Башни

В этом разделе мы рассмотрим некоторые дополнительные публикации «Красного перца», которые не могли быть вполне поняты, до тех пор пока мы не изучили историю «Занозы».

Как мы обнаружили, мотив башни на рисунках этих журналов служил символом судьбы булгаковских сатирических изданий в целом. Первый впечатляющий рисунок на эту тему появился в «Красном перце» еще в 1923 году: веселый мертвец, повесившийся на нефтяной вышке. Теперь мы можем добавить, что этот странный, казалось бы, мотив получит у Булгакова развитие в известном эпизоде романа «Мастер и Маргарита». Воланд советует пораженному предсказанием своей смерти буфетчику Варьете весело, в компании пирующих друзей и прелестных женщин, свести счеты с жизнью! Оказывается, этот некрологический сюжет, вошедший в роман, рисовался воображению Булгакова еще в первой половине 1920-х годов!

И не только ему одному. Тот же «веселый самоубийца» — главный персонаж романа близкого знакомого Булгакова Юрия Слезкина «Дважды два — пять». Роман вышел в начале 1924 года, а предисловие автора датировано ноябрем 1923-го — то есть временем появления решающей в судьбе журнала «Дрезины» карикатуры. Во втором издании, в том же году, роман получил другое название — «Кто смеется последним». То же самое выражение, и в то же самое время, составило подпись под рисунком в последнем перед реорганизацией, июльском номере «Красного перца» 1924 года! А сюжетная ситуация романа — найдет себе аналог в кинематографе отдаленного будущего.

У Слезкина все начинается с того, что агент большевиков прибывает во Францию под видом русского эмигранта и первым делом устраивает театрализованное представление, в конце которого... обещает на глазах всей публики покончить с собой. Но ведь то же самое происходит в знаменитом фильм Эдмонда Кеосаяна «Корона Российской империи, или Снова неуловимые»: «Русский самоубийца пройдет на руках по всему парапету!..»

Предвосхищающая реминисценция, на которой основан роман Ю. Слезкина, имеет самое прямое отношение к журнальной символике Булгакова: парапет, по которому действительно проходит «неуловимый», — это парапет Эйфелевой башни. То же касается и предмета борьбы, которая ведется на протяжении всего фильма: короны Российской империи. В «Красном перце» 1923 года башня, на которой повесился веселый самоубийца, идентифицируется благодаря карикатуре... «Корона [нет, не Российской империи, а всего лишь знаменитого германского дальца:] Стиннеса». На этой карикатуре нефтяная вышка — и превращается в корону на голове владельца промышленной «империи»...

Булгаков, его владикавказский период жизни, будет также изображен в романе Слезкина. И тоже — имеющем двойное заглавие: «Столовая гора» («Девушка с гор»)! Полный же смысл журнальной карикатуры с повешенным (или повесившимся) на нефтяной «башне» выясняется из сопоставления с другими рисунками «Красного перца».

Отдельные элементы этого загадочного изображения (напомним, что оно, вопреки всем правилам, не снабжено ни заглавием, ни эпиграфом, ни подписью!) встречаются еще в самом первом номере «Красного перца» 1923 года на рисунке Л. М[ежеричера] «Радио-Концерт» (стр. 7). На нем изображены две башни. Одна из них — знаменитая московская башня Шухова, на верхушке которой сидит человек, «булгаковский» облик которого вполне выяснится в одном из рисунков начала следующего, 1924 года. Там атрибутами советского дипломата будут цилиндр, напяленный на буденовку, и гамаши на сапогах, человек же, сидящий на башне Шухова, одет в валенки... и во фрак. Но самое главное — так же как у веселого самоубийцы из июньского № 6, изо рта у него вылетают ноты.

Куда они летят, становится понятно из второй части рисунка. На нем мы видим уже парижскую Эйфелеву башню, на верхушку которой неизвестно по какой причине забрался Пуанкаре (Раймонд, а не Анри); он зажал уши, а вокруг его головы летают те самые ноты, которые испускает странно одетый москвич. В довершение ужаса, рядом с башни вверх ногами падает дохлая ворона. Этот рисунок может служить комментарием к загадочному изображению, аллегорически представляющему судьбу булгаковского журнала.

«Повесившийся», совершивший журналистское «самоубийство» Булгаков, оказывающийся в то же время «мнимоумершим», — наделен тем же самым атрибутом, что и удивительный москвич на Шуховой башне: вылетающими изо рта нотками. На карикатуре из № 1 мы видим полное изображение: ноты — это либо советская пропаганда, либо, что еще более вероятно ввиду костюмной символики, дипломатические «ноты», которые не дают покоя реакционно настроенным руководителям западноевропейских государств.

Если провести аналогию до конца, такова же функция нот, вылетающих изо рта персонажа, символизирующего Булгакова-журналиста: это беспрерывный поток его сатирических публикаций, будоражащих читателя и играющих роль своего рода... «дипломатических нот» руководителям многострадального советского государства, вообще — политическим экстремистам, которыми была наводнена булгаковская современность. Мы уже встретились с этой художественной идеей, под самый конец рассмотрения истории журнала «Заноза»: наше внимание привлекла карикатура ««Правда» глаза колет», появившаяся в октябре 1923 года, то есть как раз накануне того рокового дня, когда в «Дрезине» была воздвигнута самая сакраментальная булгаковская башня — памятник Коммунистическому интернационалу в виде мусорной кучи.

На следующей, после карикатуры с двумя башнями, стр. 8 № 1 находится рисунок А. Радакова «Нефтяные утопленники», на котором мы можем увидеть те самые нефтяные вышки, которые будут выполнять роль «булгаковских» башен на последующих рисунках «Красного перца» 1923 года. Смысл этого (совершенно дикого и непонятного, к слову сказать) изображения для нас не имеет значения, достаточно того, что он служит дополнительным указанием на связь соседнего рисунка с интересующей нас карикатурой.

На связь с этой же карикатурой указывает рисунок Мина «Юбилейный сон красноармейца», который появляется в февральском № 3 (23 февраля — «день рождения» Красной армии) на последней странице обложки. Он представляет собой, ни много ни мало... «Парад Международной Красной Армии в Париже» (тема, прямо противоположная фантазиям о возвращении царской власти в Россию, которые мы находим в 1924 году в «Красном перце» и «Занозе»!).¹ Нас интересуют только два элемента этого эпического полотна. Все та же Эйфелева башня на заднем плане украшена теперь не сидящим на ней Пуанкаре, а красным флагом. Легко догадаться, какая участь в этой воображаемой ситуации угрожает французскому премьер-министру Пуанкаре. Он... тоже повешен, правда не на самой башне, а на столбе (впрочем, слово «столп» в библейском языке как раз и используется для обозначения башни).

Как мы знаем, в 1924 году в «Занозе», когда речь будет идти уже о судьбе и этого журнала, и самого «Красного перца», появится рисунок «Памятник Пуанкаре», где повторится тот же мотив, но в зеркальном отображении: Пуанкаре в нем будет выступать не повешенным, но вешателем — инициатором расправы с рабочими Рура (карикатура на эту же тему находится в следующем, после «полотна» с парижским парадом, мартовском № 4 «Красного перца» 1923 года).

Рассматривая октябрьский рисунок 1924 года с Булгаковым-«быком» и газетой «Правдой», мы обмолвились в скобках, что, если эта карикатура обладает литературным подтекстом, то в ней должны иметься в виду те «колкие» публикации «Правды», которые были адресованы ревнителям пролетарской чистоты в искусстве и литературе. В 1925 году атаку на литературных экстремистов возглавит новый наркомвоенмор М.В. Фрунзе. В этой связи любопытно отметить, что в февральском номере 1923 года, где находится рисунок «Юбилейный сон красноармейца», помещена серия шаржей Мина на руководителей Красной армии — и среди них мы встречаем и шарж на «Тов. Фрунзе. Командующего войсками Украины и Крыма» (стр. 11).

Примечания

1. Точно такую же антитезу в это же время получает рисунок, ставший гибельным для «Дрезины» — пародия на башню Татлина: в мартовском номере «Красного перца» мы уже встречали ее триумфальное изображение.