3.1. Повесть А.С. Грина «Алые паруса»
Тема безумия — одна из центральных тем в творчестве А. Грина.
В повести «Алые паруса» (1916—1922) представлен конфликт двух миров: реального и идеального, внешнего и внутреннего, мира приземленного и мира мечты, прагматического и возвышенного. Ее герои образуют два резко контрастирующих лагеря: романтиков и обывателей. С позиции последних, Лонгрен, Ассоль и Грэй — сумасшедшие, так как выделяются из своей среды: поступки, мысли, желания этих героев, их духовное восприятие мира природы, отрыв от материальной действительности, стремление приобщиться к абсолютной любви противоречат веками вырабатываемым прагматическим принципам местных жителей и всему укладу их жизни. В связи с таким толкованием лексемы «сумасшедший» в одном синонимичном ряду оказываются понятия «сумасшедший», «странный», «одичалый», «чудной», «ненормальный», «извращенный», «висельник», «зачумленный» и в то же время «поэтичный», «романтичный», «влюбленный».
У всех так называемых «сумасшедших» есть одна очень важная отличительная черта, заключающаяся в стремлении прикоснуться к любви, стирающей все преграды на своём пути, утверждающей вечность. Лонгрен и Мери — обладатели абсолютной любви — не могли представить себе жизни друг без друга, каждое возвращение мужа домой воспринималось как великое счастье: герой ещё издали видел свою жену, «всплёскивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания» [6. Т. 3. С. 3]. А. Грин считает, что такая любовь возможна не только в высших, ирреальных мирах, но и в реальной жизни. Так, Лонгрен уверен, что Мери, имея возможность выбора, предпочла бы вместо рая тихую семейную жизнь с любимым человеком («Рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы — будь теперь они все вместе, втроём — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой» [6. Т. 3. С. 3]). Сила любви героев остается, не умирает даже после смерти одного из возлюбленных: после гибели жены Лонгрен больше не женился, оставаясь всю свою жизнь верным Мери. Реальный мир без любви осознается героем пустым, мертвым. В дни редкого берегового норда, когда на улице редко можно было увидеть человека, герой подходил к морю. Оно давало «измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушённость, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну» [6. Т. 3. С. 6]. Мотив сна и моря у А. Грина получает возможность переносить героя в ирреальное пространство, отстранять от реальной жизни. Море, на время превращая жизнь героя в сон, делает реальными его чувства, а точнее, мечты героя. Так же, как волны находят своё успокоение в бесконечности земного бытия, так и герой находит успокоение в мечте о мире, где после тревог и страданий сможет обрести счастье. Жизнь на земле — это всего лишь сон, призрачное иллюзорное существование, а смерть дарует новое рождение, где лучшие человеческие чувства (любовь, дружба, верность и т. д.) получат возможность существовать вечно.
Любовь, способная пережить смерть, а также трагический случай с Меннерсом ставят Лонгрена в оппозицию по отношению к жителям деревни, в связи с чем в повести все отчетливее звучит мотив одиночества, характерный для романтического типа творчества. Если раньше из-за нежелания общаться с другими людьми жители деревни просто не понимали героя, то после трагического случая с Меннерсом стали презирать. Причина такого отношения к Лонгрену не в том, что он поступил безнравственно и аморально, не протянув руку помощи нуждающемуся, решение героя отомстить вполне понятно, ведь каждый из них поступил бы точно так же. Однако то, как герой вел себя в момент смерти своего обидчика, вызывает искреннее недоумение. Это была не просто месть: он не выражал радости, не злорадствовал, «а стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу» [6. Т. 3. С. 8]. Жители деревни стали называть героя сумасшедшим, отходить от него, как от «зачумленного», так как понимали, что «редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери» [6. Т. 3. С. 8].
Единственное, что поддерживает героя, даёт ему силы жить, так это умение любить не только свою жену, но и своего ребёнка. Маленькая Ассоль была тем единственным звеном, которое связывало его с Мери, пробуждало лучшие воспоминания. Все свои чувства, которые он дарил жене, теперь были перенесены на Ассоль («Он зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе» [6. Т. 3. С. 5]). Лонгрен пробудил в душе девочки мир фантазии и прекрасных сновидений («она засыпала на его груди с головой, полной чудесных снов» [6. Т. 3. С. 10]), именно он заполнил ее воображение таинственными кладами, бунтующими каторжниками и одичавшими людьми, разучившимися говорить. Лонгрен подарил своей дочери не только любовь и заботу, но и «тихую нежность», и теплоту, какою редко могла окружить родная мать («Он брал девочку на руки и крепко целовал грустные глаза, жмурившиеся от нежного удовольствия» [6. Т. 3. С. 9]). В жизни обывателя такая любовь имеет место лишь как средство обогащения. Приказчик городской игрушечной лавки, преследуя свою выгоду, приносил Ассоль гостинцы, что лишало Лонгрена стойкости, охоты спорить и торговаться. Таким образом, играя на любви отца к дочери, приказчик набивал корзину великолепными игрушками, купленными за бесценок. Романтический мир, в основе которого лежит гуманистическая концепция и духовные ценности, вступает в конфликт с бездуховным, пошлым миром денег и корысти. Лонгрен решает не возвращаться на суда и довольствоваться небольшим заработком, так как боится потерять единственную опору в жизни так же скоротечно, как потерял жену. Романтический мир абстрагирован от прагматического и не имеет с ним точек соприкосновения. Это приводит к тому, что чувства героя не находят понимания у соседей, а от непонимания рождаются слухи: «Про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что терзается угрызениями преступной совести» [6. Т. 3. С. 9]; людям трудно понять, что любовь может заслонить, побороть вечную мечту обывателя о материальном обогащении.
Лонгрена отличает также умение фантазировать, пересоздавать реальную действительность. Волны бушующего моря он сравнивает со «стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению» [6. Т. 3. С. 6]. По вечерам герой повествует о тигровой кошке (вестнице кораблекрушения), о летучем Голландце, привидениях, русалках и пиратах. Романтический мир недостижимой мечты вступает в оппозицию с реальной действительностью. Для соседей Лонгрена мира фантазии не существует: Эгль с грустью сообщает Ассоль, что в ее деревне не рассказывают сказок и не поют песен, а если и рассказывают и поют, то эти истории — о хитрых мужиках и солдатах с вечным восхвалением жульничества.
Ассоль так же, как и ее отец, выделяется из серой массы обывателей. Ее имя не похоже на другие, привычные для слуха деревенские имена: «Ассоль звучит странно, но в то же время музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины» [6. Т. 3. С. 14]. Впервые А. Грин даёт портретное описание девушки глазами романтика Эгля (по его словам, поэта в душе). Автор, с одной стороны, создает реальный образ бедной девочки («стиранное много раз ситцевое платье» [6. Т. 3. С. 13]), а с другой, — рисует поэтичный образ маленькой феи (густые тёмные волосы, тёмные с «оттенком грустного вопроса глаза», «неправильный», но в то же время «мягкий овал» лица, «маленький рот, блестевший кроткой улыбкой» [6. Т. 3. С. 13]). Как видим, Ассоль не обладает канонической красотой, черты её лица ничем не примечательны. А. Грин сознательно снижает образ героини, чтобы показать, что каждый человек может стать поэтичной натурой. Ассоль не выдуманная, а вполне реальная девочка, однако внутренний мир героини, отражающийся на лице, делает её нереальным существом. Так, Эгль замечает, «что каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полёт ласточки» [6. Т. 3. С. 13]. При описании героини автор использует также эффект зеркальности, заявляя, что в ней было две Ассоль: реальная — «...дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки» и ирреальная — «...живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов...» [6. Т. 3. С. 44]. В. Харчев обращает внимание на то, что, рисуя романтическую Ассоль, А. Грин пишет «о её ликующем богатстве сознания, о её эфирно-тонких открытиях, романтически гиперболизируя, абсолютизируя её светлый мир, оттеняя его чёрным фоном, с одной стороны, и нагнетая всеми возможными способами вокруг неё атмосферу поэтичности, трогательной доверчивости, незримой красоты, проникновенной мечтательности, душевности» [257. 38].
Одиночество, отличающее всех романтических героев, характерно и для Ассоль. Уже в детстве она не может пробить стену непонимания и найти общий язык не только со взрослыми, но и с детьми. Безжалостное отношение окружающих привело героиню в романтический и одухотворенный мир природы. Ассоль считала крупные старые деревья своими истинными друзьями и здоровалась с ними, как с людьми, пожимая их широкие листья. Девушка говорила с теми, кто нуждался в её «сочувствии»: здоровалась с лиловым ирисом, которого до дыр пробили черви; советовала кусту, обдёрганному платьем прохожих, посидеть дома, а колокольчику стряхнуть надоедливого жука. Обыватель, нечувствительный к духовному миру природы, может назвать Ассоль сумасшедшей, но с романтической точки зрения такое поведение не кажется странным. Лес столько раз становился для неё защитой от грустных мыслей и несправедливых оскорблений, что она привыкла чувствовать себя здесь, как дома. Не имея доброго, отзывчивого друга в своём мире, Ассоль поверяла все свои тайны и мечты деревьям.
Девочка выросла в любви, в мире фантастических игрушек, которые оживали в рассказах Лонгрена, в то время как ровесники Ассоль, изначально чистые душой, были загублены своими родителями («Они были пропитаны, как губка водой, грубым семейным началом» [6. Т. 3. С. 9]). Взрослые сначала «путём внушения и окриков, а затем пересудами и кривотолками» изгнали из детских душ любовь, добро, понимание красоты окружающего мира: жестокость детей не знала границ и все попытки Ассоль к сближению «оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения» [6. Т. 3. С. 9]. Тема детства звучит и в других эпизодах, так как очень важна для автора, ведь из детей могут вырасти и такие поэтические натуры, как Ассоль, и жестокие, бессердечные, холодные, не способные на любовь люди. В четвертой главе Лонгрен с грустью замечает, что дети не играют, а учатся: «Они все учатся, учатся и никогда не начнут жить. Всё это так, а жаль, право, жаль» [6. Т. 3. С. 43]. Таким образом, взрослые лишают детей мира игр и фантазии, в котором сбываются все самые невероятные вещи. По мысли автора, в будущем дети научатся мыслить, но никогда не приобретут способность чувствовать. От этих детей-роботов Ассоль отличает стремление к прекрасному: каждая игрушка, сделанная руками её отца, уводит героиню в мир мечты и фантазии. Так, увидев миниатюрную гоночную яхту с алыми шёлковыми парусами, девочка сразу же представила в своём воображении капитана, который приехал из Китая и покажет ей слона. Когда парусник унесло течением, Ассоль нашла этому необыкновенное, сказочное, но очень простое для ребёнка, умеющего мечтать, объяснение: «Капитан испугался», — подумала она и побежала за уплывающей игрушкой, надеясь, что её где-нибудь прибьёт к берегу» [6. Т. 3. С. 12].
С образом героини связана тема несбывшегося: в мире грубой действительности люди перестали верить в мечту, в возможность ее воплощения в реальном мире, и лишь в душе Ассоль читалось ожидание прекрасной и блаженной судьбы. С того момента, как девушка доверилась предсказаниям Эгля, а Лонгрен решил поддержать веру дочки в мечту, за героями окончательно закрепилась слава сумасшедших: «Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тётки, вам бы не прозевать! — заморского принца, да ещё под красными парусами!» [6. Т. 3. С. 18].
Не менее странным на фоне окружающей действительности выглядит и Грэй. В реальном мире герой был обречен прожить жизнь по заранее составленному плану и, завершив ее, продолжить портретную галерею знаменитых предков, но он, как будто в насмешку над своими «светскими» родителями, родился с живой и трепетной душой. Сострадание и доброта позволяли мальчику забывать о сословной принадлежности и приходить на помощь простым людям. Его поступки не находят понимания ни со стороны родителей, ни со стороны простолюдинов. Так, мать мальчика, надменная, гордая дама, привыкнув к условным формам отношений и помышлений, не могла позволить себе выйти за рамки реального мира, так как не обладала романтическим воображением своего сына и его чувственным мировосприятием. Рождённая в мире роскоши, она могла позволить себе любое желание, весь мир лежал перед ней, но, обладая заурядной, ничем не примечательной душой, она наполнила свою жизнь общением с портнихами, докторами и дворецким. И все же именно мать, не понимая Грэя, казалось бы, не способная на возвышенные чувства, искренне любит своего сына: «Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казённого здания, лишая её банальных достоинств; глаз видит и не узнаёт помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию» [6. Т. 3. С. 24]. Она прощала ему все «чудачества»: деревья не стригли по просьбе Грэя, миловали провинившихся слуг; разрешали мальчику рыться в библиотеке, ездить на любимой лошади, брать в замок любую собаку, приходить на кухню, бегать босиком и многое другое. Романтический метод позволяет создать предельно сгущенную концентрацию противоположных психологических миров и миросозерцаний. Как видим, миру, окружающему мальчика, непонятны и кажутся необычными самые обыкновенные и прозаичные вещи, присущие всем детям с живой душой. Понять сына при всей своей любви героине было не дано, рассказ Грэя о пятилетием странствии не даровал ей возможности проникнуть в его сокровенный романтический мир: «она внимала без упрёков и возражений, но про себя — во всём, что он утверждал, как истину своей жизни, — видела лишь игрушки, которыми забавляется её мальчик. Такими игрушками были материки, океаны и корабли» [6. Т. 3. С. 31].
Мира любви, дружбы, природы и фантазии не существует и для отца Грэя. Его жизнь наполнена государственными делами и делами поместий, выездами парадных охот и никогда не прекращающимися фамильными процессами. Очевидно, в детстве Лионель Грэй был таким же романтиком, как и сын. Например, в проступках Грэя он узнавал себя и, скрывая улыбку, уходил, так и не наказав мальчика. А. Грин, придерживаясь просветительской концепции личности, показывает, таким образом, как трудно человеку пройти через все испытания грубой действительности и сохранить свою детскую, чувствительную ко всему, прекрасную душу. Чтобы вернуть мальчика в мир устоявшихся светских привычек и обычаев и избавить от этой «совершенной извращенности», отец Грэя удаляет из замка всех детей прислуги. Ощущение одиночества приводит героя к созданию своего особого мира: самые обыкновенные вещи, доступные любому мальчишке в округе, переносят героя в мир фантазии. Так, окрики работающих в кухне звучат в сознании ребенка, как заклинания, а их быстрые движения кажутся «вдохновенными».
В двенадцать лет отдельные моменты фантастического мира Грэй соединяет в одной мечте («До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок; дремучий и пышный ствол — во множестве слов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии» [6. Т. 3. С. 25]). Однажды в библиотеке он заметил огромную картину, изображавшую фигуру капитана, который смело вёл свой корабль через бурю. Воображение Грэя нарисовало неизвестного невидимого человека, который в реальном мире стоял рядом с ним. Фантазия помогла ощутить связь с бурей, почувствовать опасность, шум долгих обвалов и мрачного ветра. С этого момента Грэй осознал, что в жизни существует только одна профессия, способная соединить всё, о чём он мечтал: «Опасность, риск, власть природы, свет далёкой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий» [6. Т. 3. С. 28]. Так же, как и Ассоль, детство которой проходило в мире морских приключений, Грэй входит в пространство синего сияющего океана, читая книги о кораблях-пиратах, с чёрным флагом и страшной, размахивающей ножами командой; о кораблях-призраках, «сияющих мертвенным светом синего озарения» [6. Т. 3. С. 27].
Став взрослыми, и Грэй и Ассоль изменились внешне, но одно осталось неизменным — странная летящая душа. В четвертой главе А. Грин дает портрет героини в сопоставлении с внешними характеристиками жительниц деревни и матери Грэя. В отличие от неправильного личика Ассоль, которое «могло растрогать тонкой чистотой очертаний» [6. Т. 3. С. 44], лицо и фигура знатной дамы были прекрасны, но её тонкая красота скорее отталкивала людей, чем привлекала, так как могла «отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни» [6. Т. 3. С. 24]. Характеристики Ассоль и местных женщин также резко диссонируют друг с другом. Жительницы Каперны обладали плотной, тяжелой фигурой «с масляной кожей толстых икр и могучих рук» [6. Т. 3. С. 45], поэтому своей легкой неземной красотой девушка отпугивала мужчин в Каперне, предпочитавших миру изысканной мечты мир, может быть, и грубой, но простой и понятной реальности.
А. Грин сталкивает два противоположных взгляда, показывая главную героиню одновременно глазами обывателя (торгаша Меннерса и матроса Летики) и романтика (Грэя). Ещё до рассказа Меннерса автор даёт ему краткую характеристику («молодой парень, с веснушчатым скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах...» [6. Т. 3. С. 38]), которая вызывает у читателя негативное отношение не только к самому герою, но и к его словам. Герой называет Ассоль и ее отца полоумными и рассказывает историю, которая за много лет приняла вид грубой сплетни. В отличие от Меннерса, Грэя поразили «удивительные черты» лица героини, «напоминающие тайну неизгладимо волнующих, хотя простых слов» [6. Т. 3. С. 39]. А. Грин в очередной раз высвечивает духовную красоту Ассоль через контраст, заставляя Грея отвести взгляд «с таинственных» глаз девушки на «рыжие глаза» Хина. Угольщик полностью развеивает миф о сумасшествии Ассоль, называя ее умной девушкой. Он признаёт, что говорит она, как большая, и всё то же самое, что и все люди, но разговор её получается причудливым и не совсем понятным непосвящённым. Угольщик замечает, что в мире нет места романтике, так как люди все в работе, «как в драке» [6. Т. 3. С. 40]. Ассоль же уверена в том, что каждый человек в любой работе стремится реализовать свою мечту, приблизиться к чему-то особенному: так рыбак верит, «что поймает большую рыбу, какой никто не ловил», а угольщик, нагружая корзину углем, очевидно, думает, «что она зацветёт» [6. Т. 3. С. 40]. Таким образом, Ассоль способна даже в самых обычных людях разбудить то прекрасное, что всегда жило в их душах, но о чём они давно забыли. Интересно, что угольщик называет точную цифру своих встреч с девушкой (84 раза), следовательно, каждый разговор с ней навсегда остаётся в сознании собеседника.
Матрос Летика соглашается с Грэем, что девушка божественно красива, но ее образ не оставляет в его душе следа, и он тут же заговаривает о пойманной рыбе («Дивное художественное полотно! — шепотом закричал матрос, любивший книжные выражения. — В соображении обстоятельств есть нечто располагающее. Я поймал четыре мурены и еще какую-то толстую, как пузырь» [6. Т. 3. С. 37].) В словах автора, характеризующих матроса, чувствуется явная ирония: «Летика, разинув рот, смотрел на занятия Грея с таким удивлением, с каким, верно, смотрел Иона на пасть своего меблированного кита» [6. Т. 3. С. 37].
Дальнейшее поведение Грэя (приобретение алых парусов, приглашение оркестра на судно) вызывает не меньшее недоуменнее и удивление. Огромное значение Грэй придаёт выбору материи на паруса, так как мечтает о цвете, который будет напоминать восход солнца, улыбку и самое главное — зарождение чистой и светлой любви. Герой также нанимает оркестр, понимая что его любовь — сама музыка. Он просит подобрать не щёголей с «парадными лицами мертвецов» [6. Т. 3. С. 54], а музыкантов, заставляющих своей музыкой плакать простых людей. Грэй чувствует настоящую музыку и так же, как и Циммер, верит, что в скрипке и виолончели всегда отдыхают феи. Странное состояние капитана сразу было замечено матросами («рассеянность — облачное движение чувств — отражалось в его лице бесчувственной улыбкой лунатика» [6. Т. 3. С. 50]). Команда Грэя привыкла к тому, что капитан мог отказаться от выгодного предложения, если его не устраивал товар (мыло, гвозди, части машин и т. д.), ей нравилась аристократическая обстановка, которой их окружил капитан (фрукты, фарфор, пряности, чай и т. п.), однако, даже проникнувшись «грэизмом», матросы не могут до конца понять его романтических чувств. Пантен уверен в том, что алые паруса — это надежный способ провести контрабанду. Проникнувшись жалостью к этому герою, Грэй пытается объяснить ему, чем его философско-эстетическая концепция мира и любви отличается от общепринятой: «Вы, как и большинство, слушаете голоса всех нехитрых истин сквозь толстое стекло жизни; они кричат, но вы не услышите. Я делаю то, что существует, как старинное представление о прекрасном — несбыточном, и что, по существу, так же сбыточно и возможно, как загородная прогулка» [6. Т. 3. С. 64].
Любовь Ассоль и Грэя зародилась в другом, потустороннем, мире, увидеть который не дано простому человеку. Люди как будто забыли, откуда они пришли, и на этой земле пытаются вспомнить, что им начертано в будущем. Эта когда-то разорванная связь с другими мирами рождает раздражение и тоску по чему-то очень важному в жизни. Романтические мотивы сна, предчувствия, предсказания и «странной» случайности помогают воплотить в действительность несбыточный ирреальный мир мечты. Предсказание Эгля полностью изменило жизнь героев. С одного взгляда собиратель мифов понял, что впечатлительная натура Ассоль примет даже его самые невероятные слова за правду, и поэтому «признался», что ей довелось встретиться с главным волшебником на земле. Самые обыкновенные для других людей приметы (глаза Эгля, борода, волосы) на фоне романтического берега моря представляются героине сверхреальными, поэтому она уверена, что встретившийся ей человек — волшебник. («Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика со сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью» [6. Т. 3. С. 14—15]). Лонгрен, узнав о предсказаниях Эгля, не поверил, что такое возможно в реальном, прагматичном, мире Каперны. («Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока... не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь придётся в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали — нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых» [6. Т. 3. С. 17]). Однако впоследствии предсказание сбудется в точности. Предчувствие встречи одновременно настигает героев. Грэй вместе с матросом Летикой ночью плывёт на рыбалку, берёт направление то к открытому морю, то к левому, то к правому берегу: «...его как бы позвал кто-то, но он забыл, кто и куда» [6. Т. 3. С. 32]. Матрос никогда не испытывал таких чувств, и потому даже молчание Грэя кажется ему странным: «Первый раз плаваю с таким капитаном. <...> Капитан дельный, но непохожий. Загвоздистый капитан. Впрочем люблю его» [6. Т. 3. С. 34]. Грэй лежал у костра и смотрел на воду, отражавшую огонь, однако мысли его были где-то не здесь, не в реальном мире. В эту же ночь Ассоль приснился сон, который не только перенес ее в фантастическую, таинственную страну, но и вселил в нее чувство новизны и радости. Блик утренней звезды, внимательная чуткая тишина рождали в ее душе странное непонятное чувство («...нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло её изнутри и вовне, и она как бы проснулась ещё раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее» [6. Т. 3. С. 47]). Случайность (встреча с Эглем, незапланированная прогулка и необъяснимая встреча Грея и Ассоль) соединила в этом мире людей не по социальному статусу, а по родству незаурядных романтических душ. Когда Грэй увидел спящую, окутанную «поэзией» девушку, то сразу испытал к ней не поддающиеся разуму сильные чувства.
Находясь в предвосхищении любви, герои по-иному ощущают природный мир. Пантеистическое восприятие мира природы характерно для всех «сумасшедших» героев. Просыпаясь, Грэй видит торжественный свет, освещающий необыкновенную картину: «Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов...» [6. Т. 3. С. 36]. Так же, как и Грэй, Ассоль видит мир одухотворенным, живым существом: «Засматривая в особенные лица цветов, в путаницу стеблей, она различала там почти человеческие намеки — позы, усилия, движения, черты и взгляды; её не удивила бы теперь процессия полевых мышей, бал сусликов или грубое веселье ежа, пугающего спящего гнома своим фуканьем» [6. Т. 3. С. 48]. Таким образом, Ассоль замечает самые обыкновенные вещи и умеет из них сотворить живую, фантастическую историю.
Встретившись друг с другом, и Грэй, и Ассоль становятся совершенно другими людьми, как будто открылось их второе лицо, которое поражало светом взгляда. Мечта влюблённых, наконец-то, осуществилась, и после долгих страданий Ассоль вступила на палубу, которая «в алых выплесках парусов» была похожа на «небесный» [6. Т. 3. С. 68] сад. В. Ковский замечает, что «сказка воплощается в действительности, теряя элементы сказочности, когда Грэй инсценирует её. Но чудо всё же совершается — чудо человечности, чудо исполнения желаний, ставших целью жизни. На пути у подобного чуда немало препятствий. Мир, окружающий Ассоль, беден, груб, беспощаден. Она должна провести мечту сквозь насмешки и издевательства, проявив колоссальную силу внутренней сопротивляемости. Огромной стойкостью должен обладать и Грэй, свободолюбие и независимость которого всячески подавляется воспитавшей его феодальной кастой» [130. 8—9].
Романтическими средствами А. Грин решает вопрос о соединении мечты и действительности, о необходимости внесения красоты в человеческую жизнь. Любовь Ассоль и Грэя с точки зрения обывателей опровергла все законы бытия и здравого смысла. Толпа людей с ужасом и ненавистью смотрела на корабль, так как он рушил весь их уклад жизни, заставлял отойти от привычной схемы, передававшейся из поколения в поколение: «Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж, которая начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее...» [6. Т. 3. С. 67]. Все эти люди не понимают любви, так как никогда не любили: в Каперне мужчины ухаживали за своими женщинами, «ляпая по спине ладонью и толкаясь, как на базаре. Тип этого чувства напоминал бесхитростную простоту рева» [6. Т. 3. С. 45]. Женщины ничем не уступали своим возлюбленным и, дёргая мужей за рукав, поднимали свой стакан с водкой. На крейсере матросы рассуждали о любви, и один из них, гордо закрутив ус, рассказал, как он женился: «Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно» [6. Т. 3. С. 65]. Таким образом, любовь по-разному трактуется романтиками и прагматиками.
А. Грин дает совет, как уйти от пошлого и грубого мира реальности: «Нужно делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное — получать дрожащий пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения — чуда, сделай ему это чудо...» [6. Т. 3. С. 64]. Автор, строя весь роман на контрасте низменной и возвышенной реальности, приводит читателя к мысли о том, что Ассоль, Грэй и Лонгрен являются носителями светлых гуманистических идей, на которых держится весь мир. Простых обывателей А. Грин считает сумасшедшими, так как они, даже не замечая этого, бездарно проживают свою жизнь. Таким образом, если в начале произведения безумными предстают романтики, то в конце — безумным осознается реальный мир и те его обитатели, которые сопротивляются прекрасному миру мечты.
Итак, тема безумия в повести А. Грина «Алые паруса» раскрывается в романтическом ключе. Автор прибегает к использованию типично романтического конфликта: духовности и бездуховности, мечты и действительности. В оппозиции находятся два типа героев: обыватели и мечтатели. Внутренний мир «странных» героев богат и поэтичен. Мещанам романтики, верящие в любовь, тонко чувствующие красоту окружающего мира, кажутся безумцами. А. Грин переосмысливает понятие «сумасшедший». Странными предстают обыватели, сосредоточенные на приземленных, прагматичных интересах.
3.2. Роман А.С. Грина «Бегущая по волнам»
Роман Грина «Бегущая по волнам» (1926) становится еще одним произведением (уже позднего периода творчества), в котором писатель обращается к романтическому безумию.
Обратим внимание на тот факт, что повествование романа начинается со слов о достаточно тяжелом заболевании главного героя по имени Гарвей, сопровождающемся беспамятством и высокой температурой. Автор не говорит о диагнозе, и все же из рекомендаций доктора Филатра, советующего своему пациенту избавиться от гнетущих мыслей и разобраться в себе, становится понятно, что герой страдает психосоматическим заболеванием.
Во многих романтических произведениях XIX века причиной, по которой герой мог стать сумасшедшим в буквальном смысле этого слова, являлось несоответствие реальности воображаемому миру. Не выдерживая столкновения с грубой реальностью, безжалостно разрушающей романтическую мечту, герой сходил с ума.
В отличие от типичного романтика, Гарвей готов противостоять пошлому миру и, кроме того, не отказывается на основе реального мира строить мир мечты. Казалось бы, грубое обращение капитана Геза, не желающего брать его на корабль, а также нелицеприятная сцена с Бутлером, требующим деньги, чтобы отыграть проигрыш в карты, должны были вызвать в душе героя негативные эмоции и разрушить непостижимое, хрупкое, иллюзорное чувство «Несбывшегося». Однако в данной ситуации герой ведет себя как реалист; находит логичное объяснение своему пребыванию на корабле в три часа ночи; аргументированно и напористо разговаривает с Гезом; не разочаровывается в желании совершить путешествие.
На примере восприятия героем интерьера корабля можно проследить его отношение к реальности. Гарвей сосредотачивает свое внимание на потрясающей роскошной обстановке (венецианское зеркало, диваны, обитые шелком, индийский ковер, большие окна — иллюминаторы, хрустальная ваза со свежими цветами) и в то же время не упускает из вида и мелкие детали грубого мира, разрушающие идеальную картину (смятые салфетки, стаканы с недопитым вином, грязные тарелки, окурки, грязная тряпка). Отметим, что герой не выражает негативного отношения к увиденному, что основано, на наш взгляд, на реалистичном восприятии мира Гарвей спокойно относится к реальной жизни и, более того, являясь частью этой жизни, не видит необходимости постоянно вступать в конфликт с миром и противопоставлять ему себя. Что же касается романтического мира, то он никак не отменяет реальный мир и, более того, рождается на его основе. Так же, как и в «Алых парусах», Грин снова убеждает нас, что место прекрасному и «несбывшемуся» есть всегда, вне зависимости от складывающихся жизненных обстоятельств. По мнению В. Ковского, «...цельность нравственного облика, гармоничность натуры отличают героя Грина от распространенного типа — человека, духовно загубленного трагическим несоответствием идеала и действительности» [131. 158].
В то же время причина, из-за которой Гарвей попадает в больницу, действительно характерна для романтического типа творчества, так как кроется в желании героя воплотить недостижимую мечту. Так, лейтмотивом через весь роман Грина «Бегущая по волнам» проходит мотив «Несбывшегося». Всем существом героя владеет мысль о «Несбывшемся» как о воображаемой, недостижимой мечте. По мысли Гарвея, у каждого человека есть свое «Несбывшееся», о котором он мечтает. В погоне за призрачным счастьем человек часто пытается приблизить долгожданный момент, однако реальность, как правило, не оправдывает его надежд и ни в коей мере не совпадает с воображаемым миром. Так, надписи неизведанных городов (Тулон, Сидней, Лондон, Амстердам и т. д.) обещают раскрыть герою «неоткрытую истину», но в реальности оказываются лишь красочными картинками, за которыми скрывается очередная «обманка». Пускаясь в путешествия по разным городам, герой все больше и больше убеждался, что вместо воображаемого мира, обещающего стать реальностью, видел лишь «будущие декорации»: «...Несбывшееся — таинственный и чудный олень вечной охоты» [6. Т. 5. С. 7]. По всей видимости, нервное напряжение, возникающее после каждой неудачи, и стало причиной заболевания героя.
По Грину, уход в выдуманный мир мечты и подмена им реального мира несет в себе определенную опасность для психического здоровья человека. Гарвей рисует в воображении невероятную картину и пытается увидеть ее в реальном мире, но каждый раз обманывается, не находя в жизни выдуманный образ: «Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации» [6. Т. 5. С. 6]. Как видим, причина безумия героя лежит не в том, что реальный мир груб и несовершенен, а в том, что Гарвей пытается ускорить приход Несбывшегося и принимает мираж за свою мечту. Грин предлагает не уходить в ирреальный несуществующий мир, а дождаться свою мечту в реальном мире, который непременно расширит свои границы и создаст что-то фантастическое и невероятное для тех людей, которые действительно стремятся найти свое счастье.
Постепенно, восстанавливаюсь после болезни, герой приходит к выводу, что «несбывшееся» нужно терпеливо ждать. И все же даже в это время доктор обращает внимание на тревожное состояние героя и на «скрытое возбуждение», охватывающее его каждый раз при столкновении с воображаемым миром мечты. Кроме того, сам герой характеризует свое состояние, как болезненное, и пытается перенести часть его «остроты» на игру в карты с прагматичным Стерсом, общение с которым сравнивается с «прохладой компресса, приложенного на больной глаз» [6. Т. 5. С. 7].
На протяжении всего романа автор будет раскрывать тему безумия в реалистическом ключе, рассматривая болезнь Гарвея с медицинской точки зрения. Так, в конце пятой главы снова описывается психическое состояние героя после встречи с загадочным кораблем. Гарвей признает, что убежденность в связи Биче Сениэль и корабля не является чем-то нормальным и вступает в противоречие с рассудком из-за отсутствия логического объяснения и доказательств. По всем признакам мы можем говорить если не о сумасшествии, то, по крайней мере, о нервном перенапряжении героя: он теряет «чувство места и времени» [6. Т. 5. С. 27], его не покидает ощущение предчувствий, не поддающихся сознанию, «ряд никогда неиспытанных состояний» отмечается в мыслях Гарвея «редкими сочетаниями слов, подобных разговору во сне», позже он видит «тяжелые затейливые сны» и «мучается от жажды» [6. Т. 5. С. 28].
Описывая встречу с таинственной Фрези Грант, Грин также обращает внимание на состояние Гарвея. Примечательно, что практически все фантастическое в романе сопровождается болезненными переживаниями героя: «...я был в состоянии напряженной, болезненной отрешенности. <...> Значение совершавшегося смутно маячило в далеком углу сознания» [6. Т. 5. С. 64]. Впоследствии, рассматривая Фрези Грант в шлюпке, Гарвей признается в том, что его чувства полностью затмевают разум, поэтому и не возникает желания как-то объяснить появление таинственной незнакомки: «Все перелетело, изменилось во мне, и хотя чувства правильно отвечали действию, их острота превозмогала всякую мысль» [6. Т. 5. С. 67]. После ухода Фрези Грант состояние героя еще более ухудшилось, так как реальный мир стал восприниматься отрывочно: «Прошло некоторое время, в течение которого я не сознавал, что делаю и где нахожусь; затем такое сознание стало появляться отрывками» [6. Т. 5. С. 69]. Сомнение стала вызывать и реальность произошедшего случая: «Иногда я старался понять, вспомнить — с кем и когда сидела в лодке молодая женщина в кружевном платье» [6. Т. 5. С. 69].
В связи с нервным перенапряжением, возникающим при каждом столкновении героя с «Несбывшимся», фантастическая линия романа неоднократно подвергается сомнению. Автор словно играет с читателем. Так, с детальной точностью убеждает, что все странные события произошли по загадочной случайности и никак не могут быть объяснены с позиции логики, однако уже в следующем абзаце или главе полностью отвергает существование фантастического. Например, высказывается предположение, что герой мог видеть «Бегущую по волнам» раньше, чем пришел к Стерсу, и значит, все события, произошедшие с Гарвеем, не являются чем-то нереальным. Повествование ведется от лица героя, поэтому проверить правдивость его слов о том, что корабль встретился ему впервые только после встречи со Стерсом, мы не можем. В итоге создается впечатление, что всему виной больное сознание героя.
Однако тогда пришлось бы признать, что и сцена, в которой Фрези Грант обнаруживает свое присутствие перед всей командой корабля «Бегущей по волнам», является лишь фантазией героя. В романе все события переплетены друг с другом, и история капитана и его команды на этом не заканчивается. Позже Бутлер будет вспоминать о событиях, произошедших на корабле, и о таинственной девушке, а значит, и эту часть романа следовало бы признать фантазией Гарвея. Весь роман словно становится записками сумасшедшего.
На наш взгляд, при написании романа Грин не ставил цель раскрыть психологию безумца, а значит, детальное описание психического состояния героя выполняет в романе другие задачи.
Во-первых, нельзя не отметить, что нестабильное психическое состояние Гарвея («томление», «тревога», «странное чувство», «желание идти куда-то») выполняет роль проводника в фантастическое. Именно под воздействием интуиции и странного чувства, охватившего героя, Гарвей случайно приходит к кораблю, название которого повторяет фразу «Бегущая по волнам».
Встреча с Биче Сениэль изображена в реалистических традициях. Кроме того, и сама девушка не является героиней фантастического мира, однако состояние героя словно намекает на то, что она может оказаться той несбывшейся мечтой, к которой так стремится главный герой. При каждой мысли о ней Гарвей вспоминает последние минуты в поезде, когда сознание начало покидать героя и жар помрачил его мозг. В итоге Гарвей приходит к выводу об общности тех ощущений, которые он испытывал в обоих случаях. Пытаясь выяснить информацию о девушке (Биче Сениэль), герой снова находится во власти «неспокойного состояния». Таким образом, безумие или состояние, близкое к нему (нервное перенапряжение), выполняет в романе некие функции проводника в фантастический мир мечты и не рассматривается как психическое заболевание.
Во-вторых, с помощью полярных мнений, высказанных по поводу странных событий, произошедших с Гарвеем, Грин имеет возможность глубже раскрыть характеры романтиков и обывателей, тех, кто способен поверить в рассказ героя, и тех, для кого все это — бред больного сознания. Так, играя в карты с друзьями, Гарвей слышит вне или внутри сознания фразу «Бегущая по волнам», произнесенную женским голосом. Рассказ героя о слуховой галлюцинации воспринимается каждым из присутствующих по-разному. Причем каждое мнение зависит от того, насколько герой способен воспринимать необъяснимое и непонятное. Так, Грин описывает Дэлию Стерс как «девушку с поблекшим лицом, загорелым и скептическим» [6. Т. 5. С. 15]. Изначально она воспринимает разговор критически и с иронией, а впоследствии приравнивает его к беседе сумасшедших, которым необходимо принять успокоительные капли. Прагматичный Стерс подходит к вопросу с медицинской точки зрения, считая, что галлюцинация возникла в сознании Гарвея под воздействием «вспомогательных агентов»: звук капающей воды, шум шагов и т. д. Интересно, что доктор Филатр признается в своем нежелании подходить к этому случаю тривиально, хотя вполне может «объяснить происшествие двойным сознанием Рибо, или частичным бездействием некоторой доли мозга...» [6. Т. 5. С. 18]. Гарвей не предлагает своей версии, однако уверен, что все варианты, предложенные окружающими, ничего не объясняют, оставляя происшествие в сфере непознанного и фантастичного.
Каждого своего героя, в том числе и Гарвея (сомневающегося в реальности происходящих событий), писатель заставляет пройти «испытание верой», так как лишь тот, кто беспрекословно примет на веру существование фантастической истории, рассказанной Гарвеем, удостоится чести разгадать тайну Фрези Грант и обрести, наконец-то, Несбывшееся, о котором мечтает каждый человек. Отметим, что завеса, скрывающая иллюзорный, фантастический мир, приоткрывается не только для романтиков, но и для обычных людей, частично раскрывая свои тайны. Так, например, доктор Филатр или даже знакомые Гарвея могут увидеть на пристани корабль «Бегущая по волнам» и поразмыслить над цепью случайностей. Все это в некотором плане отличает Гарвея от типичного романтичного героя, чей фантастический мир рождался исключительно в его подсознании и был доступен только ему одному или же (как вариант) мог открыться близким людям с таким же романтическим восприятием мира. В романе Грина «Бегущая по волнам» фантастика плавно и незаметно вливается в реалистический мир, становясь его неотъемлемой частью. С помощью определенных знаков и необъяснимых случайностей загадочное и необъяснимое словно заманивает человека, намекая на существование таинственного, удивительного и неповторимого мира. Таким образом, фантастическое рождается не в больном сознании героя, а является полноправной частью реальности, которая доступна всем без исключения. В то же время отметим, что разглядеть в тривиальном и привычном черты «Несбывшегося» может далеко не каждый человек, что явно характерно для романтического типа творчества. Несомненно, что именно в Гарвее как раз и проявляются выдающиеся способности (для доктора Филатра он некая «разновидность тюльпана, наделенная ароматом» [6. Т. 5. С. 6]), позволяющие среди «какофонии» услышать истинную мелодию Несбывшегося.
Так, например, для Гарвея статуя Фрези Грант в городе — это некий знак, указывающий дорогу к Несбывшемуся, для других же героев романа — это лишь монумент, не представляющий особой ценности.
Интересно, что отношение к этой статуе разделило всех горожан города Гель-Гью на два лагеря: прагматиков, мечтающих уничтожить любое напоминание о романтичной истории, связанной с создателем скульптуры, и романтиков, верящих в реальность существования Фрези Грант как покровительницы всех моряков, потерпевших крушение, и всех влюбленных, идущих к своей мечте наперекор судьбе и реальным обстоятельствам.
Участников первой группы автор сразу называет «акулами», характеризуя их с негативной стороны, как людей, интересующихся в жизни исключительно материальными благами. В нее входит Кабон — владелец восьми паровых мельниц, Тукар — фабрикант искусственного льда, а также миллионер Паран, владеющий третью портовых участков, сорока домами, шестью фабриками, плантациями и землями, и другие. Неприятная, отталкивающая характеристика внешности женщин и мужчин, выступающих против существования статуи «Бегущей по волнам», отражает меркантильную, циничную и безжалостную сущность героев: «В нем сидело пять мужчин, все некостюмированные, в вечерней черной одежде и цилиндрах, и две дамы — одна некрасивая, с поблекшим жестким лицом, другая молодая, бледная и высокомерная. Среди мужчин было два старика. Первый, напоминающий разжиревшего, оскаленного бульдога, широко расставив локти, курил, ворочая ртом огромную сигару; другой смеялся, и этот второй произвел на меня особенно неприятное впечатление. Он был широкоплеч, худ, с угрюмо запавшими щеками, высоким лбом и собранными под ним в едкую улыбку чертами маленького, мускулистого лица, сжатого напряжением и сарказмом» [6. Т. 5. С. 107]. Вся жизнь обывателей направлена на обогащение и подчинена неоспоримой власти денег: «Это были удачливые и сильные люди, с тем выгодным для них знанием жизни, которое одно само по себе, употребленное для обогащения, верно приводит к цели» [6. Т. 5. С. 109].
Причина, по которой все «дельцы» города поставили себе цель уничтожить статую, кроется в меркантильных интересах — угодить миллионеру Парану, ненавидящему скульптуру «Бегущая по волнам», и, заручившись его поддержкой, расширить участок под портовые склады. Через историю Георга Герда, влюбившегося в молодую жену своего родного дяди Парана, можно понять, что, по мнению Грина, является истинной любовью. Заметим, что тема нравственности не поднимается в романе, и, более того, преданный, по мнению общества, дядя и муж не изображается пострадавшим лицом, заслуживающим жалости. Для Грина более значимым является то, что оба влюбленных остаются честны, искренни в своих чувствах и, не прикрываясь ложной моралью, идут наперекор всему к своей мечте, к своему «непостижимому». Так, Герд дважды восстает против своего дяди. Автор лишь мельком останавливается на характеристике героя, но из немногих биографических данных мы узнаем, что Герд вопреки желаниям Парана уезжает учиться в Италию (в страну искусств, хранительницу культурных ценностей), где осваивает одну из древнейших творческих профессий — скульптора. В своем желании творить герой отвергает то, что так дорого его дяде — деньги. Огромное наследство и благополучная жизнь не смогли удержать Герда от осуществления мечты, к которой стремилась вся его сущность. Также решительно ведет себя герой и в отношении своей возлюбленной. Для Грина важно то, что молодые люди не боятся нарушить привычный уклад жизни, при котором Паран, несомненно, смог бы обеспечить им безмятежное и удобное существование на протяжении многих лет. Только восторженные, творческие романтичные натуры, идущие вопреки всему к своему счастью и преодолевающие на пути к нему бесчисленное множество неприятностей, удостаиваются быть в числе избранных, которым неизбежно откроется их «несбывшееся». Тот факт, что прообразом для статуи «Бегущей по волнам», созданной Гердом, явилась Фрези Грант, говорит об искренности чувств влюбленных.
В отличие от Георга Герда и Химены Паран, изображенных в произведении Грина романтиками и мечтателями, Грас Паран предстает в романе как прагматик, для которого любовь и творчество не представляет особой ценности. В своей ненависти и мстительности герой доходит до низких и подлых поступков, не удосуживаясь не только простить, но и хотя бы понять людей, для которых любовь стала всей Вселенной. Интересно, что на сторону миллионера становятся не только родственники и городские дельцы, зависящие от него материально, но и простые горожане Гель-Гью, воспринявшие памятник как скульптуру, олицетворяющую безнравственные порочные связи. Однако Грином эти герои изображены как бездуховные люди, закрывшие свои души от загадочного, прекрасного и непостижимого мира любви и красоты. Это — простые обыватели, не ведающие о том, что дано познать романтическим натурам. Интересы и суждения таких людей кардинально отличаются от мировидения романтиков, одухотворенных высшим знанием, которое рождает в сердцах обывателей ненависть и злобу: «...привлек на свою сторону людей, бессознательность которых ноет от старых уколов, от мелких и больших обид, от злобы, ищущей лишь повода, — людей с темными, сырыми ходами души, чья внутренняя жизнь скрыта и обнаруживается иногда непонятным поступком, в основе которого, однако, лежит мировоззрение, мстящее другому мировоззрению — без ясной мысли о том, что оно делает» [6. Т. 5. С. 110—111].
Прямо противоположную позицию по отношению к статуе заняли романтики, группа под предводительством Бавса, а также все сочувствующие горожане города, увидевшие в статуе «Бегущей по волнам» некий тайный смысл. Фрези Грант становится символом всех ищущих людей, мечтающих о чем-то прекрасном и таинственном. В погоне за несбывшейся мечтой героиня разрушает привычный мир, где ее ждала тихая, размеренная семейная жизнь. При этом, даже признавая странность своего поступка, она убеждена, что поступить по-другому просто не имела права. Это стремление к чему-то важному, без чего теряется смысл даже самой обеспеченной и благополучной жизни, близко всем горожанам Гель-Гью, осмелившимся выступить против Граса Парана: «Нам всем пришлось так много думать о мраморной Фрези Грант, что она стала как бы наша знакомая. Но и то сказать, это — совершенство скульптуры. Городу не хватало точки, а теперь точка поставлена. Так многие думают, уверяю вас» [6. Т. 5. С. 112].
Интересно, что, в отличие от многих героев-романтиков Грина, выделяющихся на фоне обывателей, защитниками статуи являются простые люди, причем не только по социальному статусу (домовладельцы, таможенные чины, торговцы, один офицер и другие), но и по отношению к высоким материям: «...я не ожидал ни гимнов искусству, ни сладких или восторженных замечаний о глубине тщательно охраняемых впечатлений» [6. Т. 5. С. 112]. Так, Кук, один из защитников статуи, изображен с реалистичной точки зрения, как неидеальный человек, имеющий определенные недостатки в характере: «Как я вам себя рекомендовал, это все верно, <...> — то есть что я сплетник, сплетник по убеждению, по призванию, наконец — по эстетическому уклону» [6. Т. 5. С. 149]. В то же время это — человек великой души, пожертвовавший своей жизнью ради высшей идеи, ради торжества удивительного и прекрасного мира мечты: «Его двойственность, его мрачный сарказм и смерть за статую Фрези Грант, за некий свой, тщательно охраняемый угол души, — долго волновали меня, как пример малого знания нашего о людях» [6. Т. 5. С. 173]. Именно в его уста автор вкладывает свое понимание обывательского реального мира, где, как в карнавале, люди надевают маски, обещая друг другу вечную любовь и счастье, а позже нарушают данные клятвы, открывая свое истинное лицо: «Огненные надписи вспыхивают под ногами танцующих; они гласят: «Любовь навсегда!», — «Ты муж, я жена!», — «Люблю и страдаю и верю в невозможное счастье!» <...> Прошло, скажем, десять лет. Я слышу там зевоту и брань, могильную плиту будней, попреки и свару, тайные низменные расчеты, хлопоты о детишках, бьющих, валяясь на полу, ногами в тщетном протесте против такой участи, которую предчувствуют они, наблюдая кислую мнительность когда-то обожавших друг друга родителей» [6. Т. 5. С. 150]. Наблюдение над жизнью и взаимоотношениями людей дают Куку огромный материал, показывающий несовершенства реального мира, где любовь становится не вечным, а временным чувством, не представляющим особой ценности для человека. История Фрези Грант для этого героя и для других романтиков Грина представляет необычайную важность, так как рассказывает о девушке, устремившейся на поиски вечных, непроходящих ценностей. Интересно, что повествуя об одной из легенд о Фрези Грант, рассказчик предлагает поверить в случившееся или воспринять историю как вымысел: «...в силу предания, которому верит, кто хочет верить...» [6. Т. 5. С. 105]. Нельзя не заметить, что статуя в восприятии романтиков является живым человеком, а люди, вознамерившиеся ее уничтожить, — просто умалишенными: «Две дамы в черных кружевах, с закрытыми лицами, под руку, пробежали мимо меня и, заметив, что я рассматриваю последствия выстрела, воскликнули: — Стрелять в женщину! — Это сказала одна из них; другая ответила: — Должно быть, человек был сумасшедший! — Просто дурак, — возразила первая. — Однако идем. — Она начала шептать, но я слышал: — Вы знаете, есть примета. Надо ее попросить... — остальное прозвучало, как «...а?! ...о?! Неужели!»» [6. Т. 5. С. 113].
Кроме горожан Гель-Гью, противостоящих друг другу в борьбе за статую, автор изображает несколько пар возлюбленных, которых можно было бы рассмотреть с позиции романтиков и обывателей.
Одной из главных героинь в романа Грина «Бегущая по волнам» можно считать Биче Сениэль. Уже в первых главах произведения Гарвей совершенно случайно становится свидетелем того, как незнакомая девушка неторопливо сходит по трапу и уезжает в гостиницу. Отметим, что вся сцена написана в реалистическом ключе. Так же, как и в других своих произведениях, Грин мастерски использует деталь, скрупулезно описывая обстановку, окружающую героев. Перед читателем открывается совершенно непримечательная картина суматохи, так характерной для прибывших пассажиров и встречающих их людей. Отметим, что судьбоносная встреча не имеет и тени загадочности и даже сознательно приравнена к рядовому случаю, который может произойти с каждым в любой момент его жизни. Так, в момент встречи Гарвей завтракает «жареным мерланом» у «обыкновенной харчевни» [6. Т. 5. С. 7]. Во внешности девушки, привлекшей героя, также нет ничего примечательного. Одежда («простая батистовая шляпа, такая же блузка с матросским воротником и шелковая синяя юбка») и потертые чемоданы не выделяют ее из толпы людей, как, впрочем, и привлекательное, но не исключительное лицо.
И все же герой отмечает характерное для нее чувство собственного достоинства и «гармоническую цельность» натуры. В Гарвее Биче Сениэль вызывает грустные романтические чувства и восторженные воспоминания: «Ее краткое пребывание на чемоданах тронуло старую тоску о венке событий, о ветре, поющем мелодии, о прекрасном камне, найденном среди гальки» [6. Т. 5. С. 10]. Именно она, по его мнению, могла бы стать начальным звеном в цепи, ведущей к мечте: «Я думал, что ее существо, может быть, отмечено особым законом, перебирающим жизнь с властью сознательного процесса, и что, став в тень подобной судьбы, я, наконец, мог бы увидеть Несбывшееся» [6. Т. 5. С. 10]. В дальнейшем, имя Биче Сениэль неоднократно будет возникать при фантастических или странных событиях, происходящих с Гарвеем, что окончательно убедит героя в судьбоносности встречи. Таинственность и странность знакомства на карнавале признает и сама девушка («да, что-то есть в нашей встрече, как во сне, хотя я и не могу понять!» [6. Т. 5. С. 119—120]), но, в отличие от Гарвея, не захочет продолжить общение. Увидев в Биче Сениэль родственную душу, герой влюбляется в нее и на мгновение решает рассказать ей о безумной ночи, проведенной в шлюпке, и о таинственной девушке, спасшей его от гибели: «В увлечении я хотел было заговорить о Фрези Грант, и мне показалось, что в неровном блеске устремленных на меня глаз и бессознательном движении руки, легшей на край стола концами пальцев, есть внутреннее благоприятное указание, что рассказ о ночи на лодке теперь будет уместен» [6. Т. 5. С. 120]. Но в то же время предупреждение Фрези Грант останавливает героя, и он впервые осознает ошибочность своих чувств по отношению к Биче Сениэль: «Я вспомнил, что нельзя говорить, с болью подумав: «Почему?» В то же время я понимал — почему, но отгонял понимание. Оно еще было, пока, лишено слов» [6. Т. 5. С. 120—121]. Поведение Биче во многих главах говорит о реалистичном восприятии мира, при котором любое событие имеет четкое логическое объяснение, а каждый человек может быть отнесен к той или иной категории. Так, например, Гарвея, выбивающегося из общей массы людей, девушка безуспешно пытается подвести под определенный штамп, сложившийся под воздействием ее мировоззрения и жизненного опыта: «Я был неясен Биче, ее отчетливому представлению о людях и положениях» [6. Т. 5. С. 160]. Для Грина каждый человек — загадка и всегда может оказаться не тем, за кого себя выдает (двойственность Кука, например), поэтому стремление Биче во всем найти простоту и четкость воспринимается как негативная черта. Все действия девушки, как и ее жизнь, лишены красок и носят оттенок правильности и четкости, что делает из нее робота, выполняющего стандартные задачи: «В маленькой твердой руке карандаш двигался с такой правильностью и точностью, как в прорезах шаблона. Она словно лишь обводила видимые ей одной линии»; «...провела быструю, ровную, как сделанную линейкой черту» [6. Т. 5. С. 158]. Мировоззрение Биче Сениэль не позволяет ей поверить в историю Гарвея о загадочной Фрези Грант, так как вера в реальность существования девушки полностью разрушит привычный уклад жизни и заставит увидеть двойственность этого мира: «Уже начал двоиться мир, благодаря вам: два желтых платья, две «Бегущие по волнами» и — два человека в одном! — Она рассмеялась, но неспокоен был ее смех. — Да, я очень рассудительна, — прибавила Биче задумавшись, — а это, должно быть, нехорошо. Я в отчаянии от этого!» [6. Т. 5. С. 172]. По мнению Гарвея, каждый человек может увидеть фантастический мир, если захочет, так как он создается на основе реального мира и открывается всем, кто искренне захочет его познать: «— Биче, — сказал я, ничуть не обманываясь блеском ее глаз, но говоря только слова, так как ничем не мог передать ей самого себя, — Биче, все открыто для всех» [6. Т. 5. С. 172]. Не соглашаясь с героем, девушка решает остаться в своем реальном и выверенном мире: «— Для меня — закрыто. Я слепа. Я вижу тень на песке, розы и вас, но я слепа в том смысле, какой вас делает для меня почти неживым. Но я шутила. У каждого человека свой мир. Гарвей, этого не было?!» [6. Т. 5. С. 172]. Герой со своей верой во Фрези Грант не может восприниматься Биче как нормальный человек из реального мира. Девушка обрывает все связи с Гарвеем, так как герой для нее является мистическим существом из ненормального загадочного мира, не существующего в реальной жизни: «Я не стучусь в наглухо закрытую дверь. Тотчас же обнаружилась невозможность поддерживать отношения. Не понимаю — значит, не существует!» [6. Т. 5. С. 187].
Грин предлагает просто поверить в невероятное, не стараясь что-либо объяснить, так как любые доводы рассудка не раскроют его сущность. Биче Сениэль, воспринимающая мир исключительно с помощью разума, сознательно отказывается от «Несбывшегося», как от символа, при разгадке которого нужно использовать чувственное, а не рациональное познание. Именно из-за страха Биче перед миром, скрывающим свои тайны, девушка не может понять такую неординарную личность, как Гарвей, и тем более поверить в Бегущую по волнам. Биче Сениэль изображается в романе как очередной обман, подобие «Несбывшегося» и маскарадный двойник, ставший для Гарвея мистификацией, а не реальной мечтой. Автор сознательно вводит в роман двух девушек, появляющихся на маскараде в одинаковых платьях. Обманувшись в своих чувствах, герой, наконец, осознает, что только Дэзи, а не Биче Сениэль сможет осуществить его мечту.
Как мы уже замечали, только исключительным натурам, не побоявшимся ступить в неведомые воды, как это сделала Фрези Грант, может открыться что-то по-настоящему стоящее, над которым не властвуют время и судьба. Именно такой девушкой является Дэзи: «Томас Гарвей, вы правы. Я сама была с вами в лодке и видела Фрези Грант, девушку в кружевном платье, не боящуюся ступить ногами на бездну, так как и она видит то, чего не видят другие. И то, что она видит, — дано всем; возьмите его!» [6. Т. 5. С. 188]. В связи с этим замечанием, хотелось бы отметить, что Фрези Грант не является мистическим образом ирреального мира, к которому стремится романтический герой. Это, скорее, символ прекрасного, доступный всем людям. Эту же мысль высказывает В.И. Хрулев: «Своеобразие Грина заключается в том, что поэтический отлет от действительности, аллегоричность и символика его образов не содержит и намека на мистическое или метафизическое восприятие действительности. <...> Сама сущность романтизма, понимаемая в начале XIX в. как «порыв к бесконечному», обретает у Грина материалистическое содержание и трактуется не как потребность в некоем трансцендентном, всеобъемлющем начале, а как стремление к несбывшемуся, как «жадное стремление жить удесятеренной жизнью, стремление создать такую жизнь»» [260. 8—9].
Пожалуй, именно желанием жить по максимуму охвачена Дэзи. Так, она убеждена, что история Фрези Грант подлинная, причем ее уверенность основана не на доказательствах, а на той силе чувств, которая возникает каждый раз, как ее начинает кто-то пересказывать: «Я верю потому, что от этой истории хочется что-то сделать. Например, стукнуть кулаком и сказать: «— Да, человека не понимают. — Кто не понимает? — Все. И он сам не понимает себя» [6. Т. 5. С. 92]. Эта фраза о таинственности человеческой души, которую нужно разгадать, неоднократно всплывает в романе. В конце Дэзи расшифровывает смысл своего замечания: ««Человека не понимают». Надо его понять, чтобы увидеть, как много невидимого. Фрези Грант, ты есть, ты бежишь, ты здесь!» [6. Т. 5. С. 188]. В отличие от Биче и других обывателей, увидевших в Гарвее сумасшедшего, Дэзи признает многогранность человеческой натуры и всего мира.
Поняв себя и свои чувства, Гарвей, например, разгадывает одну из важнейших тайн в своей жизни и находит возлюбленную. В словах Фрези Грант есть намек на то, что мир скрывает от Гарвея имя его спутницы, но когда-нибудь завеса спадет и он узнает свою возлюбленную: «Никто не должен знать, что я была с вами, — кроме одной, которая пока скрыта» [6. Т. 5. С. 68]. Таким образом, по Грину, таинственное, фантастическое и «несбывшееся» — это не что-то ирреальное и недостижимое, а то, что человек может найти в своем мире, если откроет душу навстречу мечте. В связи с этим, хотелось бы обратиться к высказыванию В. Ковского о реалистичности мечты в произведениях писателя: «Гриновская Мечта — этическая и эстетическая категория. Она не имеет ничего общего с «золотыми снами» и отнюдь не является попытками ухода от действительности. Она лишь приоткрывает в самом человеке и окружающем его мире глубоко затаенные черты прекрасного. Она реализует те возможности человека, которые, по мнению автора, объективно существуют в нем самом, но еще не могут стать повседневностью в силу внешних обстоятельств» [130. 8].
Нельзя не заметить, что вся история отношений Гарвея и Дэзи выглядит реалистично. В самом начале знакомства девушка не поражает воображение героя, хотя и в тот момент, описывая ее портрет, Гарвей замечает в ее непримечательной внешности что-то романтичное и неординарное: «Она была темноволосая, небольшого роста, крепкого, но нервного, трепетного сложения... Когда она улыбалась, походила на снежок в розе» [6. Т. 5. С. 73]. Оба героя любят читать и фантазировать, имея богатое воображение. Так, Дэзи, услышав загадочный рассказ Гарвея, демонстрирует перед всеми свои таланты в этой области: «Как только я кончил говорить о «Целесте», богатое воображение Дэзи закружило меня и всех самыми неожиданными догадками. Она была чрезвычайно взволнованна и обнаружила такую изобретательность сыска, что я не успевал придумать, что ей отвечать» [6. Т. 5. С. 85]. Естественно, что при таких чертах характера оба героя увлеклись необычайным действом, которое открыл для них Гель-Гью, — карнавал. Казалось бы, красота, таинственность, размах праздника должны волновать и завораживать всех людей, попавших в город, но это происходит не со всеми героями. Так, жених Дэзи кажется человеком, искренне влюбленным в свою невесту, но девушка не отдает ему свое сердце, так как не находит в нем человека, близкого ей в духовном плане. Если для Дэзи карнавал — это торжество всего самого прекрасного и удивительного в мире, то для Тоббогана — бессмысленная трата денег.
Семейная жизнь Дэзи и Гарвея также не является фееричной и неосуществимой: из самых простых вещей герои создают волшебный романтичный мир. Так, отправившись в путешествие на несколько лет, герои смогли увидеть бесчисленное количество шедевров мировой культуры. По возвращению из путешествия Гарвей преподносит своей возлюбленной подарок в виде дома, воспринятый Дези как одно из самых удивительных архитектурных творений, которые ей когда-либо удавалось посетить. Как видим, Грин рисует романтичную, но не ирреальную картину семейной жизни, кажущейся ненормальной лишь с позиции обывателя.
Итак, в романе «Бегущая по волнам» А. Грин снова выступает как неоромантик: в изображении темы безумия наблюдается слияние романтической и реалистической традиции. Романтическая тенденция отразилась в противопоставлении романтиков и обывателей, считающих друг друга сумасшедшими из-за различия в восприятии мира и способов его познания. Романтическая сфера, в которой существует главный герой Гарвей, не образует в произведении второго мира, противопоставленного реальной действительности, так как фантастичное и ирреальное доступно каждому герою, проявившему к нему интерес. По мнению Грина, удивительное и волшебное можно увидеть в самых обыкновенных явлениях. Воображаемый мир, который романтик пытается перенести на реальную действительность, часто обманывает героя, преподнося ему вместо «несбывшегося» фальшивые «декорации». Изображая болезнь Гарвея как психическое заболевание, вызванное поиском мечты и несовпадением несуществующего и реального миров, автор предупреждает об опасности, таящейся в полном уходе от реальной действительности. В романе Грина «Несбывшееся» находит героя в реальном мире, после того как он до конца признал его существование. К мистической и нереальной героине может быть причислена только Фрези Грант, однако и она не является героем из потусторонней реальности, к которому стремится романтический герой. В романе она исполняет роль символа для всех влюбленных и одухотворенных людей, стремящихся осуществить свою мечту в этом мире.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |