Речевая партия Елены, по сравнению с речевыми партиями Алексея и Николки, характеризуется меньшей цельностью, недостаточной структурированностью. Это отрывочные реплики, большей частью — краткие (то есть произнесенная прямая речь [Кожевникова 1994:117, 166]) и отдельные фрагменты, выдержанные в несобственно-прямой и необозначенной прямой речи как средствах передачи речи внутренней. Можно сказать, что в романе нет законченного образа сестры Турбиных: он растворяется в общей атмосфере повествования и даже в большей степени, чем Лариосик, принадлежит фону1.
Сдержанный и гордый («Ни звука не ответила Елена, потому что была горда» (С. 36)) характер Елены проявляется в ее молчаливости, немногословности. Вероятно, с этим связано сосредоточение несобственно-прямой речи именно на первых страницах романа: читатель начинает знакомиться с героями и ему дается представление об особенностях их речевого поведения. Однако, не все исследователи подобные фрагменты квалифицируют как несобственно-прямую речь.
«Елена же в это время плакала в комнате за кухней, где за ситцевой занавеской, в колонке, у цинковой ванны, металось пламя сухой колотой березы. Хриплые кухонные часишки настучали одиннадцать. И представился убитый Тальберг. Конечно, на поезд с деньгами напали, конвой перебили, и на снегу кровь и мозг. Елена сидела в полумгле, смятый венец волос пронизало пламя, по щекам текли слезы. Убит. Убит...» (С. 31).
Ряд исследователей подробно рассматривают динамику речевых структур в этом фрагменте. Е.Г. Архангельская подобные отрезки текста считает «смешанной речью»2, а Т.Г. Винокур отказывается признавать подобные фрагменты текстовой ткани написанными НПР (отсутствие необходимых формальных показателей, а также, по мнению Т.Г. Винокур, отсутствие у автора намерения передавать внутреннюю речь героини [Винокур Т.Г. 1979:53]); с точки зрения этой исследовательницы, перед нами авторская речь, но «взорванная изнутри вторжением личности героя» [там же, 54]. В результате намеренная расплывчатость лица адресанта создает эффект сопереживания автора-рассказчика и героини.
Попытаемся разобраться в этих противоречивых оценках. Несобственно-прямая речь представляет собой тип повествования, «организованный точкой зрения персонажа, связанный с ситуацией речи (чаще всего — внутренней), и имеющий разное стилистическое оформление», то есть НПР может тяготеть и к книжной, и, в других случаях, к разговорной речи. Именно эти стилистические колебания и затрудняют однозначное определение субъекта речи: автор это или персонаж [Кожевникова 1994:159].
Преобладание на первых страницах романа внутренней речи Елены заставляет усомниться в том, что Булгаков не имел намерения изображать внутреннюю речь героини. К тому же, стилистика данной фразы значительно отличается от окружающего ее контекста и включает в себя явственные приметы речи Елены: вводные слова, подчеркивающие полную уверенность героини в том, для чего нет достаточных оснований; соединение нескольких простых (коротких, двух-трехчленных) предложений в одно сложное и, как, результат этого, цепочка глаголов, находящихся на близком расстоянии друг от друга, что приводит, однако, не к подчеркнутому динамизму действия, а к нагнетанию экспрессии (напряжения); безглагольные предложения (обстоятельство места+существительное); повторы.
Признание данного отрывка НПР Елены ни в коей мере не препятствует созданию эффекта сопереживания автора своей героине. Развитие несобственно-прямой речи явилось обратной стороной процесса вытеснения из литературы 19 в. «прямых форм выражения авторского начала». Стилистическая свобода НПР компенсирует отсутствие таких форм [Кожевникова 1994:161].
Следующий фрагмент внутренней речи Елены (С. 53) представляет собой сложное переплетение разных типов языковых структур.
«Елена была одна и поэтому не сдерживала себя и беседовала то вполголоса, то молча, едва шевеля губами, с капором, налитым светом, и с черными двумя пятнами окон.
— Уехал...
Она пробормотала, сощурила сухие глаза и задумалась. Мысли ее были непонятны ей самой. Уехал, и в такую минуту. Но, позвольте, он очень резонный человек и очень хорошо сделал, что уехал... Ведь это же к лучшему...
— Но в такую минуту... — бормотала Елена и глубоко вздохнула.
— Что за такой человек? — Как будто бы она его полюбила и даже привязалась к нему. И вот сейчас чрезвычайная тоска в одиночестве комнаты, у этих окон, которые сегодня кажутся гробовыми. Но ни сейчас, ни все время — полтора года, — что прожила с этим человеком, и не было в душе самого главного, без чего не может существовать ни в коем случае даже такой блестящий брак между красивой, рыжей, золотой Еленой и генерального штаба карьеристом, брак с капорами, с духами, со шпорами и облегченный, без детей. Брак с генерально-штабным, осторожным прибалтийским человеком. И что это за человек? Чего же такого нет главного, без чего пуста моя душа?
— Знаю я, знаю, — сама сказала себе Елена, — уважения нет. Знаешь, Сережа, нет у меня к тебе уважения, — значительно сказала она красному капору и подняла палец. И, сама ужаснувшись тому, что сказала, ужаснулась своему одиночеству и захотела, чтобы он тут был сию минуту. Без уважения, без этого главного, но чтобы был в эту трудную минуту здесь. Уехал. И братья поцеловались. Неужели же так нужно? Хотя позволь-ка, что ж я говорю? А что бы они сделали? Удерживать его? Да ни за что. Пусть едет. Поцеловаться они поцеловались, но ведь в глубине души они его ненавидят. Ей-богу. Так вот все лжешь себе, лжешь, а как задумаешься, все ясно — ненавидят. Николка, тот еще добрее, а вот старший... Хотя нет. Алеша тоже добрый, но как-то он больше ненавидит. Господи, что же это я думаю? Сережа, что это я о тебе думаю? А вдруг отрежут... Он там останется, я здесь...
Мой муж, — сказала она, вздохнувши, и начала расстегивать капотик. Мой муж...» (С. 53—54)
Авторское повествование ⇒ ПР (как передача произнесенной речи) ⇒ авторское повествование + необозначенная ПР (как передача внутренней речи) ⇒ произнесенная ПР + авторская ремарка ⇒ произнесенная ПР (вопрос) + ППР + авторское повествование + необозначенная ПР (внутренняя речь) ⇒ произнесенная ПР + ремарки автора ⇒ КР + необозначенная ПР (внутренняя речь) ⇒ произнесенная ПР + авторские ремарки.
Даже в приведенных отрывках (не считая реплик Елены в предшествующих диалогах) бросается в глаза преобладание прямой речи (выделенной или невыделенной). И это неслучайно. В самые критические моменты эта героиня проявляет себя именно в прямой речи. Так, молитва Елены (один из кульминационных эпизодов в романе) выдержана в форме прямой речи (С. 253), а также ее обращение к Богородице (после получения известия о женитьбе Тальберга) (С. 263). Если в первом случае еще можно предположить, что Елена молилась вслух, то во втором фрагменте это без сомнения ее внутренняя речь.
Таким образом, для создания речевого образа Елены особо значимым является пласт прямой речи. Она в достаточно высокой степени индивидуализирована3. Кажется, что в романе речь героини несколько суховата4. Фразы коротки и деловиты. Елена сосредоточенно замкнута. Экспрессия создается с помощью многократных повторов или слов, или же темы:
«Пусть! Пусть! Пусть даже убит, — надломленно и хрипло крикнула она. — Все равно. Я пью. Я пью.» (С. 50).
«Будь прокляты немцы. Будь они прокляты. Но если только Бог не накажет их, значит, у него нет справедливости. Возможно ли, чтобы они за это не ответили Они ответят. Будут они так же, как и мы, будут <...>
— Будут кошек есть, будут друг друга убивать, как и мы...» (С. 160).
Повторы слов вообще чрезвычайно характерны для речи Елены. Цель: придание речам большей весомости и значимости в своих же глазах. Кристаллизация мысли. Может быть, следствие суеверности Елены5: вера в магию слова (см. сцену молитвы, с. 253).
Еще один способ создания повышенной экспрессии — авторский комментарий, который до странности напоминает характеристики Маргариты в последнем романе Булгакова, особенно в тех случаях, когда подчеркивается ее принадлежность к нечистой силе.
«...хрипло и надломленно крикнула она... (С. 50).
«Она упрямо повторяла «будут», словно заклинала. На лице у нее играл багровый цвет, а пустые глаза были окрашены в черную ненависть» <...> «...говорила Елена, звонко и ненавистно грозила огню пальцами» (С. 160)6.
Эти признаки и коннотации исчезают в пьесе. Сам Булгаков писал, что в пьесе образ Елены лишен некоторых отрицательных черт в силу особых законов драматургического жанра.
Примечания
1. Образ Елены выстраивается в пьесе. Значительно увеличивается и логически упорядочивается ее речевая партия (в частности, и за счет введения любовной линии).
2. «Часто в рамках косвенной речи специально подчеркивается внешняя манера персонажа, «сопереживающего» с автором... Эту речь можно считать «смешанной», она в равной мере принадлежит и автору, и герою» [Архангельская 1972:121].
3. По мнению ряда исследователей (см., например, [Винокур Т.Г. 1979:57]) речь Турбиных не имеет принципиальных отличий от речи самого автора.
4. В пьесе ее речевая партия значительно смягчена.
5. «Вот помолилась... условие поставила. Ну, что ж... не сердись... не сердись, Матерь Божия», — подумала суеверная Елена» (С. 263).
6. Ср. в «Мастере и Маргарите»:
«...затем, хриплым голосом и стуча рукою по столу, сказала, что она отравит Латунского» (С. 411).
«Я тебя вылечу, вылечу, — бормотала она, впиваясь мне в плечи <...> Она оскалилась от ярости <...>» (С. 415).
«<...> кудрявая черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая, скалящая зубы» (С. 498).
«<...> сказала Маргарита, стараясь смягчить свой осипший на ветру, преступный голос» (С. 508).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |