Литературной коммуникации так же, как и повседневному человеческому общению, присущи такие прагматические параметры, как автор речи, его коммуникативная установка, адресат и связанный с ним перлокутивный эффект (эстетическое воздействие). Наличие повествовательной категории адресата обязательно в тексте, обусловлено коммуникативной природой высказывания: «от авторов непосредственно не зависит, кто прочтет написанное ими. Однако отношение к читателю, опосредованное адресатом, имманентно акту письма», — подчеркивает М. Науман (см.: [Науман 1978: 56—57]). Адресат в принципе свободен в выборе вектора реагирования на содержание высказывания. Но всякий речевой акт рассчитан на определенную модель адресата, вступающего в коммуникацию в определенном своем аспекте, амплуа или функции, соответствующем аспекту говорящего (см. [Арутюнова 1981: 357—359]).
Литературная коммуникация — явление более сложное, нежели другие формы коммуникации. Усложнен, в сравнении с нехудожественными формами обмена информацией, и процесс восприятия литературного текста. Обычные виды связи, по словам Ю.М. Лотмана, «знают только два случая отношений сообщения на входе и выходе канала связи — совпадение или несовпадение. Второе приравнивается к ошибке и возникает за счет «шума в канале связи» — разного рода обстоятельств, препятствующих передаче. <...> Между пониманием и непониманием художественного текста оказывается очень обширная промежуточная полоса. Разница в толковании произведения искусства — явление повседневное и <...> органически свойственно искусству»; с этим Ю.М. Лотман связывает «способность искусства коррелировать с читателем и выдавать ему именно ту информацию, в которой он нуждается и к восприятию которой он подготовлен» [Лотман 1970]. Психология самого читателя: его знания, опыт, система нравственных ценностей, мировоззрение и т. д. — накладывает свой отпечаток на восприятие текста. Сказывается на восприятии и особенность художественного изображения мира: читатель имеет такое представление о повествуемой действительности, какое получает «из текста», из восприятия «повествуемого мира»1, мир изображаемый непосредственному восприятию и оценке недоступен, от читателя требуется ряд усилий, чтобы в какой-либо степени «реконструировать» фактическое положение вещей, о которых повествуется.
Главные повествовательные инстанции (отправитель и получатель художественной информации), как уже было сказано ранее, на каждом из повествовательных уровней вступают в коммуникацию в специфической форме. Соответственно этому мы будем различать — адресата и реципиента сообщения. Адресат — это предполагаемый отправителем получатель, т. е. тот, кому отправитель направил сообщение, кого он имел в виду, а реципиент — фактический получатель, о котором отправитель может не знать (см.: [Шмид 2003: 39]). Адресатом же текста (сообщения) является одновременно абстрактный читатель, предполагаемый адресат или идеальный реципиент автора2, и читатель фиктивный — адресат или идеальный реципиент (читатель или слушатель) нарратора. Таким образом, на внетекстовом уровне в коммуникацию с автором вступает конкретный реципиент текста (фактический получатель сообщения), на внутритекстовом — абстрактный (имплицитный, внутренний) читатель (адресат абстрактного автора), на уровне собственно повествования, наррации — фиктивный читатель (наррататор).
Абстрактный читатель не выражен эксплицитно, конкретный читатель существует вне текста. В тексте присутствует читатель фиктивный. Именно с ним соотносится в первую очередь образ читателя в произведении, с ним повествователь ведет диалог, на его восприятие текста рассчитывает.
Фиктивный читатель может быть выражен в тексте эксплицитно и имплицитно. Выявленность его зависит от выявленности нарратора: чем более выявлен Нарратор, тем сильнее он способен вызвать определенное представление об адресате (об этом говорится в работе [Шмид 2003: 100]) (наибольшую сложность представляет проблема выделения наррататора в случае «имперсонального повествования», когда сам рассказчик обладает «нулевой степенью индивидуальности» [Ильин 2004а: 274]). Экспликация наррататора, как правило, подразумевает наличие грамматических форм второго лица и определенных формул обращения. Имплицитное изображение основывается, как и изображение нарратора, на экспрессивной функции языка (В. Шмид; см. также мнение С. Чэтмана (см. [Chatman 1978]), который считает, что любой отрывок текста, не представляющий собой диалога или простого пересказа событий, но что-то объясняющий, косвенно апеллирует к адресату и воссоздает инстанцию наррататора, так как любой объясняющий пассаж предполагает и объясняющего, и того, кому объясняют).
Выделение «воображаемого читателя» («адресата») подчеркивает «диалогическое» начало творчества, его направленность на читателя. Художественный текст предстает как воплощение определенной программы «воздействия» (воздействие произведения следует отличать от его восприятия, где активной стороной выступает читатель) (об этом см. [Чернец 1999: 23]). Композиционное построение художественного текста может «специально предусматривать определенное поведение читателя — таким образом, что последнее входит в расчеты автора, как бы специально им программируется. <...> Автор может рассчитывать на определенную динамику позиции читателя» [Успенский 2000: 213]. Поведение читателя программируется взаимным расположением событий и эпизодов повествования, порядком поступления фактической информации, сокрытием ключевых фактов, которые могут объяснить внутреннюю логику повествования (см. [Арутюнова 1981: 366]) и т. д. Фактор адресата, как правило, учитывается и при организации системы повествовательных точек зрения. Как отмечает Б.О. Корман, произведение «навязывает» читателю свою позицию: «прямооценочная точка зрения есть прямое и открытое соотнесение объекта с представлениями субъекта сознания о норме. <...> Сразу же вводятся в действие, называются, обозначаются такие ценности, которые предполагаются обязательными для читателя. Пространственная точка зрения, предлагаемая текстом, заставляет читателя видеть то и только то, что видит субъект сознания: она определяет его положение в пространстве, его расстояние от объекта и направление взгляда. То же — с соответствующими изменениями — можно сказать и о временной точке зрения» [Корман 2006в: 218—219]. Наименьшей степенью обязательности для читателя («навязанности» ему) характеризуется, по Корману, фразеологическая точка зрения повествователя.
Многие особенности повествовательной организации романа «Мастер и Маргарита» и системы его повествовательных точек зрения объясняются в рамках данного исследования именно прагматической направленностью повествования романа. Вопрос средств и способов актуализации прагматической направленности повествования, воздействия на читателя со стороны автора рассматривается нами на материале романа «Мастер и Маргарита» в параграфе 2.3 настоящей работы.
Примечания
1. Сходным образом Е. Фарино характеризует особенности восприятия читателем художественного пространства и времени: «Миру произведения принадлежит то пространство и то время, которое является объектом высказывания и находится вне речевого акта, хотя иногда точка отсчета может помещаться в самом акте речи. <...> Словесное произведение обладает, кроме того, как и всякое высказывание, лингвистическим пространством и временем, точка отсчета которых находится на оси самого акта речи. <...> лингвистическое время и пространство вводит в объектное время и пространство определенные изменения и тем самым может быть использовано как еще одно моделирующее средство литературы» [Фарино 2004: 363]
2. Понятие «воображаемого читателя», противопоставленного «реальному», было введено в литературоведческий аппарат в 1920-е годы А.И. Белецким и В.Н. Волошиным (см.: [Белецкий 1964], [Волошинов 1926].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |