Далее следует глава «Погоня» — погоня Ивана Бездомного за «шпионом» Воландом и подозрительным «клетчатым типом». Ну что ж, как и положено «шпиону». Воланд успешно заметает след — в том числе и потому, что странным образом физически его не может догнать — как ни старается! — возбужденный Бездомный. Воланд просто-напросто растворяется в толпе. Но происходит это, может быть, и потому, что — как предсказано было, — Бездомный переживает приступ шизофрении. Никакого Воланда не было на самом деле — это болезненный сдвиг в сознании по^та, плод его воображения. Как и — возможно — вся сцена на Патриарших прудах (по крайней мере эту версию выдвигает профессор-психиатр Стравинский)...
Тут не все концы сходятся с концами. И все же отбрасывать ее не будем. Сознание Бездомного явно помутилось (вот он пытается задержать подозрительного «клетчатого»: «Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился». Это же происходит и с самим Воландом).
Словом, Воланд и его шайка растворяются бесследно в толпе горожан. Они — неуловимы. Впрочем, и сами горожане, как мы не раз убеждаемся, тоже «растворяются» в бесовском фантоме. Творят его.
И вообще, вся эта глава — «Погоня» — демонстрирует более всего сдвиги в психике Ивана Бездомного: более нелепое поведение трудно себе представить. И в то же время с точки зрения диагноза оно весьма убедительно...
Словом, как мы убедились, это сдвиги во взглядах и в психике Берлиоза и Бездомного и «породили» Воланда и его бесовскую свиту. Воплотили. Выпустили их на волю. И, как говорится, «пошла писать губерния».
В сущности же все, что творилось в душах и умах самых горожан под влиянием собственной их духовной, нравственной разрухи, нашло себе опору и оправдание во всевластии бесов, более того, — придавая бесовству все большие изобретательность и размах.
Из Патриарших прудов пошла волна по всему городу (а, может, наоборот — именно там сосредоточилось — в этом «странном» месте, все то, что происходило в человеческом распадном «реакторе», разноликом и, увы, сходном). Ведь кого ни возьми — от Ивана Никаноровича Босого до Алоизия Могарыча, от буфета в Варьете до ресторана «У Грибоедова» (разговор о мастере и Маргарите Николаевне — особый) — всех «черт попутал» (или они его «попутали»?).
А «бал Сатаны»? Грязная и страшная бесовская «обедня», в которой человеческое грехопадение хлынуло потоком из прорвы времен... Тяжело, мучительно расплачивается ведьма Маргарита за свою удовлетворенную жажду мщения (но и об этом вся речь еще впереди).
Пока же завершим это вступление в события романа вот каким выводом: спор, начавшийся в первой главе «Никогда не разговаривайте с неизвестными», идет из глубины Вечности. Он имеет свое разрешение. Но для этого нужно бесстрашно заглянуть в Вечность.
Вот куда ведет нас, читателей, глава «Понтий Пилат». Прежде чем говорить о «победных» похождениях нечистой силы в сложной жизни города, нужно понять булгаковскую точку зрения на все происходящее: какой нравственной, духовной мерой он измеряет, истолковывает, оценивает все происходящее. Иначе бесы увлекают нас в свой беспредел.
Эта великая мера, выстраданная и ясная, вечная и дающая человеку подлинную свободу и независимость от всех искушений и страхов, но напротив — утверждающая бессмертие духа, устремленная к свету и добру, открывается нам в главе «Понтий Пилат». Эпиграфом снова можно взять слова Александра Блока из «Пролога» поэмы «Возмездие»:
...Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд — да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, — поймешь, где тьма.
Пускай же все пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |