Подлинная и великая трудность — это умение увидеть то, что есть на самом деле. Встретившись с другим человеком, понять его. Помните, когда к Пилату, у которого «адской болью пылала голова», приводят связанного, избитого Иешуа Га-Ноцри? Это их первая встреча (и — увы, последняя!). И вот оно! — это великое движение Га-Ноцри: Пилат, страдающий гемикранией, спрашивает его, еле шевеля губами: «Так это ты подговаривал народ разрушить ершалаимский храм?..
...Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить: — Добрый человек! Поверь мне...».
Для Пилата это обращение было не только формально недопустимым, но и душевно неожиданным, странным, затронуло, может быть даже вопреки его желанию то, что он носит в себе. В душе своей. И вот его ответная реплика:
— Это ты меня называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно»...» Да, действительно нужно быть душевно болезненно израненным всем, что про него — верного слугу Кесаря — говорят в Ершалаиме (где он исполняет возложенные на него обязанности наместника римского императора). И поэтому он таким необходимым и спасительным считает соблюдение формального этикета. Движение навстречу, столь естественно для Иешуа Га-Ноцри, поэтому его так — неожиданно и глубоко — задело!
И нужно сказать, что эта ответная реакция Пилата, словно бы отталкивающего протянутую ему навстречу человеческую душу, открытое перед ним человеческое понимание, эта реакция лишь свидетельствует о том, как все же чуток, отзывчив и во глубине души не принимает формального общения этот человек — Пилат. Он — как бы внешне ни сдерживался, — не может примириться с репутацией «свирепого чудовища». И, в сущности, это его признание, неожиданное для него самого, — тоже было своего рода движением навстречу Иешуа Га-Ноцри. Если бесы делают все, чтобы убить в человеке отзывчивость, заставить каждого в душе своей примирять все непримиримое, то самая первая фраза Иешуа и ответ на нее Пилата свидетельствуют о совершенно противоположном.
Вот трудный, но спасительный путь, который открывается перед Понтием Пилатом, именем которого названа вторая глава.
Кстати, многократно возвращаясь к тексту романа, серьезно переделывая многие места, Булгаков до конца дней не считал свою работу завершенной. И все же о главе «Понтий Пилат» он сказал в одном из поздних писем с чувством глубокого удовлетворения: «Мне удалась вторая глава».
Итак, она вполне заслуживает, чтобы мы в нее всмотрелись, вдумались повнимательнее.
Вернемся к вопросу: почему болит голова у Пилата? Причем, болит так сильно, что причину ее нужно искать отнюдь не в телесном недомогании: «О боги, боги, за что вы наказываете меня?.. От нее нет средств, нет никакого спасения... Попробую не двигать головой».
Да, причина, если вдуматься, вчитаться — не какая-либо телесная хворь: нет, голова болит, как говорится, «от жизни такой»...
А от какой жизни?
Пилат занимает весьма высокий пост в Ершалаиме. Обладатель высшей власти и хранитель порядка...
Но в том-то и дело, что умный, опытный, чуткий Пилат (все эти качества многократно подтверждены всеми его действиями), видит, что порядка-то нет! Что Ершалаим и его горожане все более оказываются во власти распада, что люди перестают отвечать за себя, что «верхи» и «низы» все более находятся во власти хаоса. ТОЛПА — ее своеволие и безволие, ее стихия все более влияют на ход жизни.
И Пилат тоже вызывает недовольство у этой эгоистической, все более неуправляемой стихии. Вспомним, как отвечает Пилат на слова Иешуа: «Добрый человек! Поверь мне...».
Да, действительно, порядок («храм веры», говоря иными словами) в городе сильно пошатнулся.
Но суть-то дела в том, что этого порядка нет и в самом Пилате.
Причина его болезни — его одиночество на порученному ему посту. Оно вызвано неприятием им — толпы, а толпою — его. Обратите, например, внимание, на то, как толпа, ждущая его решения о судьбе приговоренных к казни, встречает сообщение о том, что — согласно традиции — отпускают на свободу одного из подсудимых. Но не Иешуа (ни в чем не повинного), а настоящего разбойника Вар-раввана. Как безудержно ликование толпы, которая в освобождении Вар-раввана видела, в сущности, свое торжество» («Тут ему — Пилату — показалась, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист»).
Что ж, как говорится, — есть отчего болеть голове.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |