Также важной чертой системы номинаций в романе является использование развернутых номинаций. Развернутые номинации могут выражать как точку зрения персонажа: «расстроенному поэту <...> вовсе не улыбалась мысль караулить сумасшедшего немца» [точка зрения Ивана Бездомного]; «Как ни была занята своим Маргарита Николаевна, ее все же поразили странные враки неизвестного гражданина» [точка зрения Маргариты], — так и точку зрения повествователя: «И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку <...>».
Подобные номинации могут выражать оценочную точку зрения персонажа: «На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу он поглядел дикими глазами и перестал плевать. Тогда Степа отколол такую штуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком [точка зрения Степы] и произнес: / — Умоляю, скажите, какой это город? / — Однако! — сказал бездушный курильщик [оценочная позиция Степы, по-видимому, разделяемая повествователем]» (50).
Иногда подобные номинации выступают как очень распространенные синтаксические конструкции: «Где они разделились, мы также не можем сказать, но мы знаем, что примерно через четверть часа <...> на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме... [Коровьев — точка зрения диететического повествователя]» (176); «И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида [Коровьев — с точки зрения Берлиоза и Бездомного]» (6). Возможны номинации, представленные осложненными и сложными синтаксическими конструкциями: «Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо [Коровьев — с точки зрения Берлиоза и Бездомного]» (6).
Иногда в развернутых номинациях точки зрения нарратора и персонажа совмещаются (точнее, сочетаются). Так, в обозначении Коровьева «мерзкий регент» номинация регент принадлежит повествователю, поскольку Иван не слышал, как Коровьев отрекомендовался «бывшим регентом» при встрече с Берлиозом, а характеристика мерзкий отражает оценку Ивана, которую, впрочем, повествователь разделяет.
Наконец, отметим такой нетривиальный тип номинации, представленный в анализируемом романе, как цитатные номинации, о которых, в силу специфики их проявления в тексте, следует сказать особо. Цитата обычно понимается как чужое слово, сознательно используемое говорящим и выделяемое в тексте кавычками или иными аналогичными средствами, но в отношении к художественному нарративу для нас важен и иной аспект цитирования чужого слова — когда оно просто вставляется в речь повествователя, без какого-либо синтаксического, графического или метатекстового оформления (см., например, [Сулейманова, 1973]).
В широком понимании (цитация, в трактовке А. Вежбицкой) цитатная номинация — это номинация, отсылающая к языковой и оценочной позиции какого-либо персонажа; в узком понимании (см. [Попова, 2001, 49]) цитатная номинация — это повторно воспроизводимая в речи говорящего (повествователя) номинация референта, возникающая за счет предикатной оценочной семантики, не соответствующей выполняемой в тексте функции идентификации, приращения смысла или оценочные коннотации, мену оценочного знака: «— Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? — спросил Берлиоз. — Да, консультантом. — Вы — немец? — осведомился Бездомный. — Я-то?.. — переспросил профессор <...> «Вот тебе все и объяснилось! — подумал Берлиоз в смятении, — приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!» <...> — А где же ваши вещи, профессор? <...> Вы где остановились? — Я? Нигде, — ответил полоумный немец... <...> Не оставалось даже зерна сомнения в том, что таинственный консультант точно знал заранее всю картину ужасной смерти Берлиоза».
Принципиальная особенность цитатных номинаций — наличие в их значении субъективно-модального компонента («существенная часть содержания этих предикатов касается не обозначаемого лица, а отношения между этим лицом и говорящим, а точнее, выражает отношение говорящего к тому лицу, о котором идет речь» [Вежбицка, 1982, 244]), а также — в ряде случаев — оценочность и экспрессивность: «...голая гражданка <...>, очевидно, обознавшись в адском освещении, сказала тихо и весело: «— Кирюшка! Бросьте трепаться! <...> [Иван] покинул неизвестную квартиру, <...> невольно стараясь угадать, кто этот наглый Кирюшка...». Цитата возникает не только из-за столкновения двух сознаний, но и из-за того, что языковой элемент с экспрессивным значением попадает в неподобающую ему синтаксическую позицию и способ выражения оказывается несовместимым с голосом повествователя (см. [Падучева, 1996, 359]), поскольку «экспрессия — это не просто субъективность, т. е. отсылка к говорящему субъекту: в семантику экспрессивных слов говорящий входит в самой «сильной» из своих ипостасей — в ипостаси субъекта речи» [Там же: 358] (ср., например: «— А в чем дело? — тихо спросил Никанор Иванович, следуя за пришедшими, — <...> А у вас документики... я извиняюсь <...> — Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик...» (74); «Буфетчик не знал, куда девать глаза <...> и думал: «Ай да горничная у иностранца! Тьфу ты, пакость какая!» И чтобы спастись от пакости, стал коситься по сторонам» (74).
Интересны примеры осложненного совмещением нарраториальной и персональной точки зрения цитирования, когда номинация не цитируется напрямую из речи персонажа, но представляет собой вывод, итоговое умозаключение повествователя относительно слов или мыслей персонажа об именуемом объекте: «— Не притворяйтесь! — грозно сказал Иван и почувствовал холод под ложечкой, — вы только что прекрасно говорили по-русски. Вы не немец и не профессор! Вы — убийца и шпион! Документы! — яростно крикнул Иван. Загадочный профессор брезгливо скривил и без того кривой рот и пожал плечами» (14); «Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! что в туфлях! Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое тело! <...> За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая дамочка...» (75) и т. п.
В целом самой характерной особенностью номинации лица в романе выступает наличие сложных номинационных парадигм, элементы которых (отдельные номинации) характеризуют персонажа с разных точек зрения, ср.: «Степа» (точка зрения повествователя) — «Лиходеев» (точка зрения сослуживцев и начальства) — «дорогой Степан Богданович» (в речи Воланда, который с иронией относится к Степе); «Берлиоз», «Михаил Александрович» (общепринятые номинации) — «Миша» (в речи Ивана, с его точки зрения) — «обокраденный покойник» (точка зрения Маргариты) и др.
Все указанные выше (а также некоторые другие) особенности номинации проявляются в типах номинации основных героев произведения, которых можно сгруппировать следующим образом: Мастер и Маргарита (и примыкающий к ним Иван Бездомный) как главные «реальные» герои романа; Воланд и его свита; герои «ершалаимских глав» — «повествования в повествовании». Далее рассмотрим типы и функции номинаций указанных групп персонажей.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |