Вводные замечания: структура образа Бегемота

— Не воображаешь ли ты, что находишься на ярмарочной площади?..
* * *
— Совершенно с вами согласен, мессир...

Предположительно, что «имя Бегемот взято из апокрифической ветхозаветной книги Еноха»: М. Булгаков, по-видимому, был знаком с исследованием И.Я. Порфирьева «Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях», где упоминается «морское чудовище Бегемот» (Соколов 1996, 49). Среди других возможных источников, помогающих воссоздать своеобразную генеалогию булгаковского кота Бегемота, называется также демоническое чудовище, по прозвищу Бегемот, которое встречается в трактате инквизиторов Г. Инститориса и Я. Шпренгера «Молот ведьм» и в книге М. Орлова «История сношений человека с дьяволом»; указывается и на брошюру В. Фишера «История дьявола», где повествуется о большом чёрном коте — посланце сатанинских сил (Вулис 1990, 11, 120).

В фантастическом образе Бегемота выделяются три модификации, сосуществование Которых обусловливает многоплановость образа: Волшебный Кот — Толстяк — Демон-паж. Речевое воплощение каждой модификации характеризуется своими стилистическими особенностями: Волшебный Кот и Толстяк являются гротесковыми и по стилистическому решению контрастируют с третьей модификацией Демон-паж. Большей сложностью стилистического решения, пестротой экспрессивных красок характеризуется модификация Волшебный Кот (Стойкова 1996, 12—20). Однако, несмотря на стилистическую неоднородность, образ Бегемота воспринимается как целостный. Единство образа в художественной системе произведения и в сознании читателя удерживается различными средствами, в том числе и языковыми, начиная с общей номинации персонажа — Бегемот — для всех ипостасей. Речевые образы Волшебного Кота и Толстяка соотносятся благодаря актуализации в контекстах признака внешнего физического сходства Толстяка с котом, которое передаётся семантикой сравнительно-сопоставительных оборотов или определений-эпитетов в разных типах речи: в авторском повествовании, отражающем восприятие других персонажей: Варенухи, администратора Варьете: какой-то небольшой толстяк с кошачьей физиономией, похожий на кота [111]; или швейцара валютного магазина: толстяк в рваной кепке, /.../ немного смахивающий рожей на кота; котообразный толстяк, так и прущий в магазин [337]; или Арчибальда Арчибальдовича: Бегемот /.../ надел кепку на круглую голову, поросшую густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть [344]; в прямой речи другого эпизодического персонажа, Аллы Ричардовны: входит кот. Чёрный, здоровый, как бегемот. Я, конечно, кричу ему «брысь!». Он — вон, а вместо него входит толстяк, тоже с какой-то кошачьей мордой /.../ смотрю: нету этого с кошачьей мордой [185].

Способность говорения и речевого самовыражения свойственна Волшебному Коту и Толстяку. И хотя Демон-паж не имеет самостоятельной речевой партии в романе и его образ развёртывается в авторском повествовании, эта модификация чрезвычайно значима в концепции целостного образа Бегемота. Метаморфоза Кота в финале романа — превращение его в Демона-пажа — раскрывает истинную суть персонажа как демона-пажа, слуги-шута в свите Воланда. Текстовая категория ретроспекции, основанная на способности памяти удерживать информацию и сцеплять её с вновь сообщаемым (Гальперин 1981), позволяет соотнести проявления речевого поведения Волшебного Кота, буффонаду, карнавальную игру, розыгрыши, с образом «безмолвного» Демона-пажа — лучшего шута, какой существовал когда-либо в мире [368]¹.

Игра, рассматриваемая как тотальный структурообразующий принцип, проникающий и в глубинные смыслы романа (Белобровцева 1997, 68), ярко и очевидно эксплицируется в образе и, в частности, в речи Бегемота. Демоническая природа Кота обусловливает, с одной стороны, его оборотничество, внешние превращения, с другой — бесконечные проделки и розыгрыши, которыми забавляются мелкие бесы — Бегемот и Коровьев. Разнообразные личины определяют многоголосье речевых партий Бегемота. Главная его роль — роль слуги-шута при господине — также предполагает буффонаду и всевозможную речевую игру.

Действительно, вокруг Бегемота (и его спутника Коровьева) складываются комические ситуации. Отражённые в речи Бегемота розыгрыши и шутовство формируют имплицитный смысловой план высказываний, сущностно характеризующий когнитивный аспект языковой личности этого персонажа.

Примечания

1. Воплощение в образе Бегемота гротескных мотивов превращений и балагана (о гротескных мотивах см. Бахтин 1990, 38—60) свидетельствует о гротескном характере образа персонажа (Стойкова 1996).

Тяготение М. Булгакова к гротеску отмечается исследователями его раннего творчества (Малярова 1970; Менглинова 1988; Менглинова 1991).