Вернуться к А.Ю. Панфилов. Тайна «Красного перца» (М.А. Булгаков в 1924 году): Выпуск I

Турецкоподданный Костулаки

За ответом на этот вопрос вновь нужно обратиться к следующему номеру журнала, где помещен рассказ знакомого нам Л. Саянского, название которого останавливает внимание напоминанием о банках американского консервированного молока, которое так презирает величавая корова из № 4. Рассказ так и называется: «Американец» (стр. 3). А происходит в нем вот что: приехавший из Керчи некий гражданин Костулаки, пользуясь доступностью для него редкого еще в Москве телефона на частной квартире, проворачивает свои торговые аферы, обзванивая советские учреждения и представляясь американским предпринимателем. Весь успех его бурной деятельности основывается на том, что он, в силу своих костулакинских возможностей, имитирует... американский акцент! Фокус в том, что по телефону его не может опровергнуть его костулакинская внешность!

Вот вам и разгадка! Наименование «бюро» американским, да еще в соседстве с упоминанием пишущей машинки, которая впоследствии отойдет Ильфу и Петрову, — является не чем иным, как намеком на анекдотический сталинский акцент, намеком, еще более утверждающим черты прототипа в герое рассказа! В романе «Золотой теленок» фантастический «турецкий акцент» машинки скрывает под собой реальный кавказский акцент Сталина, как в рассказе «Американец» имитируемый персонажем американский акцент скрывает греческий (надо полагать) акцент этого афериста.

К этому надо прибавить, что аналогичная «греческая» фамилия — «Разорваки» принадлежит персонажу той самой пьесы графа А.К. Толстого «Фантазия», название которой образовало подзаголовок «занозинского» рассказа о событиях далекого 1944-го года: «человеку отчасти лукавому и вероломному», как гласит авторская его характеристика...

В довершение всего мы с удивлением обнаруживаем, что нам так и не удается послушать... речь товарища Стайкина — видимо, герой рассказа тщательно скрывает свой «турецкий акцент»! Молча наслушавшись разговоров детей, «Стайкин встал, надел на машинку футляр и вышел, не сказав ни слова. На улице, у самодвижущегося тротуара, он увидел старого, Егора Симова, приятеля и соседа. [sic!]

Как нам с Кружковым быть?.. Звать-то его Профинтерн Силыч, а из союза-то его, того... Неудобно как-то... Переименовать, что ли?.. Да закона такого нет.

Стайкин не ответил. Тротуар тронулся и Симов остался стоять у порога с открытым ртом, дожидаясь ответа...»