Путь к «покою»

Дальше. В следующей главе, мы еще вернемся к главному событию его жизни — встрече с Маргаритой, пока — проследим его путь до конца (то бишь — покоя).

...Маленькое попутное отвлечение. Булгаков, пожалуй, не знал об одном стихотворении Георгия Иванова, тосковавшего в эмиграции об утраченной полноте жизни.

Вот эти строки: не про это ли они?

«...И неслось светозарное пение
Над плескавшей в тумане рекой.
Обещая в блаженном успении
Отвратительный вечный покой...»!

Впрочем, этот соблазн в булгаковском романе касается любого человека. Вообще, если внимательно вдуматься в судьбы персонажей романа, то многие из них (если не все!) оказываются перед выбором: истина или покой. Начать с мастера (и — Маргариты, конечно же, Маргариты!.. Она ведь тоже поначалу выступила против замкнутой жизни мастера, своего рода покоя, отрешенности от идейной суеты окружающей жизни. Это она, как мы знаем, явила рукопись мастера миру приспособленческой литературы). Но когда истина мастера оказалась жестоко отвергнутой литературным «синедрионом» тех лет (в котором главным были такие как Берлиоз и ему подобные), — прежний безобидный покой оказался уже невозможным, невозвратимым. Вот тогда мастер и его подруга и становятся клиентами Воланда (т.е. бесов)!..).

А разве поведение самого Берлиоза с первых страниц романа не было устремлено к покою? Ведь ради этого покоя он и внушает Бездомному идеологические догмы атеизма. Да и вся его жизнь была устремлена к покою. А поскольку покой и истина (а перед этим выбором поставил их — Берлиоза и Бездомного — Воланд) оказались несовместимыми, — выходом оказалась телесная гибель Берлиоза.

Вспомним ряд других искушений «покоя» в романе. Соблазн «покоя» приводит к постыдной наготе потребительниц «дамского магазина» Коровьева. И скандал, устроенный женой председателя акустической комиссии Семплеярова, — тоже расплата за его склонность ложью прикрывать свое развратное поведение. Искушение — хотя и в другом роде — переживает профессор Кузьмин, соблазняемый необычайным «гонораром», которым пытается подкупить его — ради спасения собственной шкуры — буфетчик Варьете Андрей Фокич Соков. Да и знаменитая Аннушка тоже все время оказывается перед выбором — правда или корысть. И выбор делает всегда — в пользу корысти.

И так далее и тому подобное — много раз и со многими.

И вот, вспомним, разумеется, главный сюжет: диалог Пилата и Га-Ноцри.

Опять перед нами момент испытания души человеческой выбором между истиной и покоем. Мы видим, как близость к Иешуа целительна для Пилата, как избавляет она его от жестокой гемикрании! И поэтому Пилат внутренне твердо решает оправдать Га-Ноцри, поселить его в своей личной резиденции, где ему, Га-Ноцри, будет обеспечен покой, ибо в нем Пилат нашел доброго и необходимого собеседника-целителя («Сознайся, ведь ты врач?» — помните!?). Да — какая завидная, обеспеченная обоюдным душевным покоем была бы их жизнь!

Вот этот момент: «...в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа, по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел (...). Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиной волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесари Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора».

Каково?! На что только не пойдешь ради покоя!?

Но не поддается искушению БЕСПОКОЙНЫЙ Иешуа Га-Ноцри. Не отказывается он от истины. Он — всей душой, все сутью своей жизни — вне покоя! Он несовместим с покоем.

Так что, как мы видим, покой — это очень серьезное испытание духа. А устремление к покою — это духовный кризис, капитуляция, поражение и гибель духа.

...Не забудем, к слову, что в десятые годы XX века великим поэтом русским были написаны знаменитые строки: «Покоя нет. Покой нам только снится». Так это и было в России в течение всего XX века. Это осталось нам и в начале XXI века. Александр Блок глядел далеко вперед. Вспомним, кстати, «Двенадцать». Покой — это движение «по ветру» («Гуляет ветер, порхает снег. / Идут двенадцать человек»). Но истина жизни — это способность и неизбежность противостояния ветру: «И вьюга пылит им в очи / Дни и ночи / Напролет...».

Ветер истории метет и «пылит» через весь булгаковский роман (да и через все творчество Булгакова, через всю его судьбу!). И писатель ему противостоит. Это он глубоко и чисто выразил в судьбе Иешуа Га-Ноцри. Покой — это духовная смерть! Это — покорность разрушительным стихиям жизни! Это — отказ от истины!

...Вот она перед нами, эта печальная, трагическая картина, завершающая историю судьбы мастера и Маргариты. Вот каким ПОКОЕМ обеспечил их покровительствующий им Воланд.

В финале романа, завершая сюжет, Воланд отправляет мастера и Маргариту «по этой дороге, по этой. Прощайте!» А сам «черный Воланд. Не разбирая никакой дороги, кинулся в провал, и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита».

Мастер со своей Маргаритой остаются наедине. И вот последние слова Маргариты: «Слушай беззвучие... слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом... Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит... Ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей...» И — внимание! — вдумаемся в слова, которые завершают эту фразу! «...И память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать»! «Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно...».

Разве не ясно, что это самое трагическое, что может произойти с человеком?! Потухшая память, опустевшая навсегда душа человеческая. Разве не это духовная смерть?! Иван Бунин как-то сказал: «Гроб беспамятства». Как тут не вспомнить эти слова! И еще — Василий Васильевич Розанов — вдумаемся в его парадоксальную фразу: «Смерть есть то, после чего ничто не интересно» («Опавшие листья»).

...Нет, мастер — не Булгаков! Потому что Булгаков был подвижником и победителем во всех тех случаях, когда мастер оказывался побежденным. Снова обратимся к переживаниям и мыслям Булгакова в те годы, когда он завершал работу над романом, точнее, смысл его открывался ему более и более. Работа над романом, над пьесами этих лет все более связывала его с жизнью. И была для него не отказом от себя, но нарастающим востребованным самоутверждением.

Вот одна характерная реплика в одном из булгаковских писем во время репетиции «Мольера» во МХАТе: «Работаю на этих редких репетициях много и с азартом. Ничего не поделаешь со сценической кровью» (14 марта 1934 года).

Да, конечно. Иные критические наглости не могли не вызвать у него приливов гнева. Например, узнаем из другого булгаковского письма — что было пережито по поводу одной гнусной рецензии. Даже Елена Сергеевна, познакомившись с нею, впала в ярость: «...порывалась идти объяснятся. Удержав ее за юбку, я еле отговорил ее от этих семейных действий» (13 апреля 1933 года). Не правда ли — напоминает поведение Маргариты? Но разве это завершается «Мазью Азазелло»?

И это в то самое время (и в напряженном до крайностей эмоциональном, духовном «поле»!), когда «многостаночная» работа Булгакова для театра не прерывает его главную работу: «...в голове бродит моя Маргарита, и кот, и полеты. Но я слаб и разбит еще. Правда, с каждым днем я крепну» (26 июня 1934 года). И это притом, что постоянны чувства усталости, переутомления, нездоровья: «Пишу роман, единственная за все это время продуманная вещь» (27 мая 1938 года), «Ночью — Пилат. Ах, какой трудный, путаный материал! Это — вчера... Есть один провал в материале. ХОРОШО, ЧТО НЕ ВО ВТОРОЙ ГЛАВЕ (выделено мною. — В.А. — это ведь важнейшая из всех «древних» глав!). Надеюсь, успею заполнить его». Да, именно вторая глава выстраивает, как мы видели, всю «систему ценностей» в романе.

И еще подчеркнем в заключение темы «Булгаков и мастер»: жизнь Булгакова в литературе была не случайна. Мастер же — «случаен»! У Булгакова была призванность. И высшая плата за нее — им пережитая Голгофа судьбы. Ни Булгаков, ни Иешуа, его герой, не могли (и не хотели!) от нее отказаться, хотя — как мы знаем — были возможности.

Но — памятны слова священника Александра Меня: «человек всю жизнь восходит на гору. А на вершине ее — Голгофа».

Так создавал свой роман, так жил в литературе Михаил Афанасьевич Булгаков. Сравните: мастер словно бы не сам создает роман, а как бы «транслирует» его. Воспроизводит некую истину, не примешивая себя, свою судьбу к ней, а напротив, — отстраняясь. Он — «передаточное звено». Он — безволен. Потому и роман у него «летел к концу». Потому он так легко — и многократно! — отказывается от романа, что роман как бы «не принадлежал ему».

Так что можно ли сомневаться: «комплекс» мастера — это то, что Булгаков преодолевал и сумел преодолеть в себе! И это — один из важнейших уроков, которые мы извлекаем из его судьбы. И это одно из необходимых условий верного прочтения его великого романа.

Повторим в заключении: читать слово «мастер» в романе с Большой буквы — это значит выражать недоверие самому Булгакову.