Одной из основных задач автора при организации повествования является выбор типа повествования. С типом повествования, который представляет собой «относительно устойчивую композиционно-речевую форму, связанную с определенной формой изложения» и характеризуется определенной «интонацией, соотношением видо-временных форм, порядком слов, общим характером лексики и синтаксиса» [Кожевникова 1985: 104], в основе которого лежит «система приемов и речевых средств, мотивированная единством выбранной автором точки зрения повествователя или персонажа, организующей весь текст, значительное его пространство или отдельные фрагменты» [Николина 1993: 32], связано соотношение в тексте речевых систем повествователя и персонажа, организация повествовательной перспективы высказывания, набор средств, передающих ту или иную позицию автора или персонажа.
Е.В. Падучева характеризует роман «Мастер и Маргарита» как «традиционный нарратив с экзегетическим повествователем» [Падучева 1996: 278] — как повествовательную форму, отличающуюся, по ее словам, тем, что повествователь: 1) скрывает свое присутствие и не использует ни собственно дейктических элементов языка (характеризующих именно его, повествователя, позицию), ни элементов с экспрессивно-коммуникативной ориентацией, которые указывают на него как на говорящего (исключение составляют неповествовательные фрагменты текста: «лирические отступления» и риторические обращения повествователя к самому себе, к читателю и случаи выражения своего отношения к происходящему («О боги, боги мои <...>!..»1, «За мной, мой читатель!» и т. д.)), 2) не имеет права ни на какие речевые акты, кроме сообщения; хозяин-распорядитель эгоцентриков персонажей почти всегда повествователь (а не персонажи, как в свободном косвенном дискурсе), эгоцентрические элементы, указывающие на определенного персонажа как на субъекта речи и сознания, проецируются повествователем на нарративный уровень.
Данное определение, на наш взгляд, требует уточнений, т. к. роман не обнаруживает строгого соответствия признакам традиционного нарратива и с наглядностью иллюстрирует положение Е.В. Падучевой же «об отсутствии на практике (в конкретном художественном тексте) строгой разницы между традиционным нарративом и свободным косвенным дискурсом, поскольку текст может иметь признаки и той и другой формы» [там же: 347].
Форму повествования «Мастера и Маргариты» мы определяем как субъективированное третьеличное повествование. Субъективированность обусловлена повышенной ролью персонажного начала (в повествовании широко используется слово и повествовательная точка зрения изображаемых персонажей) и яркой субъективностью точки зрения «московского» повествователя. Повествователь «московских» глав не только активно проявляет себя в произведении как повествующее лицо, но и выступает в роли лица «повествуемого», принадлежащего к изображаемой реальности (к плану диегесиса), наделен чертами конкретного персонажа в рамках излагаемой им истории2 и нередко позиционирует себя в тексте как непосредственный наблюдатель событий. Отход от принципов традиционного повествования в сторону повествования субъективированного свойственен роману в целом, хотя «ершалаимские» главы выделяются на фоне «московских» наличием экзегетического, неперсонифицированного, относительно слабо выраженного нарратора.
На языковом уровне организации текста, а именно — в системе повествовательных точек зрения (повествователя и персонажей), сменяющих друг друга в тексте, специфика повествовательной формы романа проявляется в размывании границ между нарраториальным и персональным повествовательными планами.
Примечания
1. Цитаты из романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» здесь и далее приводятся по изданию: Булгаков М.А. Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Мастер и Маргарита. М.: Голос, 1999.
2. Если следовать терминологии К.Н. Атаровой и Г.А. Лесскис, то «московский» текст романа соответствует одной из модификаций третьеличной повествовательной формы, характеризующейся тем, что «персонифицированный автор заявляет о своем личном знакомстве с персонажами или лицами, знавшими их непосредственно, хотя не был сам действующим лицом в описываемых событиях и его роль не сводится к простой ретрансляции чужого повествования, выполняет функцию хроникера и повествование его как незаинтересованного лица приобретает особую достоверность» [Атарова, Лесскис 1980].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |