1.4. Повествовательная точка зрения

Проблема повествования как такового тесно связана с проблемой повествовательной точки зрения как непременного условия высказывания нарратора.

Впервые понятие «точки зрения» было введено в 1884 году Г. Джеймсом в эссе «Искусство романа» [Джеймс 1982], а в отечественном литературоведении представление о точке зрения как организующем центре описания сформулировано в 1905 году А.А. Потебней [Потебня 1905: 10—13]. На сегодняшний день в отечественной и западной научной практике утвердилось множество различных подходов к изучению данной категории.

«Точку зрения» рассматривают как категорию, свойственную естественному языку: В.Г. Байков определяет точку зрения как «инвариантную сущность, основу языка во всех его ипостасях, которая является носителем антропоцентризма» [Байков 1990: 5], «универсальную функционально семантическую категорию, формы которой отмечены как антропогенные элементы языка в его строе и семантике, в процессах формирования номинации и предикации, в постулатах речевого общения, а также содержатся в фоновых знаниях и используются во вторичных знаковых системах для достижения поэтического эффекта» [там же: 7], а американский исследователь У. Чейф — как синоним термина «эмпатия», как одну из разновидностей прагматической «упаковки» высказывания («содержательная основа этого статуса состоит <...> в том, что человек обладает способностью представить себя смотрящим на мир глазами другого человека или с его точки зрения, и в том, что эта способность влияет на использование языка» [Чейф 1982: 313]).

Проблема «точки зрения» рассматривается как проблема общеискусствоведческая, поскольку любое воспроизведение действительности, как отмечается в работе [Лихачева 1976: 4], является опосредованным, прошедшим через призму чьего-либо восприятия (см. работы [Флоренский 1990], [Ортега-и-Гассет 1991а, 1991б] и др.).

В литературном художественном тексте «точка зрения» представляет собой способ изображения действительности, который выбирает автор, один из многочисленных художественных приемов, способов изображения (описания, повествования), при котором «всеведущий автор устраняется из повествования и изображаемый мир дается через видение и восприятие одного персонажа» [Лихачева 1976: 4].

Повествовательная точка зрения — одна из важнейших смыслообразующих составляющих художественного текста, основа его композиции («дискурсивной организации целого как натурально-языкового высказывания», которая «предполагает организацию говорения в пределах текста» и «составляет основу субъектной организации литературного произведения» [Тюпа 2001: 6]); одна из категорий автора, участвующая в создании субъектной многоплановости повествования [Попова 2006: 97].

В. Шмид рассматривает повествовательную точку зрения как «центральную категорию нарратологии», Н.А. Кожевникова — как одно из первых условий, влияющих на характер повествования (см: «характер повествования зависит от типа повествователя, которым может быть автор или рассказчик. Зависит он и от того, какую роль играет в нем точка зрения и речь изображаемых персонажей» [Кожевникова 1994: 3]). Выбор повествовательной точки зрения, как отмечает Д. Лодж, является одним из «наиболее важных решений, которое должен принять писатель» [Lodge 1992: 26]. «Выявление совпадения / несовпадения точек зрения субъектов речи и повествователя» способствует, по мнению Е.С. Зориной, пониманию «замысла автора» [Зорина 2005: 49]. Н.Д. Тамарченко считает «изучение присутствующих в художественном тексте точек зрения в связи с их носителями — изображающими и говорящими субъектами — и их группировкой в рамках определенных композиционно-речевых форм (композиционных форм речи)» важнейшей предпосылкой «обоснованного систематического анализа композиции литературных произведений» [Тамарченко 1999: 431].

Повествовательная точка зрения «служит инструментарием пристального прочтения прозаического текста» и «используется прежде всего для описания и анализа сложившихся в тексте пространственно-временных отношений между «как говорится» и «что говорится», между картиной мира и оценкой происходящего, отраженных в сознании рассказчика (рассказчиков), и теми же элементами у персонажей» [Толмачев 2004].

В русской филологии долгое время изучение проблемы повествовательной точки зрения специально не предпринималось, но имело непосредственную связь с теорией «двуголосия» М.М. Бахтрша, с учением о сказе Б.М. Эйхенбаума и В.В. Виноградова, с приемом остранения В.Б. Шкловского (см: «Целью искусства является дать ощущение вещи как видение, <...> приемом искусства является прием «остранения» вещей... <...> Целью образа является не приближение значения его к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета...» [Шкловский 1983: 20]): всеми названными исследователями решались вопросы о взаимоотношении точки зрения автора и рассказчика, автора и героя, о специфике изображения через конкретное воспринимающее сознание (об этом см. [Лихачева 1976: 5]). Е.В. Падучева включает «точку зрения» в ряд тем, «связанных с фигурой говорящего» [Падучева 1996: 217], таких как проблема полифонии, несобственно-прямая речь и передача чужой речи, присутствие наблюдателя в описании природы, понятие креативной рамки, понятие художественного пространства, активно разрабатываемых отечественными и зарубежными учеными.

Нередко для обозначения точки зрения используют сходные по содержанию термины: «форма» ([Tate 1944]), «органическая форма» ([Brooks 1947]), «техника» ([Schorer 1948]) и др. Наиболее часто понятие «точка зрения» сопоставляется с понятиями «голос» (М.М. Бахтин), «перспектива» и «фокализация» (Ж. Женетт, Ш. Риммон-Кенан и др.) Понятия эти, как отмечают исследователи, не идентичны друг другу.

В. Шмид разводит определения «точки зрения» и «перспективы»: «термин «перспектива» обозначает отношение между <...> точкой зрения и событиями» [Шмид 2003: 121]; а различие между «точкой зрения» и повествовательным голосом, по мнению С. Чэтмана, состоит в том, что «точка зрения является «физическим местом», идеологической ситуацией или практической жизненной ориентацией, с которой связаны описываемые события. Голос, напротив, относится к речи или другим явным средствам, через которые персонажи и события представляются аудитории. Точка зрения не равнозначна средствам выражения; она означает только перспективу, в терминах которой реализуется выражение. Перспектива и выражение не обязательно должны совмещаться в одном лице» [Chatman 1978] (цит. по [Николина 2007: 94]).

В. Шмид принципиально отказывается от употребления терминов «речь», «голос» и т. п. и вводит для обозначения формального воплощения в повествовании субъективности персонажа термин «текст», охватывающий «не только воплощенные уже в языке фенотипные речи, внешние или внутренние, но также и генотипные, глубинные субъектные планы, проявляющиеся в мыслях, в восприятиях или же только в идеологической точке зрения» [Шмид 2003: 195]. В качестве принципа организации повествовательного текста В. Шмид рассматривает явление интерференции текста нарратора и текста персонажа — «гибридное явление, в котором смешиваются мимесис и диегесис (в платоновском смысле), совмещаются две функции — передача текста персонажа и собственно повествование (которое осуществляется в тексте нарратора)» [там же: 199]. Интерференция (М.М. Бахтин называет это явление «гибридной конструкцией», см.: «Мы называем гибридной конструкцией такое высказывание, которое по своим грамматическим (синтаксическим) и композиционным признакам принадлежит одному говорящему, но в котором в действительности смешаны два высказывания, две речевые манеры, два стиля, два «языка», два смысловых и ценностных кругозора» [Бахтин 1975: 118]) имеет место в том случае, когда в одном и том же отрывке повествовательного текста одни признаки отсылают к тексту нарратора, другие же — к тексту персонажа. Интерференция текстов нарратора и персонажа и объединение в произведении разных повествовательных точек зрения — явления соотносимые, взаимосвязанные друг с другом, но различные.

По-разному решается и вопрос о границах проявления точки зрения в произведении. П. Рикер проводит границу между нарративным актом высказывания (дискурсом повествователя) и высказыванием о сообщаемых событиях (дискурсом персонажа) и понимает точку зрения как точку зрения на ту сферу опыта, к которой принадлежит персонаж, тогда как повествовательный голос, обращаясь к читателю, представляет ему рассказываемый мир, т. е. связывает понятие точки зрения и повествовательного голоса с продуцированием речи повествователя, излагающего речь вымышленных персонажей (см. [Рикер 2000]). Н.Д. Тамарченко выдвигает вопрос о двойственной природе точки зрения: точка зрения автора и точка зрения персонажа в художественном тексте принципиально различны между собой как внешняя и внутренняя точки зрения по отношению к границам произведения. Наиболее адекватным исследователь считает определение точки зрения Ф. Штанцелем: «Позиция, с которой рассказывается история или с которой воспринимается событие истории героем повествования» [Stanzel 1991] (цит. по [Тамарченко 1999: 429]). Уточняя данное определение, Н.Д. Тамарченко дефинирует понятие точки зрения следующим образом: «положение «наблюдателя» (повествователя, рассказчика, персонажа) в изображенном мире (во времени, в пространстве, в социально-идеологической и языковой среде), которое, с одной стороны, определяет его кругозор — как в отношении «объема» (поле зрения, степень осведомленности, уровень понимания), так и в плане оценки воспринимаемого; с другой — выражает авторскую оценку этого субъекта и его кругозора» [Тамарченко 1999: 430] (текст отсылает одновременно к точке зрения персонажа или нарратора и к точке зрения автора, который стоит за текстом).

Мы также склонны рассматривать точку зрения как явление многоуровневой текстовой структуры и выделять точку зрения персонажа (нарратора) и автора (абстрактного или конкретного). Но последний не проявляет себя открыто в тексте произведения, его позиция может только угадываться в построении текста, поэтому в рамках данного исследования мы, как правило, к авторской точке зрения не обращаемся, исследуя взаимоотношение точек зрения нарратора и повествуемых персонажей романа.

По мнению В. Шмида, наиболее авторитетными в теоретической дискуссии по вопросу повествовательной точки зрения и в ее текстуальном анализе являются подходы Ф.К. Штанцеля, Ж. Женетта (и М. Бал) и отечественного структуралиста Б.А. Успенского. Рассмотрим основные положения их концепций повествовательной точки зрения и предлагаемые ими варианты классификации повествовательных точек зрения.

К. Штанцель (см. [Stanzel 1979]) рассматривает понятие точки зрения в связи с типологией «повествовательных ситуаций»: ситуации от первого лица, аукториальной и персональной, — моделируемых им на основе трех оппозиций: лица («идентичность» — «неидентичность» сфер существования нарратора и персонажа), перспективы («внутренняя» — «внешняя» точка зрения) и модуса («Нарратор» — «рефлектор»). Ситуация от первого лица характеризуется, по Штанцелю, преобладанием идентичности сфер существования нарратора и персонажа, аукториальная ситуация — преобладанием внешней точки зрения, персональная — преобладанием модуса рефлектора.

Исследователь выделил важные составляющие художественного повествования. Но другие ученые видели и недостаточную разработанность типологии повествовательных ситуаций Штанцеля, недостаточно убедительно, на их взгляд, отграничивающего друг от друга модус и перспективу повествования, смешивающего вопросы «Кто видит?» и «Кто говорит?» Свою типологию перспективы, или «фокусов наррации» — вариантов «ограничения поля, т. е. выбора нарративной информации по отношению к тому, что обычно называется «всеведение»» — предложил Ж. Женетт.

Ж. Женетт сосредоточивается только на модусе и предлагает заменить термин «точка зрения» на менее, по его мнению, двусмысленный термин «фокализация» и различает три вида фокализации: «нулевая», которой соответствует всезнающий автор; «внешняя» — «бихевиористское» повествование, рассматривающее персонажей только извне; «внутренняя» — повествование «глазами» того или иного персонажа или персонажей. Несмотря на то, что Ж. Женетт является одним из наиболее цитируемых нарратологов, его триада фокализации, по словам В. Шмида, не раз подвергалась критике, в частности потому, что сводит сложное, разноплановое явление перспективации к одному лишь ограничению знания, в то время как перспективация вообще не поддается описанию с помощью критерия «знания», т. к. от него нет пути к видению или восприятию, которые являются основой всякой фокализации; и, более того, типология Женетта допускает неприемлемое предположение о возможности повествовательного текста без точки зрения.

М. Бал, значительно доработавшая концепцию Ж. Женетта, рассматривает фокализацию как особый уровень повествования и постулирует для нее особый субъект, «фокализатора», занимающего промежуточное положение между нарратором и актором и обладающего особой активностью (данная мысль об особой активности фокализатора неоднократно подвергалась критике, и в результате была опущена, понятие же фокализатор стало означать «точку, из которой видятся элементы» [Bal 1985] (цит. по [Шмид 2003: 115])).

Модель отечественного исследователя Б.А. Успенского, представленная в работе «Поэтика композиции» (1970), стала этапной в изучении повествовательной «точки зрения» (наше исследование во многом базируется именно на работе Успенского). «Точка зрения» определяется им как центральное понятие для композиционной организации произведений живописи, кино, литературы. Он рассматривает типы повествовательных точек зрения, их возможные отношения между собой, их функции в произведении и, в отличие от традиционной нарратологии, моделировавшей точку зрения всегда однопланово, выделяет четыре области ее проявления: «план идеологии», «план фразеологии», «план пространственно-временной характеристики» и «план психологии», в каждой из которых «автор» (Нарратор) может излагать события со своей собственной, внешней по отношению к повествуемым событиям точки зрения, или с точки зрения персонажа.

Исследователь вводит понятие «сложной точки зрения», проявляющейся на разных уровнях анализа текста, и рассматривает случаи несовпадения повествовательных точек зрения в разных планах. В ряд специальных проблем композиции он включает, во-первых, зависимость точки зрения от предмета описания, во-вторых, «точку зрения» в аспекте прагматики («...возможны случаи, когда имеет место несовпадение позиции автора и позиции читателя (зрителя), причем это несовпадение заранее предусмотрено автором», например, «при разного рода комических эффектах» [Успенский 2000: 207—208].

Б.А. Успенский создал методологию исследования повествовательной точки зрения в тексте, основополагающее значение которой признает современная нарратология. Его концепция многоуровневой модели повествовательной точки зрения стала стимулом к развитию других многоуровневых моделей: Я. Линтфельта (разграничивает четыре нарративных плана: «перцептивно-психологический», «временной», «пространственный», «вербальный»; к «нарративной перспективе» относит только первый план (см. [Lintvelt 1981: 39]), Ш. Риммон-Кенан (различает три грани фокализации: «перцептивную», определяемую координатами пространства и времени, «психологическую», определяемую «когнитивным и эмоциональным отношением фокализатора к фокализируемому», и «идеологическую»; фразеология рассматривается исследователем не как особая грань, а как нечто сопровождающее, «вербальная сигнализация фокализации», см. [Rimmon (-Kenan) 1983: 77—85]), В. Шмида, наиболее близкого в данном аспекте к Б.А. Успенскому (В. Шмид выделяет пять планов проявления точки зрения: «пространственный», «идеологический» («идеологическая точка зрения включает в себя факторы, так или иначе определяющие субъективное отношение наблюдателя к явлению: круг знаний, образ мышления, оценку, общий кругозор»), временной («если сдвиг пространственный связан с изменением поля зрения, то со сдвигом временным происходит изменение в знании и оценке»), языковой (связан с передачей событий языком того или иного лица), перцептивный («самый важный фактор, обусловливающий восприятие событий, <...> — это призма, через которую события воспринимаются. В перцептивном плане ставятся такие вопросы, как «Чьими глазами Нарратор смотрит на события?», «Кто отвечает за выбор тех, а не других деталей?»») и др.; см. [Шмид 2003: 122—127]).

В. Шмид говорит о двух возможностях повествования в каждом плане: с нарраториальной или персональной точки зрения, т. к. «в изображаемом мире повествовательного произведения существуют две воспринимающие, оценивающие, говорящие и действующие инстанции, два смыслопорождающих центра — Нарратор и персонаж» [там же: 127]. Третьего, по словам исследователя, не дано, и в его модели нейтральная точка зрения, или нулевая фокализация, исключены: если точка зрения не персональная, значит она нарраториальная. Бинарная оппозиция Шмида обнаруживает себя как в недиегетическом, как и в диегетическом повествовании.

Как многоуровневую категорию повествовательную точку зрения рассматривает Б.О. Корман. Большую роль в его концепции повествовательной точки зрения играют понятия субъекта и объекта повествования: точка зрения выделяется исследователем в зависимости от того, «в какой области соотносятся друг с другом субъект и объект (система взглядов, пространство, время, язык)» [Корман 2006б: 184]. «Субъект и объект, — отмечает Б.О. Корман, — обязательно присутствуют в любом художественном тексте, <...> всегда находятся в известном отношении между собой. <...> Субъект речи — тот, кому приписана речь в данном отрывке текста. Под субъектом сознания понимается тот, чье сознание выражено в данном отрывке текста» [Корман 2006д: 262]. Понятие точки зрения определяется при этом как «всякое зафиксированное отношение между субъектом сознания и объектом сознания»: «отношение между субъектом и объектом, которое находит выражение в прямых оценках, направленных на объект», Б.О. Корман называет «прямооценочной точкой зрения», «отношение между субъектом и объектом в речевой сфере (то есть между речевыми манерами субъекта и объекта)» — «фразеологической точкой зрения», «отношение между субъектом и объектом в пространстве образует (определяет) пространственную точку зрения, во времени — временную» [там же].

Понятие повествовательной точки зрения уточняется Б.О. Корманом введением понятия «субъектной организации произведения», под которым он понимает «соотнесенность всех фрагментов текста, образующих данное произведение, с субъектами речи — теми, кому приписан текст (формально-субъектная организация), и субъектами сознания — теми, чье сознание выражено в тексте (содержательно-субъектная организация)» [Корман 2006г: 247]. Для каждого субъекта сознания есть в произведении определенный набор его сочетаний с объектами, набор доступных ему точек зрения. Их совокупность образует его (пространственную, прямооценочную, фразеологическую) зону, совокупность же характерных для субъекта зон составляет его сферу. Произведение в целом оказывается сочетанием субъектных сфер, за каждой из которых стоит некий субъект сознания, наивысшим из которых является автор (см. [Корман 2006д: 263—264]).

Изучение вопросов субъектной организации произведения, субъективации повествования, соотношения его субъектно-речевых планов и т. д. непосредственно пересекается с изучением проблемы точки зрения, что подтверждается и в ходе исследования романа Булгакова. Понятие субъективации авторского повествования определяется исследователями как «смещение точки видения из авторской сферы в сферу персонажа» [Поляков 2005: 54], «присутствие в тексте другого сознания, сознания персонажа, уже не в качестве объекта изображения, а в качестве активного изображающего и повествующего субъекта, в качестве соавтора описания действительности, повествования о ней и ее оценки¹» [Степанов 2002: 44]; совокупность же «субъектно-речевых планов повествования» составляет по сути (согласно терминологии Б.О. Кормана) формально-субъектную организацию повествования, заключающуюся в соотнесенности фрагментов текста с субъектами речи (взаимодействие повествовательных точек зрения затрагивает более широкий круг явлений, связанных и с содержательно-субъектной организацией текста, но одним из средств маркирования точки зрения персонажа являются, как мы покажем в ходе анализа романа Булгакова, конструкции, объединяющие фрагменты речи персонажа и повествователя).

В работе нами рассматривается система повествовательных точек зрения в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», что подразумевает, прежде всего, анализ отношений между разными — нарраториальной и персональными — точками зрения. Одним из основных вопросов является при этом вопрос средств и способов передачи в повествовании точки зрения персонажа, особенностей выражения ее в контексте повествования, организованного нарраториальной повествовательной точкой зрения.

Примечания

1. На основании этого С.П. Степанов, Е.В. Андреева и др. выделяют в качестве формы существования чужой речи в художественном тексте так называемое «двусубъектное повествование», в котором происходит наложение двух субъектных планов — повествователя и персонажа (см. работы [Степанов 1993, 2002], [Андреева 2004]).