В настоящее время общая теория текста только разрабатывается. Г.Г. Москальчук, проанализировав существующие в лингвистике подходы к её созданию, выделяет в ней следующие разделы: 1) текстообразование, изучающее переходы между предложениями и способы их связи в единицы сверхфразового уровня; 2) теория формообразования, описывающая в статистических и процессуальных терминах целостный гештальт, а также дающая его пространственно-модельное представление; 3) раздел, освещающий коммуникативные, стилистические, прагматические, культурологические аспекты общей теории текста, связанные с его функционированием в социуме [Москальчук 2002: 519]. Являясь, по мысли М.М. Бахтина, «первичной данностью всех гуманитарных дисциплин» [Бахтин 1997: 306], имея междисциплинарный статус, понятие текст осмысливается в различных областях гуманитарного знания, соответственно их предмету. Исследования текста в области когнитивной лингвистики связаны с его свойством воплощать модель мира писателя, в которой заложены основные знания о различных аспектах действительности. Как отмечает В.Я. Шабес, текст в речемыслительной деятельности предстаёт «в виде структурированной одномерной последовательности дискретных знаковых единиц, обладающей признаками как строгого, так и произвольного порядка, которая воспринимается во времени» [Шабес 1989: 170]. По мнению В.Г. Адмони, текст представляет собой в высшей степени многообразную, закреплённую в целях своего воспроизведения, исторически и функционально изменчивую единицу социальной и коммуникативно-когнитивной практики, которая, строясь на речевом материале, как целое в своём построении обладает собственными закономерностями [Адмони 1988: 214]. Психолингвистический аспект предполагает рассмотрение связанных с текстом процессов порождения / восприятия, составляющих основу коммуникативной деятельности, поэтому текст понимается и как результат речевой деятельности, её продукт, и как процесс [Белянин 2003]. Исследуя динамичные концептуальные системы автора и реципиента, возникающие в процессе порождения / восприятия текста, исследователи приходят к выводу о невозможности их полного совпадения из-за индивидуальных особенностей участников процесса [Пищальникова, Сорокин 1993].
Специалисты в области лингвистики считают важнейшими свойствами текста коммуникативность, связность и смысловую целостность [Мурзин, Штерн 1991; Каримова 1991]. При этом некоторые исследователи характеризуют текст как систему знаков, которой присущи эти признаки [Николина 2003: 11], другие, акцентируя внимание на эстетическом аспекте, определяют текст как «коммуникативно направленное вербальное произведение, обладающее эстетической ценностью, выявляемой в процессе его восприятия» [Пищальникова, Сорокин 1993: 5]. Под термином «текст» понимают «и отдельное высказывание, и сложное синтаксическое целое (ССЦ), и завершённое произведение [Папина 2002: 15]. Как отмечает Н.П. Пешкова, противопоставление макро- и микротекста не вполне оправданно, поскольку «такие важнейшие признаки текста, выделяемые большинством исследователей, как связность, развёрнутость, последовательность, текстовая пресуппозиция, присущи как целому произведению, например, статье или роману, так и текстовому отрезку, обозначаемому термином сверхфразовое единство или дискурс» [Пешкова 2002: 18; также 2002а: 11]. По Е.С. Кубряковой, текст — относительно законченная единица языка, формально более масштабная, чем предложение, и выражающая более сложное по сравнению с ним содержание [Кубрякова 2004: 509]. В рамках системно-коммуникативного подхода текст рассматривается как целый коммуникативно завершенный отрезок речи. По мнению Г.Г. Полищук, подход к анализу текста в рамках этого направления предполагает изучение различных компонентов функциональных типов устной и письменной речи с установлением их системных связей и особенностей функционирования, разработки приёмов их дифференциации, а также методики семантико-стилистического анализа языка [Полищук 1989]. Мы своей работе солидарны с Р.А. Каримовой, которая подчёркивает, что «широко понимаемый текст — это речевые произведения в устной, звучащей и графически закрепленной, письменной реализациях, осуществляющих коммуникативное намерение говорящего / пишущего» [Каримова: 1991; также 2001, 2003].
Подвергнув анализу различные подходы к определению понятия «текст» и обобщив полученные данные, Е.П. Кислова отметила, что специалисты в области лингвистики «исходят при определении текста, в том числе и письменного, из триады «автор — текст — реципиент»» [Кислова 1998: 10]. По замечаниям исследователя, литературное произведение как разновидность текста, смысл которого выявляется в процессе понимания, имеет своей особенностью опосредованную коммуникацию, предполагая наличие читающего / слушающего. Предполагающая адекватное представление авторских смыслов речевая деятельность, продуктом которой становится художественный текст «как совокупность эстетических речевых актов, репрезентирующих авторскую концепцию, <...> мировоззрение и эмоции», нацелена на определенный эстетический эффект [там же]. В.А. Пищальникова, обращая внимание на то, что «в художественном тексте происходит намеренная, целенаправленная актуализация «личностности», «субъективности» смысла», отводит особую роль аспекту представления личностного смысла, акцентируемого в тексте различными языковыми маркерами. Личностные смыслы, через которые выражается мнение, знание о реалиях внешнего мира, представлены исследователем как эстетически значимые доминантные смыслы концептуальной системы автора, репрезентируемые различными языковыми единицами [Пищальникова, Сорокин 1993: 14—15].
Л.Г. Бабенко, Ю.В. Казарин предлагают рассматривать текст как основной компонент речемыслительной деятельности, как словесное речевое произведение, в котором реализуются языковые единицы всех уровней и которое необходимо исследовать в контексте культуры, поскольку «человек — творец текста и в то же время его объект, предмет; человек — автор-адресант и адресат текста одновременно» [Бабенко, Казарин, 2003: 24]. Характеризуя эмотивное пространство текста, исследователи отмечают, что его составляют гармонически переплетающиеся диктально-эмотивные (включённые в структуру образа персонажа) и модально-эмотивные (включённые в структуру образа авторского сознания) смыслы. Автор, определяя эмоциональную структуру образов персонажей в тексте, подвергает её интерпретации и оценке. Отображение в тексте совокупности эмоций персонажа как особой психологической реальности, способствует, по замечанию лингвистов, раскрытию его внутреннего мира [там же: 122—123]. Важнейшими понятиями, без которых невозможно целостное адекватное понимание текста, учёные считают вертикальный контекст и фоновые знания. По мнению исследователей, рассмотрение текста с учётом его экстралингвистических параметров должно предваряться структурно-смысловым анализом эстетической целостности, характеризующейся денотативностью, ситуативностью, референтностью, интертекстуальностью [там же: 32—33]. Проблему взаимодействия семантики текста (высказывания) с «фоновыми знаниями», интерпретируя её как «частный случай глобальной проблемы — соотношения языка и мышления», исследует в своей монографии В.Я. Шабес [Шабес 1989]. Автор, рассматривая фоновые знания как «невербализованный фрагмент опыта, взаимодействующий в речемыслительной деятельности с некоторым классом коммуникативных единиц (текстов)», предлагает различать такие типы фоновых знаний, как социальные (то, что известно о теме высказывания всем участникам коммуникации ещё до получения сообщения), коллективные (то, что известно о теме высказывания всем членам какой-либо социальной, профессиональной и др. совокупности людей ещё до получения сообщения), а также индивидуальные (то, что известно о теме высказывания только двум участникам диалога до начала их общения). Наиболее важным видом фоновых знаний исследователь предлагает считать «обобщенные, типизированные знания, взятые в отвлечении от множества конкретных фактов объективной реальности», главной характеристикой которых выступает их тривиальность [там же: 8—9]. Поскольку успешность высказывания, имеющего ироническую направленность, обеспечивается во многом наличием единого для коммуникантов информационного фонда, изучение процессов порождения и понимания иронии требует исследования особенностей функционирования фоновых знаний в речемыслительной деятельности, а также отражения их в тексте.
По мнению Н.К. Рябцевой, в речи первичны и служат стимулом её развития такие субъектные компоненты, как значения суперсегментного, недискретного характера, функционирующие в целом высказывании, важнейшим свойством которых выступает их присутствие в коммуникации в неявном, имплицитном виде. Метасмысл, определяемый как «неявно выраженная в высказывании интерпретация его явного смысла говорящим, отношение к нему», как «то, что, судя по интонации, структуре высказывания и ситуации общения, имеет в виду говорящий», способен «придавать дискурсу качественно новое свойство — асимметрию его формы и содержания». В ряду различных типов метасмысла исследователь называет намёк, считая его разновидностями насмешку, иронию, сарказм, эвфемизм, а также подтекст, проявлениями которого являются аллюзия, аллегория, экзотическая формула, иносказание, афоризм, прецедентность, интертекст [Рябцева 2004б: 392], Поскольку ирония чаще проявляется в диалогах, важным для нас является замечание Н.К. Рябцевой о первостепенной роли метасмысла в прототипическом, прямом, непринуждённом, бытовом общении, главной характеристикой которого выступает (кон)ситуативность, операциональность, «перформативность», повышенная эмоциональность, определяемая межличностными отношениями [там же: 389]. По нашим предположениям, некоторые случаи иронии (ироническое умолчание, иронический намёк) можно отнести к исследованному В.Г. Гаком особому типу фразовой асимметрии, «при которой речевое поведение говорящего не соответствует его речевой интенции в силу охватывающих его в данный момент чувств и переживаний, так что смысл, который он хотел выразить, остаётся невыраженным прямым способом и оказывается сокровенным смыслом. Диапазон таких высказываний весьма широк — от сокращённых форм высказывания до полного красноречивого молчания» [Гак 2000: 489]. По А.И. Новикову, при лингвистическом анализе текста основное внимание исследователя сосредоточено на формальных средствах связи предложений и выделения на этой основе целостных фрагментов», при этом смысл, рассматриваемый как некое ментальное образование, формирующееся в результате понимания текста, играет вспомогательную роль, отождествляясь с информацией, знаниями, содержащимися в сверхфразовых единствах. «Наиболее общими характеристиками смысла, выделяемыми в рамках лингвистического подхода», исследователь считает его универсальность, инвариантность, а также его ситуативную обусловленность, изменчивость и вариативность [Новиков А.И.: 2000].
В процессе исследования функций и роли иронии в тексте мы обращаемся к понятию доминантности, которая, по мысли А.И. Новикова, «выражается в том, что некоторая часть, входящая в определенное целое, приобретает способность замещать это целое, представлять его в мышлении и тем самым выступать в роли своеобразного его знака». Вслед за Н.И. Жинкиным, учёный указывает на такие свойства доминанты, возникающей в сознании, как её способность стягивать вокруг себя определенное содержание, переструктурировать его и в конечном итоге организовывать определенным образом семантическое пространство. Типичным проявлением доминантности А.И. Новиков предлагает считать такие единицы, как ключевые слова, смысловые вехи, опорные пункты, которые, по мысли исследователя, создают «своеобразный «рельеф» формирующегося в сознании семантического пространства». Как отмечает учёный, текст в целом может быть представлен в сознании в виде некоторой центральной ситуации, содержащей некоторое свернутое знание, и тем самым выступающей как его доминанта, которая в свою очередь «опирается на доминантные единицы другого уровня, являющиеся носителями смысла отдельных фрагментов текста», [Новиков 2000]. Текстовые денотаты, определяемые различными типами ситуационных отношений (базисных, задаваемых соотношением ситуаций внутри текста, и ситуативных, задаваемых соотношением вещей в определённой ситуации), образуют некую систему, лежащую в основе замысла и составляющую стабильную модель ситуации, в отличие от которой денотативная структура текста, отражающая структуру содержания, представляет собой динамическую модель ситуации [Новиков 1983: 70—111]. Введённое ван Дейком понятие семантической макроструктуры текста, «характеризующей его семантическое содержание и напрямую связанной с набором пропозиций, выводимых из повествовательной структуры текста», позволяет, по мнению Л.Г. Бабенко, Ю.В. Казарина, найти новые подходы к изучению структуры текста [Бабенко, Казарин 2003: 87]. По наблюдениям исследователей, текст представляет собой множество «иерархически организованных и в большей степени (по сравнению с предложением) охарактеризованных» ситуаций, в которых отражается авторская характеристика и оценка изображаемого. Вслед за ван Дейком Л.Г. Бабенко, Ю.В. Казарин раскрывают понятия глобальной ситуации, имеющей характер события и связанной с раскрытием главной темы в целостном тексте, макроситуации, представленной в конкретном текстовом эпизоде в рамках текстового фрагмента, а также микроситуации, воплощённой в одном или нескольких связанных между собой высказываниях. Отношения, возникающие между макроситуациями внутри целого текста, составляют его семантическую базу. Текстовые ситуации, представляющие собой некое подобие действительности и репрезентирующие авторский опыт, личные знания о мире и его фрагментах, всегда уникальны, неповторимы, поскольку глобальная ситуация и макроструктура текста обладают концептуальным значением и передают значимую для автора информацию Учёные отмечают, что ситуация считается типовым значением предложения, его денотатом, а также указывают на тот факт, что между планами содержания предложения и текстового фрагмента или целого текста обнаруживается координация [Бабенко, Казарин 2003: 86—93].
Г.А. Золотова, исследуя текст в коммуникативном аспекте как единицу синтаксиса, использует понятие рематической доминанты текста [Золотова 1982: 306]. По наблюдениям учёного, «за рамками предложения рема вступает в смысловые отношения с ремами соседних предложений», образуя рематическую доминанту текстового фрагмента, посредством которой выявляется семантическая общность, а также осуществляется членение текста. Исследователь приходит к выводу о том, что смысл речевого целого складывается из суммы входящих в структуру соотнесённых друг с другом смыслов разноуровневых семантико-синтаксических единиц [Золотова, Онипенко, Сидорова 2004: 397]. Для успешного решения проблем исследования композиции текста учёным вводится понятие коммуникативных регистров, к одному из которых «принадлежит (или предназначено)» каждое высказывание, «что обеспечивает его место как части целого в структуре текста определённого вида» [Золотова 2001]. Г.А. Золотова также определяет функции репродуктивного регистра (состоящие «в воспроизведении, репродукции средствами языка фрагментов, картин, событий действительности как непосредственно воспринимаемых органами чувств говорящего, наблюдателя, локализованных в едином хронотопе»); информативного регистра (состоящие «в сообщении об известных говорящему явлениях действительности в отвлечении от их конкретно-временной длительности и от пространственной отнесённости к субъекту речи»); генеритивного регистра (функция которого состоит в обобщении, осмыслении информации, соотносящем её «с жизненным опытом, с универсальными законами мироустройства, с фондом знаний», проецирующим её «на общечеловеческое время за темпоральные рамки данного текста») [Золотова, Онипенко, Сидорова 2004: 402—404]. Исследователь предлагает термин «композитивы», под которым понимает текстовые реализации регистров, блоков, фрагментов. Последние, представляя разные позиции говорящего по отношению к сообщаемому «выступают в качестве композиционно-речевых, конституированных текстовых единиц». Объем композитивов может составлять ««полупредикативная», таксисная конструкция в составе полипредикативного предложения, <...> отдельное предложение, группа предложений, абзац [там же: 451]. Важным для нашего исследования представляется замечание Г.А. Золотовой о зависимости выбора «экспрессивных красок, в том числе средств создания иронического, комического эффекта», от текстовой тактики, к средствам которой учёный относит также способы чередования темы — ремы в актуальном членении, воплощающим движение мысли, а также «задаваемый этим членением порядок синтаксических компонентов» [там же: 458]. Как отмечает В.Г. Адмони, «строение текста определяется его задачей — выражением некоего определённого концептуально-тематического содержания» [Адмони 1994: 87]. «Выражение некоторого смысла, смыслового содержания — главная цель любого текста: без достижения этой цели не будет достигнута никакая другая» [ПФГ 2000: 261], Когда ирония является способом мировосприятия, личностной чертой автора, она во многом определяет позицию, отношение к предмету и поставленной проблеме. Поскольку перечисленные понятия (наряду с замыслом, прагматическими интересами автора) входят, по данным Г.А. Золотовой, в текстовую стратегию [Золотова, Онипенко, Сидорова 2004: 456], ирония также может быть определена как элемент авторской стратегии текста. В своём анализе мы опираемся на наблюдения Р.А. Каримовой, отметившей, что «эстетическая нагрузка словесных образов, реализующих текстовые смыслы, обнаруживается наблюдениями над типами объединения словесных образов, над движением словесных рядов — от минимального контекста до фрагментов текста и участием их в текстовых оппозициях или в повышении словесного образа в ранге до доминанты текста» [Каримова 2001]. По нашему предположению, в роли текстовых доминат художественных произведений, авторами которых являются иронические языковые личности, могут выступать иронически осмысленные номинации базовых ценностей автора.
В задачи нашего анализа входит также выявление специфики представления иронии в прозе и драме. Одним из первых исследователей, обратившихся к разработке принципа разграничения родов словесности по содержанию, был А.А. Потебня [Потебня 1999]. Г.Н. Поспелов предложил разграничить роды словесности с учётом особенностей отражаемых в них сторон человеческой деятельности, когда за основу идейно-эмоционального осмысления жизни могут быть взяты общественное бытие или сознание. Так, в эпических произведениях всегда на первом плане — изображение персонажей. Драматургия, по мнению исследователя, есть «особый побочный род, вытекающий из возможностей синтеза искусства слова с искусством пантомимы, а на этой основе — с другими искусствами» [Поспелов 1978: 117]. Как отмечает О.Н. Панченко, в прозе тесно связанная с сюжетом композиция, как и её языковая реализация, организована посредством образа автора, который пересекается с образами героев и повествователя. Поэтому «при анализе речевой структуры прозаических художественных текстов в центре внимания должны быть не только сами по себе лексико-семантические комплексы слов, оппозиций и временных форм, смена синтаксических конструкций и т. д., но и их связь с соотношением точек зрения автора и повествователя, а также героев (персонажей)» [Панченко и др. 1988: 14]. Язык драматургического произведения имеет, по замечанию исследователя, ряд особенностей: в тексте, воплощённом в репликах персонажей и обращённом непосредственно к адресату (зрителю), отсутствует речь повествователя. Выступая как основное звено диалога и как первичная единица композиции драмы, реплика передаёт особенности речи персонажей, служит средством изображения окружающей обстановки, отражает движение сюжета. О.Н. Панченко указывает также на то, что «реплики, организующие диалог и монологи персонажей, вступают в тексте драмы в определённое соотношение с авторскими ремарками», которые отличаются объективностью и лаконизмом [там же: 17]. По мнению Л.В. Златоустовой, в лингвистике роды словесности следует рассматривать с учётом аспекта речи и её жанров [Златоустова 1981, 1996]. Г.К. Хамзина обращает внимание на то, что для произведений драматургического жанра (трагедии, драмы, комедии), противопоставленных по основной жанровой форме речи произведениям прозаических жанров (роману, повести, рассказу, литературно-художественному очерку), основной формой текстовой организации и «важнейшим маркером жанровой принадлежности соответствующих текстов» является диалогическая речь [Хамзина 1997: 95]. При анализе прозаических текстов (включая прочтённую прозу), исследователи обращаются к синтаксису, придавая особое значение его коммуникативному аспекту, служащему актуализации смыслов. Взаимодействие контекстуальных единиц может передавать специфику общего и частного в планах текста, в т. ч. драматургического, быть способом его познания изнутри через контекст и контекстуальные единицы, а также средством объективной оценки стилевой манеры писателя. Как отмечает А.В. Тхорик, специфика семантико-структурной организации драматургического произведения определяется формой последнего. «Именно в форме коренится ключ к проникновению во внутренние законы специфической организации планов текста, к выявлению общего и специфического в стилевой манере писателя» [Тхорик 2003].
Ситуации, отражённые в художественных текстах (в том числе в текстах М.А. Булгакова), ориентированы на речевую действительность, на устную спонтанную речь. Анализ звучащего драматургического текста, предполагающий обращение к моделям актёрской имитации эмоций, позволяет адекватно представить иронию как эмоцию, выявив специфику её выражения в речи. Л.В. Златоустова, обращаясь к изучению звучащей речи, подчеркивает принципиальную важность «способа» её формирования, т. е. отнесенность текста к определённому фоностилю, при этом за основу «принимается достаточно традиционная классификация фоностилей, а именно: публицистический, научный, официально-деловой, нейтральный» [Златоустова 2005]. «В разных функциональных стилях адресант неодинаково реализует свои коммуникативные намерения» [Фролова 2005б: 131]. Функциональные типы русской речи — предмет исследований А.Н. Кожина, О.А. Крыловой, В.В. Одинцова, применивших жанрово-стилистический подход к классификации текстов [Кожин и др. 1982]. По данным Л.В. Златоустовой, «структура фонетического слова имеет свои особенности при прочтении текстов, их пересказе, чтении наизусть квазиспонтанной (продуманной, но не оформленной в письменный код), спонтанной (порождаемой в процессе говорения)» [там же]. Л.В. Златоустова, Е.И. Галяшина обращают внимание на общность системы просодических единиц для всех видов функциональных стилей звучащей речи, однако отмечают, что «их распределение, частотность и вероятность встречаемости специфичны для различных функциональных стилей звучащей речи» [Златоустова, Галяшина 1995: 64]. Учёными предложена типология форм звучащих текстов, составленная с учётом способов их формирования и реализации, а также дифференциация функциональных стилей и их рубрикации, в основу которой положена «коммуникативная установка говорящего, включая лингвистические и экстралингвистические факторы» [Златоустова, Галяшина 1995: 66; Златоустова 1996: 37]. Существует четыре формы реализации звучащего текста: озвучивание письменного текста (чтение / воспроизведение по памяти); устное изложение подготовленного текста; порождение квазиспонтанного звучащего текста; продуцирование спонтанного устного текста. Л.В. Златоустовой выявлены структурные схемы семантико-просодической организации текстов различных типов [Златоустова 1985]. Изучение звучащей речи требует также рассмотрения проблем квалификации спонтанности / подготовленности текста [там же]. Структура и типология спонтанного текста — предмет исследования О.Е. Фроловой, отметившей, что степень спонтанности речевых произведений определяется на основании двух критериев: 1) предварительная осведомлённость / неосведомлённость адресанта о теме; 2) наличие / отсутствие в речевом произведении жёсткой композиционной схемы [Фролова 2004: 148].
Понятия функциональный стиль и регистр текста для многих авторов синонимичны и выступают в ряду с категориями тип и жанр текста, дискурса [Буркитбаева 2005: 98]. Г.Г. Буркитбаева, проанализировав взгляды современных зарубежных лингвистов на проблемы жанра, отмечает, что в работах западных исследователей жанр рассматривается «как основа для классификации дискурсов, построенной на типичных формах коммуникации в ситуациях, повторяющихся в определённых социальных контекстах», как непосредственное воплощение нашего социального опыта в языке» [Буркитбаева 2005]. Как отмечает А.А. Кибрик, дискурсивный анализ предполагает наряду с учётом особенностей жанра и функционального стиля «противопоставление по модусу, или каналу» [Кибрик 2005: 57, 59]. По мнению Т.М. Надеиной, стилистическая дифференциация звучащей речи должна осуществляться с учётом закономерностей процесса речепроизводства, его механизмов, одним из важных аспектов которого является коммуникативная стратегия говорящего [Надеина 2005].
В настоящее время, когда многие исследователи обращаются к проблемам звучащей речи, особенно актуальным становится изучение просодии, а также «овладение всеми средствами просодии, служащей для реализации, например, тема-рематической организации высказывания, смысловой делимитации текста, фразовой акцентуализации, семантической целостности устного высказывания» [Потапова 2004: 121]. Р.К. Потапова определяет просодию «как субстанциональное понятие, относящееся к средствам материализации звучащей речи» [там же: 119]. В нашей работе под просодической организацией речи понимается «комплекс её тональных, темпоральных, динамических и фонационных характеристик и средств» [Надеина 2003: 15].
Итак, современные авторы «при описании лингвистических объектов на уровне высказывания опираются на просодические характеристики речи (частоту основного тона, интенсивность, длительность), что соотносится на уровне слуховой перцепции с мелодикой (высота тона), долготой и громкостью» [Потапова 2004: 120]. Под длительностью понимается темп — «скорость изменения тех или иных отрезков речи во времени и паузы между речевыми отрезками» [Новиков Л.А. 1985: 111]. Увеличение времени звучания высказывания происходит обычно за счет гласных звуков, преимущественно ударных гласных, первого предударного гласного и гласных, завершающих синтагму, а также пауз, от длительности которых, согласно исследованиям Б.Я. Ладыженской, практически в 90% случаев зависит темп высказывания [Ладыженская, 1984]. Как отмечает Л.П. Блохина, спонтанной речи присущи ненормативные явления, к числу которых относятся хетизационные паузы, выполняющие «одну глобальную задачу членения устных текстов на смысловые единицы различной размерности» и отличающиеся «широким функциональным спектром, прежде всего когнитивного плана, связанного с речевым поведением говорящего» [Блохина 2004: 52]. Интенсивность «соотносится с напряженностью артикулирующих органов и зависящей от этого амплитудой колебаний голосовых связок» [Новиков Л.А. 1985: 111]. По интенсивности выделяются наиболее важные или эмоционально насыщенные части высказывания, логическое ударение во фразе. При анализе мелодического выделения слова необходимо также исследовать показатели частоты основного тона (ЧОТ), изменение которых, соотнесённое с колебаниями голосовых связок, определяет мелодику речи: «чем больше число колебаний в единицу времени, тем выше основной тон и наоборот» [там же]. При анализе отрезков звучащей речи мы вслед за Л.В. Златоустов ой обращаемся к терминологии Л.В. Щербы и Л.Р. Зиндера, понимая под ритмической структурой (фонетическим словом) «одно или несколько слов (полнозначных или служебных), объединенных одним словесным ударением». В интерпретации Л.В. Златоустовой термин «синтагма» обозначает «семантико-синтаксическое единство, выделенное интонационно», термин «фраза» — «высказывание или последовательность высказываний, представляющих собой интонационное единство» [Златоустова 1981: 9—11].
Итак, с помощью просодических средств говорящий передает в высказывании экстралингвистическую информацию [Ладыженская 1984]. Н.Д. Светозарова указывает на то, что «возможность осуществлять членение, оформление и выделение различными способами позволяет использовать суперсегментные свойства языка» в комплексе «с грамматическими и лексическими средствами» для передачи важных знаний, таких, как характеристика коммуникативно-эмоционального типа высказывания [Светозарова 1995: 193]. Исследователи также отмечают, что существует «возможность различного языкового выражения одного и того же экстралингвистического содержания», свидетельствующая об известной автономности языка в его отношении к мышлению [Хамзина 2004: 149]. Это замечание в полной мере относится и к интонации, поэтому «серьёзную проблему для исследования интонации эмоций представляет вариативность их просодических коррелятов» [Пиотровская 2004б: 161]. По наблюдениям Р.Э. Кульшариповой, динамика изменения основных фонетических коррелятов, составляющих необходимый минимум при фоно стилиста ческой интерпретации интонации речи, «будет объективно зависимой от семантико-стилистического оформления речи и субъективно зависимой от личности интерпретатора» [Кульшарипова 2005: 63].
Просодически выделенными, как правило, оказываются ключевые тематические слова, в которых концентрируется основная информация, передаваемая в тексте. И.Г. Торсуева выделяет следующие общие тенденции в оформлении «текстового ударения»: повышение тона в конце фонетического слова, стоящего в конце фразы; в фонетическом слове, стоящем в середине фразы, наблюдается падение тона на последнем ударном слоге; фонетическое слово, включающее носитель текстового ударения, отличается широким мелодическим диапазоном и паузами, длительность которых превосходит среднестатистическую; абсолютная длительность ударного слога слова, несущего текстовое ударение, в среднем в полтора раза превышает среднезвуковую длительность фонетического слова; большую роль играет ритмизация фонетического слова при помощи серии падений тона или повтора сложной формы тона. В целом же, по наблюдениям исследователя, «текстовое выделение происходит за счет комбинирования вышеперечисленных тенденций» [Торсуева 1979: 258]. Поскольку «эмоционально-оценочные слова являются смысловыми центрами высказывания, то все максимальные акустические характеристики (частота основного тона, интенсивность, длительность) приходятся на эти слова» [Нушикян 1986: 147]. Таким образом, эмоциональная окраска достигается за счет сложного взаимодействия частотных, динамических и темпоральных характеристик, и все они нуждаются в рассмотрении и сопоставлении.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |