Квартира Булгаковых. Булгаков один, работает, демонстрируя свой значительный профиль гения над письменным столом. На голове его — тюбетейка, Булгаков курит, вьётся дым над значительным профилем. Из другой комнаты входит Елена Сергеевна, она взволнована.
Елена Сергеевна. Женя ещё не приходил?
Булгаков (не прекращая писать). Нет.
Елена Сергеевна. А где Серёжа?
Булгаков. Во дворе. Пошёл встречать брата.
Елена Сергеевна. Что ж так долго?
Булгаков. Не волнуйся, Леночка. Он же всё-таки ребёнок. Пока соберёшь его...
Елена Сергеевна. Я пойду за ним.
Булгаков. Нет. В доме никого нет.
Елена Сергеевна. Прости. Тогда, может, пойдём вместе?
Булгаков. Я не могу.
Елена Сергеевна. Миша, может, всё-таки подлечиться? Есть прекрасная клиника за городом.
Булгаков. Они начнут меня колоть, а мне нельзя... Организм подорван... К тому же должен прийти Викентий Викентьевич...
Елена Сергеевна. Хорошо, подождём...
Пауза. Булгаков искоса поглядывает на Елену Сергеевну, потом встаёт, обнимает её за плечи.
Булгаков. Знаешь, оказывается, Иисуса звали на самом деле не Иисус, а Иешуа... А Иерусалим на самом деле — Ершалаим.
Елена Сергеевна. Как? А почему же тогда?..
Булгаков. В греческом языке нет буквы «ш». А в еврейском — буквы «с». Поэтому, когда переводили...
Елена Сергеевна весьма заинтересованно слушает Булгакова, в самом деле, отвлеклась от тревожных мыслей, но тут раздаётся стук в дверь. Елена Сергеевна вскакивает, бежит открывать. На пороге Вересаев, благообразный лысоватый почтенный доктор-профессор в пенсне. Именно так выглядел бы пожилой Чехов, если б не страдал чахоткой и прожил бы на 20 лет дольше.
Елена Сергеевна (разочарованно). А, это вы... Очень рады, заходите...
Она уходит.
Вересаев. Михаил Афанасьевич, дорогой! Я всю ночь перечитывал свои выписки о Пушкине! А после — ваши наброски. Александр Сергеевич у вас как живой! Если наша пьеса будет готова к столетию со дня смерти!..
Булгаков. Садитесь, Викентий Викентьевич. Я тоже всю ночь перечитывал и должен сказать, что мои наброски никуда не годятся.
Булгаков снимает с головы тюбетейку, кладёт на стол поверх бумаг.
Вересаев. Друг мой! Вы слишком строги к себе! Вот только Дантес у вас слишком благороден. Он же был дегенерат!
Булгаков. Ах, если бы!
Вересаев. Был, был! Об этом пишет этот, как его... забыл... И потом ещё Гончарова!
Булгаков. Это они от горя. В конце концов, Наталья Николаевна не могла полюбить ничтожного человека...
Вересаев. Вы слишком верите женщинам! Вспомните, какие отношения связывали его с бароном Геккереном! Так называемым приёмным отцом!
Булгаков. Это не делает его дегенератом. Но я даже не об этом! Я о самом Пушкине! Вы говорите, что он как живой! А ведь он не тот. Он какой-то получается медный Пушкин. И потом, ну, кто его сможет сыграть? Ведь это же надо играть гения! Причём какого! Самого удивительного! Самого сложного! Самого очевидного гения!
Вересаев. Какая задача для Художественного театра!
Булгаков. Невыполнимая.
Вересаев. Михаил Афанасьевич!
Булгаков. Поверьте, я знаю, что говорю. Но у меня идея. Что если в нашей пьесе роли Пушкина не будет вовсе, а?
Вересаев. Как это?
Булгаков. А вы только себе представьте. Вся интрига будет раскрыта через отношение к нему других героев. Натали, Дантеса... Жуковского... Царя!
Вересаев (лепечет). Но ведь у нас пьеса к столетию со дня гибели... Как можно без него? Солнце русской поэзии...
Булгаков. На солнце нельзя смотреть — ослепнешь!
Появляется Елена Сергеевна.
Елена Сергеевна. Нет, я всё-таки пойду. Неизвестно, что ещё придумал Шиловский. Может, он решил сына не отпустить.
Булгаков. И таким образом заманивает тебя. Не ходи.
Стук в дверь. Елена Сергеевна бросается, открывает, на пороге Пастернак. Елена Сергеевна разочарована.
Пастернак. Освободили! Мужа и сына Ахматовой! Освободили!
Елена Сергеевна (поникшим голосом). Слава богу!
Булгаков. Вот так вот? На другой день после подачи письма?
Пастернак. Говорят, Сталин лично распорядился...
Елена Сергеевна. Как себя чувствует Анна Андреевна?
Пастернак. Уже хорошо. Но поначалу её состояние внушало опасение. Мне показалось, что она помешалась. Всё что-то бормотала. А когда утром из Ленинграда пришла телеграмма, о том, что Пунин и Лев на свободе, мы её разбудили, сказали, она произнесла только одно слово: «Хорошо», — повернулась на другой бок и уснула опять.
Булгаков. Это нервное истощение, это пройдёт. Это я вам как врач говорю.
Вересаев. И я, как врач, подтверждаю.
Все поворачиваются, смотрят на Вересаева, как на умного человека, нечаянно сказавшего глупость.
Пастернак. Уже прошло! В три часа она как ни в чём не бывало уехала в Ленинград.
Детский голос от двери. Ленинграпп!
Все оборачиваются. На пороге стоит Женя, Серёжа и немка-гувернантка.
Елена Сергеевна. Женя! Что же так долго?
Женя (повторяет, Булгакову). Ленинграпп — это такая фамилия. Годится?
Булгаков (достаёт монетку). Сносно, сносно.
Серёжа. А я ещё придумал: Романсон!
Булгаков. Что это значит?
Серёжа. Ну, это я слышал, как вы с мамой говорили, что ты написал роман-сон. Вот я и подумал, что это фамилия!
Булгаков (даёт монетку и ему). Тоже ничего.
Пастернак отошёл к полкам с книгами, что-то взял, листает.
Женя. Варенуха!
Серёжа. Трампазлин!
Женя. Филармонов!
Булгаков (смеётся). Ну, хватит, хватит! Тут в квартире летает муха... Первая проснувшаяся после зимы... Её зовут Мария Ивановна. Ужасно мешает работать. Кто поймает — получит три рубля!
Мальчишки срываются с места, убегают вглубь квартиры. Немка кричит им вслед.
Немка (по-немецки). Евгений! Сергей! Ведите себя прилично!
Булгаков. Екатерина Ивановна, не беспокойтесь! Здесь им шалить разрешается.
Немка (по-русски, с сильным акцентом). Ф этот сумасшедший дом шалят фсе. Я не понимать, почему Ефгений Александрович позфоляет сыну здесь ходить!
Булгаков. Потому что он благородный человек. Шнапсу?
Немка (по-русски). Плагодарю! Я на посту.
Елена Сергеевна ставит перед немкой чай и убегает за детьми. Она теперь счастлива. Булгаков обращается к Вересаеву.
Булгаков. Ещё один вопрос, Викентий Викентьевич. Об Александре Сергеевиче и императоре... Скажите, как так вышло, что Пушкин простил царя?
Вересаев. Вы хотите сказать, как царь простил Пушкина? О, очень просто! Николай Павлович стал непопулярен после повешения пяти декабристов, и чтобы поднять своё реноме в обществе, он решил вернуть из ссылки Пушкина!
Булгаков. Нет, я не оговорился. Я спросил, почему Пушкин простил царя? Ведь почти все пятеро повешенных были его друзьями? И ещё многие оказались в Сибири... Почему же он вышел от него растроганный и никогда ни одного слова больше не сказал против?
Вересаев. Потому, что царь обещал ему свободу слова. Что может быть важнее для литератора?
Булгаков. Так-таки свободу?
Вересаев. Относительную, конечно. Император предложил Пушкину быть его личным цензором. Об этом они договорились сразу же, при том знаменитом разговоре двадцать шестого года... и это неукоснительно соблюдалось!
Булгаков задумывается.
Булгаков. Очень интересно, Викентий Викентьевич... Стало быть можно простить убийцу близких людей, если он даёт тебе возможность жить и работать?
Вересаев. Нигде нет сведений, что Пушкин его простил. Так вообще вопрос не стоял, я от вас от первого слышу такую... формулировку... Но сейчас я думаю, что если бы Пушкин продолжил борьбу, писал бы снова про «жестокую радость», с которой он видит «его погибель» и «смерть детей», то не было бы Пушкина... Кому от этого было бы лучше?
Булгаков. Уж точно не Пушкину!
Вересаев. И не русской словесности!
Булгаков. Всё это очень интересно! Вы садитесь, сейчас будем ужинать!
Входят Ильф, Петров, Катаев, Олеша. Олеша трезвый и злой.
Ильф. Кто сказал про ужин?
Петров. Мы голодные!
Олеша. Подождите вы! Михаил Афанасьевич! Вы слышали про Эрдмана?
Булгаков. Нет. Что?
Олеша. Арестовали.
Катаев. За басни.
Булгаков мрачнеет.
Олеша. Послушайте, надо что-то делать. Вы же умеете!
Булгаков. Я? Что? Что я могу?..
Олеша. Вы можете написать письмо, вы можете позвонить!
Булгаков. Я? Нет!..
Ильф. Ну, хорошо, вам позвонят!
Булгаков. Для этого нужно, чтобы кто-нибудь застрелился!
Катаев. Несмешная шутка.
Петров. Или просто выпустят по вашему письму, как родных Ахматовой!
Булгаков. На это нельзя рассчитывать!
Пастернак. Не напишите?
Булгаков. Нет, извольте, я напишу, конечно! Но вы напрасно наделяете мои письма правительству чудодейственной силой.
Подбегает Женя, протягивает дохлую муху на ладони.
Женя. С вас три рубля, Михаил Афанасьевич!
Немка (по-немецки). Какая гадость! Немедленно помойте руки, Евгений!
Булгаков (внимательно рассмотрев муху, говорит очень серьёзно). Это не она! Это не Мария Ивановна! За эту могу дать только полтора.
Женя заливисто смеётся и убегает. Но Булгаков серьёзен. На него все выжидательно смотрят, под взглядами ему становится неуютно. Он оглядывается по сторонам и находит спасение.
Булгаков. Знаете, господа, мне не даёт покоя этот портрет. На нём тускнеют краски... Мне кажется, что это дурное предзнаменование...
Олеша. Вы это спёрли у Оскара Уайльда.
Елена Сергеевна (входя). Нет, в самом деле. Я тоже сначала думала, что Миша придумывает... Но потом пригляделась — действительно. Солнце на него не падает, так что... Сверхъестественное что-то!
Булгаков. И потускнели они ещё больше в тот самый день, как я побывал на приёме у Сталина...
Катаев. Что?
Петров. Когда?
Ильф. Не может быть!
Булгаков (как бы спохватывается). Ах, чёрт! Проговорился! Ведь не хотел! Подумал, снова разнесут...
Подбегает Серёжа. Протягивает дохлую муху.
Немка (по-русски). Фуй, Серёша! (по-немецки) Противная игра!
Пастернак. Расскажите, Михаил Афанасьевич!
Вересаев. Расскажите!
Олеша. Враньё.
Ильф. Он нарочно время тянет!
Петров. Издевается...
Булгаков действительно слишком долго всматривается в муху, вертит.
Булгаков. Нет! И снова не она! (лезет за кошельком, но потом останавливается) Позвольте-позвольте, но ведь это та же самая муха, которую приносил Женя-маленький! Нажиться хочешь? Мошенник!
Серёжа смеётся, убегает. Булгаков обводит всех взглядом, все ждут рассказа.
Олеша. Ну, не тяните, дайте выпить и рассказывайте!
Булгаков. Да что тут рассказывать? Написал я Сталину письмо...
Ильф и Петров. Об этом мы знаем!
Булгаков. Да нет, другое, новое... Так, мол, и так... Несмотря на ваше участие, положение отчаянное, не печатают, не ставят, денег не платят... И подписался «Трампазлин». Уж не знаю, что это на меня нашло.
Теперь кабинет Сталина высвечивается в правом верхнем углу. Сталин стоит спиной в своём обычном френче, держит лист бумаги на отлёте. То, что это Сталин, ясно по акценту, с которым он говорит. При этом нижняя часть сцены, квартира Булгакова, гаснет.
Сталин. Трам-па-злин. Это что за штука такая! Ягода!
Перед Сталиным появляется всесильный до поры наркомвнудел Генрих Ягода.
Сталин. Ты всё знаешь, это что такое? Что это за писатель такой «Трампазлин»? Ягода. Это Булгаков, товарищ Сталин!
Сталин. Булгаков? И почему же он пишет мне такое письмо?
Сталин в гневе оборачивается и оказывается, что он не во френче, а в мундире Николая I. К его усам добавились николаевские бакенбарды и легкомысленные завитки на височках.
Сталин. А ну-ка послать за ним немедленно!
Ягода (щёлкает каблуками). Слушаюсь!
Кабинет гаснет, зажигается квартира. Но гостей в ней нет, раздаётся звонок, Елена Сергеевна открывает, входит Ягода.
Ягода. Где Булгаков?
Елена Сергеевна (растеряна). Вот...
Булгаков выходит из спальни в пижаме, босой.
Булгаков. О, Боже!
Ягода (строго). Бога нет.
Булгаков. К Горькому?
Ягода. Бери выше.
Булгаков задрожал.
Булгаков. Я сейчас... Я переоденусь...
Ягода. Приказано взять, в чём есть!
Ягода начинает толкать Булгакова по лестнице наверх. Прожектор провожает их, квартира гаснет, кабинет загорается, Ягода вводит Булгакова к Сталину-Николаю.
Сталин. Ну, вот он, мой писатель... Хорошо выглядишь!
Булгаков (переступает с одной босой ноги на другую, пытается запахнуть пижаму на груди). Это я от радости, Иосиф Виссарионович.
Сталин. Да? И ты от радости написал мне такое письмо?
Булгаков. Нет, конечно...
Сталин. Тогда почему?
Булгаков. А что уж? Пишу-пишу пьесы, а толку никакого! МХАТ не ставит, денег не платит!
Сталин. Ну-ка, подожди.
Сталин поднимает трубку, набирает номер.
Сталин. Алло? Художественный театр? Сталин говорит. Позовите мне Станиславского. Что? Умер? Когда? Сейчас? (закрыв трубку рукой, Булгакову) Представляешь, умер сейчас, как сказали ему... (в трубку) Тогда позовите мне Немировича-Данченко. (Пауза.) Что? Умер?! Тоже умер? Когда?.. (Булгакову) Понимаешь, тоже сейчас умер. Ну, ничего, подожди (в трубку). Ну, кто-нибудь живой там у вас есть? Директор Егоров?
Булгаков. Да, этого просто так не убьёшь...
Сталин (в трубку). Так вот, товарищ Егоров, у вас в театре пьеса одна лежит (косится на Булгакова), писателя Булгакова пьеса... Я, конечно, не люблю давить на кого-нибудь, но мне кажется, это хорошая пьеса... Что? По-вашему тоже хорошая? И вы собираетесь её поставить? А когда вы думаете? (закрывает трубку рукой, Булгакову) Ты когда хочешь?
Булгаков. Господи! Да хоть бы годика через три!
Сталин (строго). Не поминай всуе! (в трубку) Я не люблю вмешиваться в театральные дела, но мне кажется, что вы бы могли её поставить... (подмигивает Булгакову) месяца через три... Что? Через три недели? Ну, что ж, это хорошо. А сколько вы думаете платить за неё?.. (Булгакову) Ты сколько хочешь?
Булгаков. Да мне бы... ну хоть бы рубликов пятьсот.
Сталин (качает головой, в трубку). Я, конечно, не специалист в финансовых делах, но мне кажется, что за такую пьесу надо заплатить тысяч пятьдесят. Что? Шестьдесят? Ну, что ж, платите, платите! (Булгакову). Ну, вот, видишь, а ты говорил...
Булгаков. Спасибо вам, Иосиф Виссарионович!
Сталин. Не благодари... Для чего же ещё я и нужен, как не заботиться о моих писателях?
Треплет его по щеке.
Булгаков. Если я только могу мечтать о чём-то ещё...
Сталин (сдвинув брови). Что?
Булгаков. Если бы ещё напечатали мой роман...
Сталин. Хороший?
Булгаков. А вы прочтите.
Булгаков вынимает из-за пазухи рукопись.
Булгаков. Станьте моим цензором, ваше величество!
С поклоном подаёт рукопись.
Кабинет со Сталиным гаснет, Булгаков спускается вниз, постепенно высвечивается квартира, все гости на месте.
Булгаков. Взял он у меня роман, пообещал прочесть, а потом, уже прощаясь, подошёл, обнял меня и... прослезился!
Гости покатываются со смеху. Стол накрыт к ужину. За ним очень много народу, не только те, кто пришёл раньше, добавились друзья: и лысый Лямин с женой и интеллигентный Топлёнинов с гитарой в руках, и дамы... Все аплодируют рассказу Булгакова. Булгаков кивает вновь прибывшим, Лямину жмёт руку, целуется с его женой.
Подбегает Женя, подаёт муху.
Немка. Фуй, Женя!
Булгаков. Вот! А вот и она! Мария Ивановна! Получай три рубля!
Немка (по-немецки). Всё, Евгений, мойте руки и идём! Нам пора! Ваш отец строго-настрого запретил вам здесь ужинать!
Елена Сергеевна стоит в дверях со слезами на глазах, собрала Жене какой-то гостинец. Серёжа рядом с ней.
Елена Сергеевна (по-немецки). Лоли, милая, вы как-то намекните Евгению Александровичу, чтобы он почаще отпускал Женю... И позволял гостить подольше... Я всё-таки мать... И потом, он братьев разлучил!
Немка (по-немецки). Я в семейные дела не вмешиваюсь, Елена Сергеевна! (по-русски) Но если хотите мой мнений, то Ефгений Александрович феликодушен чересчур!
Подходит Булгаков.
Булгаков. А вот однажды поедем мы все вместе на пароходе по Чёрному морю. И Екатерина Ивановна, конечно, тоже. Только к тому времени она будет уже хорошо говорить по-русски. И вот случится шторм, пароход будет качать, и Екатерину Ивановну начнёт тошнить... Серёжа принесёт ей воды, а она так оттолкнёт его ногой и скажет: (с немецким акцентом) Уйди ты, сфолочь!
Все смеются, Елена Сергеевна сквозь слёзы. Немка раздражена, поджимает губы, уводит Женю. Серёжа остаётся. Он с братом обменивается печальным взглядом. Булгаков обнимает Елену Сергеевну. Вдруг из-за стола, из толпы ужинающих поднимается Вересаев.
Вересаев. Постойте-постойте! Но ведь Станиславский жив!
Все разражаются хохотом... Когда немного успокаиваются, оживает задумчивый Олеша.
Олеша (теперь он пьяный и злой). А вы правда пишете роман?
Булгаков становится серьёзным.
Булгаков. Да...
Олеша (мрачно). Почитаете?
Булгаков. Ну, что ж... Если вам угодно... тут, кажется, все свои... Я бы и сам хотел...
Булгаков уже бросился к столу, уже нашёл тетрадку, уже вышел на середину комнаты, открыл... (он так и остался босым и в пижаме)
Булгаков. Только я прошу вас, господа, как только вам надоест, честно сказать...
Олеша. Читайте уже!
Булгаков откашлялся и начал.
Булгаков. «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина»...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |