Начнем с простого и ясного вопроса и — простого же, пожалуй, бесспорного ответа на него. Жили-были два одиноких человека — Маргарита Николаевна и тот, кого она стала называть «мастером». Кто из них первый пережил и удовлетворил глубокую потребность в преодолении их одиночества? Кто проявил, так сказать, инициативу в знакомстве и символическом сближении этих двух знаковых персонажей романа Булгакова? Конечно, Маргарита Николаевна!
А мастер, как мы помним из его монолога перед Иваном Бездомным, сам ушел в одиночество, порвав с прежней жизнью — службой, женой, знакомствами... «Нанял у застройщика две комнаты в подвале маленького домика в садике... и начал сочинять роман о Понтии Пилате»: — Ах, это был золотой век...». Словом, сочинитель романа ушел в одиночество и был им — одиночеством — вполне удовлетворен. По крайней мере, так ему казалось...
И вдруг непредсказуемый случай: встреча с женщиной, которая с букетом желтых тревожных цветов в руках («знаковый» цвет), привлекла его внимание, увела с людной Тверской улицы в переулок (он был наблюдателен — на то и писатель — и не мог не увидеть ее — этой женщины — особенное состояние: «И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!»).
Она первая заговорила с ним в безлюдном переулке. И далее — чувство, пережитое рассказчиком (и — несомненно — одинокой незнакомкой: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!». (Заметим, между прочим, что в этой фразе, в нескольких словах — пророчество всей их грядущей судьбы). После нескольких слов, сказанных друг другу, они почувствовали самую несомненную близость: еще несколько минут назад незнакомка, она внезапно стала самым близким человеком. «Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет... Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайной женой».
...И вот тут возникает второй вопрос: прав ли мастер, говоря, что Маргарита Николаевна стала его «тайною женой»?
Ведь если вдуматься в то, что рассказывает мастер Ивану Бездомному об их отношениях, то перед нами возникает вовсе не традиционный любовный сюжет, история близости мужчины и женщины. Совсем не на этом строятся их отношения. А на чем же? Чтобы ответить на этот одновременно простой и непростой вопрос, нужно заглянуть в те страницы, где Маргарита превращается в ведьму и громит Дом Драмлита.
...Вот тут, кстати, мы поймем и то «необыкновенное, никем не виданное одиночество», которое увидел в ее глазах мастер уже при самой первой встрече. Да, она была тоже «покалечена» (и потому стала «ведьмой»). Но в чем была причина этот «калечения»? И причина эта раскрывается в одном, казалось бы мимоходном, мимолетном эпизоде во время учиненного ею погрома: «И неожиданно дикий погром прекратился... Маргарита заглянула в крайнее окно... В маленькой кровати с сеточными боками сидел мальчик лет четырех и испуганно прислушивался. Взрослых никого не было в комнате...
— Стекла бьют — проговорил мальчик и позвал: — Мама!
Никто не отозвался, и тогда он сказал:
— Мам, я боюсь.
Маргарита откинула шторку и влетела в окно.
— Я боюсь, — повторил мальчик и задрожал.
— Не бойся, не бойся, маленький, — сказала Маргарита, стараясь смягчить свой осипший на ветру, преступный голос...
— А ты где, тетя? (Маргарита ведь невидима. — В.А.).
— А меня нету, — ответила Маргарита, — я тебе снюсь... Ты ложись, — приказала Маргарита, — подложи руку под щеку, а я тебе буду сниться».
И тут мы, читатели, переживаем «момент истины», в которой признается Маргарита. И эта истина многое, если не все, раскрывает нам в отношениях Маргариты и мастера. В этом признании сказано главное о ее «покалеченности».
Читаем: «Я тебе сказку расскажу, — заговорила Маргарита и положила разгоряченную руку на стриженную голову, — была на свете одна тетя. И у нее не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва долго плакала, а потом стала злая... — Маргарита умолкла, сняла руку — мальчик спал».
Этот эпизод многое, если не все, объясняет во взаимоотношениях Маргариты и мастера. Глубокая тоска неосуществленного материнства (для русской женщины — главного смысла жизни), лишенная которого Маргарита и переживает «необыкновенное, никем не виданное одиночество». Это и привело ее к мастеру. И если всмотреться в их отношения, то он для нее не столько «тайный муж», сколько найденный ею такой же одинокий человек, которого она, с позволения сказать, «усыновила». И это многое, если не все, объясняет в их отношениях. Понятно, что в буквальном смысле в сыновья, пусть даже приемные, он ей не годится (смешно и думать об этом!). Но — всмотримся: все, что она делает, встречаясь с мастером — это не удовлетворение чувственной страсти, а самая «прозаическая», в сущности, материнская забота о мастере, его повседневной жизни, и — как увидим дальше — о его утверждении в жизни литературной, т. е. общественной. Вот весьма выразительный пример их, так сказать, «любовных» отношений: «Она приходила, и первым долгом надевала фартук, и в узкой передней... на деревянном столе зажигала керосинку, и готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате...». Дальше: «...влюбленные растапливали печку и пекли в ней картофель. От картофеля валил пар, черная картофельная шелуха пачкала пальцы...». Затем читаем: «Тот, кто называл себя мастером, работал. А она, запустив в волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, перечитывала написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку. Иногда она сидела на корточках у нижних полок или стояла на стуле у верхних и тряпкой вытирала сотни пыльных корешков».
...Вот тут можно бы сказать: «Вот и вся их любовь»! Но нет — не вся! Маргарита всячески, как мы знаем, настаивала на его, «мастера», литературном самоутверждении. Мы знаем, что из этого получилось. Так что для Маргариты это была огромная беда, новое страшное «калечение». И в этом находит объяснение ее связь с Воландом, всей его компаний, мазь Азазелло и т. д., о чем еще будет речь...
Последний раз она видела мастера, когда тот сжигал свой роман.
«Я погибаю вместе с тобой... Не бойся. Потерпи несколько часов. Завтра утром я буду у тебя. — Это были ее последние (В.А.) слова в моей жизни», — рассказывает мастер Ивану Бездомному об этом событии в своей судьбе. Так оно и было. Ибо мастер, как мы знаем, умирает в клинике Стравинского. В реальной жизни Маргарита с ним больше никогда не встретится. А все, что происходит дальше, так сказать, в виртуальной, бесовской действительности, — есть своего рода итог происходящего в самой реальной жизни. Об этом мы еще поговорим с читателем в следующих разделах книги.
А пока — снова вернемся к теме одиночества Маргариты и мастера. Что за этим стоит, чем оно вызвано?
Михаил Булгаков, как мы видели, глубоко переживал то распадное состояние, в котором оказалась Россия в событиях XX века. Он показал, как безжалостна разрушительная стихия, выраженная словами: «Черт побери все!». Торжествующая дохристианская тварная стихия «низа».
Булгаков (да и вся большая русская литература XX века) с глубокой трагической правдой переживал распад тысячелетнего народного дома. Лучше сказать с БОЛЬШОЙ буквы: Дома народной жизни. Такой Дом воплощал творческое, жизнесозидающее начало. Он укрощал и подавлял «низ», держала его в узде. Накопленные веками энергия, страсть, трудолюбие, самоотверженность, могучие силы Жизни строили этот Дом, объединяющий весь народ в единую семью. И роль женщины в этом Доме была объединяющий и жизнетворящей. В русской классике XIX века мы видим Татьяну Ларину и Машу Миронову, Лизу Калитину и Анну Каренину, Наташу Ростову и многих других русских женщин, судьбы которых исключала какие бы то ни было «контакты» с бесами.
Как все переменилось в XX веке! И среди главного, что было пережито (и еще переживается) — судьба русской женщины, нашей современницы. Та русская женщина, которая всегда, с летописных времен, со времен «Слова о полку Игореве» была собирательницей и душой Дома, в XX веке переживала и все еще, увы, не восстановила «норму» великой народной традиции. Не потому ли миллионы захваченных вихрем перемен читательниц романа «Мастер и Маргарита» с таким упоением переживают все превращения Маргариты Николаевны, ставшей Маргаритой-ведьмой. И не замечают, что эти увлечения еще более разрушают, доламывают Дом и ведут — через все эти превращения — в призрачные мнимости «вечного дома-покоя». И того горше — в подчинения сатанинским искушениям. (Об этом еще пойдет разговор в следующих главах).
Понятно, что Маргариту нельзя выводить из духовного мира булгаковского романа. И в то же время подчеркнем, что это — русский роман. И читать его нужно по-русски: сквозь нашу историю, наши судьбы. Еще раз вспомним классику XIX века. Ведь в те времена, когда русская женщина была прежде всего матерью, хранительницей и хозяйкой Дома, — вмешивалась ли она в служебные дела своего мужа?! Пожалуй, такого женского «рефлекса» мы у классиков не найдем (разве что энергичная Маша Миронова, которая в защите Петра Гринева дошла до самой императрицы...). А кто еще?
А в минувшем XX веке наша жизнь как никогда востребовала женщину к активному участию в «процессе». И потому еще востребовала, что ни одно из предыдущих столетий история не творилась ценой таких жертв — и прежде всего мужских. Чем талантливее, энергичнее, независимее, самобытнее была «мужская составляющая» общества, — тем более она подвергалась сокрушающему давлению истории, насилию обстоятельств. Думается, можно не приводить примеров: советская история в XX веке, — с ее войнами, репрессиями, идеологическими и экономическими усилиями и насилиями — дает множество примеров. Вот серьезная причина, по которой женщина была востребована к неизмеримо более активному участию в жизни. Так сказать, продвинута на «мужские» роли и должности.
И еще одно «стимулирующее» обстоятельство: нетерпеливое, любой ценой и любыми жертвами достижение «счастья» (желание это, кстати, привито «социалистической» утопией, породившей безнравственность) тоже «давило на психику» и вело нередко на практике к поведению «массового человека» по принципу: «нельзя, но если очень хочется, то — можно»...
И, наконец, еще одно обстоятельство, которое смещает наши оценки понимания Маргариты в ее превращениях. Вернемся к нему. Нередко говорят (и пишут) о том, что сюжет с Маргаритой и мастером (тут — с большой буквы — Мастером) во многом воспроизводит историю сближения и совместной жизни Михаила Афанасьевича Булгакова и Елены Сергеевны Шиловской. Нет! Общего здесь очень мало, далеко не во всем, особенно же — не в том духе!
Во-первых у Елены Сергеевны Шиловской (в первом браке) было двое сыновей. И один из них — Сергей — стал членом новой семьи Булгаковых.
А вот это обстоятельство — как его оценить? Когда М.А. Булгаков и Елена Сергеевна поняли, что им судьбой дано строить свой новый Дом, то Михаил Афанасьевич написал Е.А. Шиловскому: «Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше». Елена Сергеевна в отличие от Маргариты, никогда не была «тайной женой». Он — М.А. Булгаков, тоже принял решение сам. И для этого вовсе не нужно было вступать в контакт с бесами, но — напротив! — быть человеком в полной мере.
Вот эти «координаты» романного мира Булгакова не всегда учитываются читателями романа и пишущим о нем.
...Читаем дальше.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |