В современной лингвистике нет однозначного понимания термина «ситуация», в попытках толкования которого, по наблюдениям Д.Б. Гудкова, выделяются два разных подхода. В рамках первого ситуация определяется как часть отражённой в языке действительности, которая возникает в результате координации материальных объектов и их состояний, как событие, отражённое в содержании высказывания и не связанное непосредственно с поведением коммуникантов. Другой подход, отличающийся пониманием ситуации как совокупности реальных условий протекания коммуникации [Гудков 2000: 40], реализован в нашей работе. При анализе процесса формирования, выражения и понимания иронии мы обращаемся к исследованию отражённой в художественном тексте «эмоциональной речевой ситуации» [Шаховский 1998], стимулирующей иронию, поскольку, по замечанию Л.В. Златоустовой, активные процессы речепроизводства и восприятия с последующей интерпретацией сообщения реализуются исключительно в ситуациях общения в определённом социальном контексте. Исследователь обращает внимание также на то, что при рассмотрении расширенной динамической модели речевой цепи (учитывающей наряду с ситуативной детерминированностью мотивацию субъекта, его коммуникативное намерение, вербальное и невербальное планирование, интерпретацию мотивации и коммуникативного намерения собеседника) необходимо анализировать все аспекты коммуникации, включая нейроповеденческие, психологические и физиологические основы речевого поведения [Златоустова, Потапова и др. 1986]. Р.К. Потапова и В.В. Потапов предложили классификационную модель устного речевого дискурса, включающую в себя 1) количество участников (с учётом этого фактора разделяются монологи и диалоги, предполагающие отличные способы порождения высказывания); 2) степень спонтанности (фактор, обусловливающий необходимость разработки градации спонтанности); 3) текстовую организацию (учитывающую наличие предметной темы и структуры дискурса); 4) мешающие факторы (к числу которых относятся помехи, возникающие в ходе разговора, варианты опосредованного общения) [Потапова, Потапов 2006]. Как подчёркивает Г.К. Хамзина, «структура фрагмента действительности, внеязыковой ситуации, события, выявляемая конситуативно, с большой значимостью при этом пресуппозитивных, фоновых знаний коммуникантов, позволяет благодаря языковой и речевой компетенции коммуникантов определить примерный, возможный гипотетический набор» вариантов «языкового способа выражения данного внеязыкового содержания» [Хамзина 1997: 140], что, по нашему мнению, также способствует анализу языковых средств выражения иронии. Информация о событиях и обстоятельствах, сопутствующих речевому взаимодействию, помогает понять эмоциональное состояние участников коммуникации, концептуализирующих ситуацию в соответствии со своими индивидуальными особенностями. Так, в художественном тексте «писателям не всегда требуется точно определять, какие эмоции испытывает герой, потому что, если в описанной ситуации содержатся условия, вызвавшие определённую эмоцию..., то можно заключить, что переживается именно эта эмоция» [Ортони, Клоур, Коллинз 1996: 317]. Коммуникативная ситуация, в рамках которой реализуется ироническое речевое действие, определяет мотивы, накладывает отпечаток на речевое поведение говорящего. Субъект этой интеллектуальной эмоции способен не только «чувствовать и осмысливать взаимосвязь явлений внешнего мира» [Мягкова 2000], не только контролировать внешнее проявление иронии, обдумывая различные средства её выражения, но и использовать свое эмоциональное состояние (иронию) в процессе коммуникации. Ситуация общения ставит перед ироником определенные цели и задачи, заставляя выработать особую стратегию и тактику, которые отражают часть формирующихся и пополняющихся в течение его жизни знаний о мире, включить или нейтрализовать механизм иронии. Так, по нашим наблюдениям, самоирония чаще всего используется в стратегиях и тактиках в ситуации дружеской беседы, в процессе же коммуникативного конфликта её применяют гораздо реже. По данным О.Е. Фроловой, структура экстралингвистической ситуации на уровне предложения представлена предикатом и его актантами, рассматриваемыми «как участники ситуации, среди которых особенно важен субъект. Обстоятельственные значения выступают в качестве сирконстантов, грамматически не связанных с предикатом» [Фролова 2005а: 125]. Е.М. Вольф, исследовавшая предложения, выражающие эмоциональные состояния, обозначила такие элементы, составляющие их модель, как субъект, предикат и причина эмоции [Вольф 1989]. С.В. Минибаева по аналогии с моделью в рамках предложения, описанной Е.М. Вольф, представила текстовую модель универсальной эмоциональной ситуации, определив её структуру и элементы, имеющие коммуникативно-функциональную нагрузку [Минибаева 2002: 13].
Художественный текст
Каузатор эмоционального состояния
Сама эмоция
Интенсивность и интенсификатор эмоционального состояния
Субъект эмоционального состояния
Внешнее выражение эмоционального состояния
Отстранение в план вечности
По данным В.М. Пивоева, «ироническая ситуация включает в себя ироника, объект иронии, средства выражения иронии, контекст и свидетелей» [Пивоев 2000: 71]. Приведённые модели мы использовали как основу для создания текстовой модели эмоциональной речевой ситуации, в которой осуществляется коммуникация с установкой на иронию. По результатам нашего анализа текстов М.А. Булгакова и Ф.М. Достоевского, модель речевой ситуации иронической направленности включает в себя такие компоненты, как:
1. Участники РС: субъект иронии; объект иронии; адресат речи; свидетели иронического речевого действия, способные оценить «качество» иронии.
2. Каузатор эмоционального состояния.
3. Ирония как эмоция. Важными являются такие её показатели, как интенсивность; внешнее выражение эмоционального состояния при помощи различных языковых и неязыковых средств; маркер иронии — намёк на истинный смысл высказывания.
4. Контекст, линейный и вертикальный, в котором содержатся общие для участников речевой ситуации фоновые знания и который способен вызвать у реципиента ассоциации. Как отмечает С.И. Походня, «любое высказывание может быть интерпретировано лишь в целостном контексте», поэтому раскрытие его иронического смысла, воплощение которого «неразрывно связано со способностью языковых единиц обретать в процессе реализации коннотативные и ассоциативные значения», вне контекста невозможно. Адекватное декодирование иронии опирается, по мнению учёного, на текстовую пресуппозицию глобального характера [Походня 1989: 61].
5. Снятие эмоциональной напряжённости, обычно связанное с чувствами удовлетворения, эстетического наслаждения, которые охватывают и ироника, и свидетелей иронического речевого действия.
Наличие таких компонентов, как сама эмоция, её каузатор, субъект и объект иронии, адресат речевого действия, контекст, обязательно; намёк на иронию, её внешнее выражение факультативны и могут отсутствовать [Желватых 2005б]. Для более детального рассмотрения компонентов РС иронической направленности обратимся к роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание», где в трёх эпизодах воспроизводится конситуация скрытой словесной (и психологической) дуэли. Выбор литературного материала для анализа в данном случае обусловлен тем, что Ф.М. Достоевский (один из любимых писателей М.А. Булгакова), будучи тонким ироником, воспроизвёл в анализируемом тексте классическую ситуацию иронического речевого взаимодействия. По своей структуре рассмотренные нами эпизоды представляют сложное сочетание диалога, временами переходящего в полилог, и монолога. Повествование в них ведётся от третьего лица. Внешнее проявление эмоций персонажей описывает и комментирует имплицитный повествователь. Рассмотрим сцену знакомства и первой словесной схватки участников речевого действия, раскрывающуюся в нескольких диалогических единствах. Субъектами иронии здесь попеременно выступают два коммуниканта, Родион Раскольников и Порфирий Петрович. Речевое поведение последнего определяет характер и условия протекания коммуникации. Эстетике Ф.М. Достоевского, чья ирония реализовала, по мнению В.М. Пивоева, традиции средневекового карнавального смеха, наиболее близка философия Ницше, в которой ирония трактуется как романтическая разочарованность, проявление бессилия перед метаморфозами мировой истории [Пивоев 2000]. Характерной особенностью личности Порфирия Петровича является постоянная установка на иронию как карнавальную «языковую мистификацию, преднамеренное несоответствие буквального и подразумеваемого смыслов слов или высказывания в целом для выражения насмешки, издёвки или шутки» [Ермакова 2002: 30]. Представляя портретную характеристику этого персонажа, повествователь отмечает, что «лицо его было <...> насмешливое». Как человека, склонного к мистификациям и розыгрышам, Порфирия Петровича характеризуют другие персонажи романа: «Малый умный, умный, очень даже неглупый, только какой-то склад мыслей особенный... Недоверчив, скептик, циник... надувать любит, то есть не надувать, а дурачить...» Он и сам осознаёт в себе эту наклонность. На вопрос Раскольникова: «В самом деле вы такой притворщик?» — он отвечает: «А вы думали, нет? Подождите, я и вас проведу — ха-ха-ха!» Иронические высказывания преобладают в речи этого субъекта: в каждом из трех имеющихся в романе эпизодов с его участием частотность иронически окрашенных реплик достаточно высока (только в одном эпизоде насчитывается до 37 таких реплик). Проанализировав поведение персонажа, можно сделать вывод о том, что ему свойственна «способность умолчания, определенное развитие функции торможения, сдерживание эмоциональной реакции», что является «психологической предпосылкой иронии» [Пивоев 2000]. Так, в последнем диалоге субъект иронии признаётся в том, что испытал прилив радости, когда подозреваемый сам впервые пришел к нему: «...жду я вас, смотрю, а вас бог и даёт — идете! Так у меня и стукнуло сердце». Однако чувство радости, как и ирония, у этого субъекта внешне никак не проявляются, они скрыты в его речи за фразами, предусмотренными речевым этикетом в ситуации знакомства и приёма гостей. Тип коммуникативных отношений, складывающихся между собеседниками (для видимости — приятели, на самом деле — следователь и подозреваемый), определяет функции и характер иронии Порфирия Петровича в диалогах. Субъект иронии должен заставить собеседника дать признательные показания (он не имеет необходимых доказательств, но подозревает, что перед ним убийца), поэтому объектом иронии и адресатом речи является в основном Раскольников, который, чтобы скрыть свой страх и свои действительные намерения, разыгрывает спектакль, пытаясь сбить с толку противника. Безуспешность этих попыток и абсурдность сложившейся ситуации вызывают у субъекта негативную аффективную реакцию, а затем становятся каузатором сложной эмоции, представляющей собой комбинацию иронии с такими негативными эмоциями, как подозрение, осуждение, злорадство, чувство превосходства. Следует отметить, что каузатор эмоционального состояния, по нашим наблюдениям, обычно имеет непосредственное отношение к объекту иронии и может быть связан с его действиями или качествами, с другими реалиями внешнего мира (ценностями, предметами, событиями или обстоятельствами), отличающимися главным свойством — несоответствием идеалам, признанным ироником. В первом диалогическом единстве каузатор иронии показан в комментариях повествователя и представлен полупредикативным оборотом «усиленно законфузившись» (адвербиальная оценка действия в данном контексте осуществляется по смешанному — эстетическому и техническому нормативу: «слишком старательно, ненатурально»):
— Извините, пожалуйста, — начал он, усиленно законфузившись, Раскольников...
— Помилуйте, очень приятно-с, да и приятно вы так вошли...
Оказавшись в проблемной ситуации, Порфирий Петрович принимает стратегию, предложенную собеседником, и включается в игру. Пока его подозрение не переросло в уверенность, он не раскрывает своего эмоционального состояния. На данном этапе ирония [Бабенко, Казарин 2003: 32—33] внешне не выражена: она маскирует конфликтность и антагонизм, оставаясь при этом максимально скрытой. Субъект осторожен и, подчиняя эмоции рассудку, опирается на узкий контекст, намёки на истинные оценки в его речи почти отсутствуют. При имитации речи и поведения персонажа в одноименной экранизации произведения исполнитель роли Порфирия Петровича И. Смоктуновский тонко передает особенности иронии своего героя, в ходе этого эпизода почти не прибегая к иронической мимике и интонации. В таких обстоятельствах решающую роль в понимании эмоционального состояния субъекта-персонажа и в декодировании иронического смысла его высказываний играет знание о РС. Так, имплицитный смысл фразы: «Помилуйте, очень приятно-с, да и приятно вы так вошли...» не сводится к простому отрицанию первичной оценки (очень неприятно или неприятно вы так вошли). Актуализации скрытого смысла способствуют приёмы повтора и инверсии, намеренное нарушение лексической сочетаемости (приятно вошли). Оценочная лексема приятно дважды повторяется в узком контексте. В первой части сложносочинённого предложения употребление её в качестве категории состояния в устойчивом сочетании с интенсификатором очень, на первый взгляд, обусловлено только речевым этикетом. Во второй части высказывания эксплицитно представлена адвербиальная оценка действия, обозначенного предикатом со значением перемещения в пространстве, при этом зависимое от предиката наречие актуализовано, вынесено в препозицию. Имплицитно высказывание содержит негативную оценку, критику действий собеседника, пытающегося обмануть следователя, снять с себя подозрения (Раскольников пытается надеть маску «самой искренней весёлости»). Раскрытие сложных иронических смысловых оттенков, содержащихся в этой реплике, становится возможным только в контексте всего произведения. Так, в предшествующем диалогу описании действий Раскольникова повествователь постоянно подчеркивает ненатуральность его поведения. В языковом плане это выражается через присоединение к обстоятельству образа действия сравнительной конструкции («...вошел с таким видом, как будто изо всей силы сдерживался»), через использование усложнённой конструкции, организованной предикатом ментального состояния («казалось, уж и сдержать себя не мог»). В диалоге, переходящем в монолог (ч. VI, гл. II), сам ироник отчасти объясняет скрытый смысл приведённой выше фразы: «Смех-то, смех-то ваш, как вошли тогда, помните, ведь вот точно сквозь стекло я все тогда угадал...» Однако подтекст первой фразы Порфирия Петровича не был раскрыт собеседниками. Их реакция на иронию не представлена в контексте, Ироник не позволяет участникам речевого действия прежде времени разгадать его тактику и делает вид, что меняет объект иронии. Однако следующая его фраза содержит двойной иронический подтекст, она адресована Раскольникову и нацелена сразу на два объекта. Явная, открытая ирония, проявляющаяся в дружеском подтрунивании, в новой сцене направлена на третьего участника речевого действия (Разумихина): «Значит, очень серьезные причины имел, чтобы за одно словечко так рассердиться...» Мнимое одобрение выражено здесь номинативом в сочетании с оценочным адъективом, а высокая степень оценки достигается за счёт интенсификатора очень. Антонимический эксплицитному смысл фразы становится явным на фоне наших знаний о причине, по которой адресат открытой иронии «рассердился». Внешнее выражение иронии передано в комментарии повествователя предикатом «рассмеялся», а при имитации речи и поведения персонажа актёром — интонационно и с помощью мимики. О том, что иронический смысл этой фразы раскрыт участниками речевого действия, свидетельствует реакция объекта иронии. Сначала он сердится: «Ну, ты! следователь!.. Ну, да черт с вами со всеми!», затем происходит снятие эмоционального напряжения. Объектом скрытой иронии по-прежнему является подозреваемый. Порфирий Петрович, демонстративно подтрунивая над Разумихиным, продолжает иронически оценивать действия Раскольникова. Эта фраза — ответ на его притворную реплику, продолжение игры. В презентации иронии, лежащей в основе этой РС,участвуют диалог и авторское повествование. Ирония как эмоция передаётся через характерные для персонажа неречевые иронические действия, описанные повествователем: «уставился в гостя... с... усиленным и уж слишком серьезным вниманием,... с самым деловым видом отвечал, вдруг... как-то явно насмешливо посмотрел..., прищурившись и как бы... подмигнув. Ирония как эмоция отражена также в переданной через образ повествователя смеховой реакции субъекта, которая, по замечанию Н.Д. Арутюновой, играет важную роль в диалогах текстов Ф.М. Достоевского, «внося в них разнообразные оттенки и, прежде всего, двусмысленность». Так, исследователь отмечает, что «звук «смешка» (хе-хе-хе) обычно эквивалентен модальной частице как бы», а также «выражает интеллектуальную, рациональную, часто игровую реакцию на слова собеседника или собственные мысли» [Арутюнова 2005: 11]. Последнее замечание, как нам кажется, относится к одной из реплик ироника, где «звук «смешка» (хе-хе)» участвует в презентации его иронии: «Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть того не может, хе-хе! чтобы вы сами себя не считали, ну хоть на капельку, — тоже человеком «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с... Ведь так-с?» Когда подозрения персонажа (Порфирия Петровича) сменяются уверенностью в виновности собеседника, меняется и характер иронии: в последующих сценах этой РС она становится более открытой; дружеское подтрунивание, насмешка сменяются издёвкой, а степень интенсивности эмоции возрастает до сарказма. Эти перемены представлены 1) в собственной оценке своего эмоционального состояния («Я тогда поглумился»); 2) в восприятии свидетелей иронического действия и в оценке повествователя, касающейся поведения персонажа («в интонации его голоса было на этот раз нечто уж особенно ясное», «нескрываемая, навязчивая, раздражительная и невежливая язвительность»); 3) в оценке, производимой объектом иронии («Фу, как это явно и нагло!»). Сила воздействия иронии Порфирия Петровича так велика, что помогает ему добиться намеченных целей. Объект иронии, лишенный воли к сопротивлению, готов сознаться в преступлении: «Ну, бейте прямо, а не играйте, как кошка с мышью. Это ведь невежливо, Порфирий Петрович, ведь я еще, может быть, не позволю-с!.. Встану, да и брякну всем в рожу всю правду...» Свидетели речевого действия по-разному реагирует на иронию. Один смехом выражает солидарность с ироником: «Заметов вдруг фыркнул из своего угла». Испытывая эстетическое наслаждение от качества шутки, он заражается эмоциями Порфирия Петровича:
— Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? — с страшною фамильярностию произнес вдруг Порфирий. Даже в интонации его голоса было на этот раз нечто уж особенно ясное.
— Уж не Наполеон ли какой будущий и нашу Алёну Ивановну на прошлой неделе топором укокошил? — брякнул вдруг из угла Заметов.
Второму свидетелю иронического речевого действия не сообщается эмоция Порфирия Петровича, он остаётся равнодушным и к эстетической стороне его речи, поскольку иначе оценивает объект иронии, испытывая к нему искреннюю симпатию и не разделяя подозрений Порфирия Петровича, а также свойствами его характера (Разумихин — человек прямой, бесхитростный, не склонный к иронии). В одной и той же конситуации персонажи не одинаково оценивают происходящее, демонстрируя разные эмоциональные реакции на одни и те же условия. Проник испытывает чувство удовлетворения, радость, наблюдая эффект от своих иронических фраз. Об этом свидетельствует последующий контекст, в котором реализуются изменения моделей состояния персонажа, его эмоциональные реакции. Так, приведя Раскольникова иронией в полное замешательство, вызвав у него страх и неуверенность, Порфирий Петрович «...вдруг как-то повеселел. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся». Однако не всегда этот персонаж вооружается иронией. Тонко чувствуя собеседника, он понимает, что в некоторых случаях она неуместна, и заявляет Раскольникову: «Я рассудил, что нам по откровенности теперь действовать лучше». Там, где ситуация требует предельной ясности и определенности (эпизод последней встречи с Раскольниковым), он гораздо реже прибегает к своим «языковым мистификациям»: иронически окрашенных реплик у Порфирия Петровича в этом эпизоде меньше, чем в других РС.
По Ю.Н. Варзонину, «исключение коммуникативного события из специальных условий его реализации освобождает языковой знак от иронии». Эмоциональная РС,показанная в художественном тексте, является важным элементом композиции и служит раскрытию смысла» [Варзонин 1994: 12].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |