Прямое номинативное значение слов ЛСП с именем «Цвет» может выделяться, актуализироваться при помощи особых языковых средств, таких, как: подбор характеризующего компонента в сложном слове, столкновение с оценочными нецветовыми словами, подбор уточняющих синонимов, уточнение сравнительным оборотом.
Как было отмечено выше, М.А. Булгаков использует на страницах своих произведений сложные языковые единицы с цветовой семантикой, некоторые из них не просто указывают на сочетания цветов или оттенки какого-либо цвета, а определенным образом характеризуют то или иное цветообозначение. Таких употреблений немного (всего пять): одно — в повести «Роковые яйца», по два — в повести «Собачье сердце» и романе «Мастер и Маргарита».
Дважды в качестве составляющего сложное цветообозначение использовано слово «мертвенно» (мертвенно-бледный и мертвенно-синеватый):
1) «В цирке бывшего Никитина на приятно пахнущей навозом коричневой жирной арене мертвенно-бледный клоун Бом говорил распухшему в клетчатой водянке Биму...» [Булгаков М.А. 1988, 495];
2) «В это время в квартире № 82, под квартирой Латунского, домработница драматурга Кванта пила чай в кухне, недоумевая по поводу того, что сверху доносится какой-то грохот, беготня и звон. Подняв голову к потолку, она вдруг увидела, что он на глазах у нее меняет свой белый цвет на какой-то мертвенно-синеватый» [Булгаков М.А. 1992, 231].
Если в приведенном выше примере употребление оценочного слова «мертвенно» как составной части сложного цветообозначения «мертвенно-бледный» воспринимается нами как обычное, узуальное (слово «бледный» имеет значение «без румянца, лишенный естественной окраски» [МАС, 1, 113] и может характеризовать цвет лица человека либо взволнованного чем-то, либо испуганного, либо нездорового, либо неживого, этим и объясняется подобная сочетаемость), то оценочное слово «мертвенно» в сложном слове «мертвенно-синеватый» может иметь значение, соотносимое с неживым, однако у М.А. Булгакова слово это характеризует цвет потолка, заливаемого водой, и потому его можно воспринимать как авторское, созданное по аналогии с предыдущим.
Слово «ядовито» сталкивается с цветообозначением «небесный» в составе сложного прилагательного «ядовито-небесный» в тексте повести «Собачье сердце»:
«На шее у человека (Шарикова — Е.Л.) был повязан ядовито-небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой» [Булгаков М.А. 1988, 582].
Слово «небесный», имеющее значение «светло-голубой» [МАС, 2, 582], менее всего, по нашему мнению, должно сочетаться со словом «ядовито», имеющим ярко выраженную негативную коннотацию, потому что, как свидетельствуют психологи, голубой цвет «наиболее успокаивающий и наиболее любимый людьми цвет» [Дерибери М. 1964, 69]. Появление слова «ядовито» как составной части сложного прилагательного «ядовито-небесный», скорее всего, объясняется тем, что цветообозначение характеризует предмет, принадлежащий отвратительному персонажу (Шарикову), и таким образом, как и упоминанием о фальшивой рубиновой булавке на галстуке, выражено отношение к этому герою других персонажей (неприязнь, негодование и ярость со стороны профессора Преображенского и его ассистента Борменталя) и, конечно, автора.
В тексте повести «Собачье сердце» цветообозначение «румяный» сопровождает слово «кукольно» в качестве составной части сложного слова, которое подчеркивает неестественность, ненатуральность цвета лица одного из персонажей, пытающегося любыми средствами сохранить остатки былой молодости:
«Он исчез и сменился шуршащей дамой в лихо заломленной набок шляпе и со сверкающим колье на вялой и жеваной шее. Страшные черные мешки висели у нее под глазами, а щеки были кукольно-румяного цвета. Она сильно волновалась» [Булгаков М.А. 1988, 548].
В качестве составной части сложного слова вместе с цветообозначением «фиолетовый» используется слово «прозрачно», указывающее на проницаемость поверхности для света.
«Между этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырями в трех бассейнах, из которых был первый — прозрачно-фиолетовый, второй — рубиновый, третий — хрустальный» [Булгаков М.А. 1992, 255].
Довольно часто в текстах булгаковских произведений номинативное значение языковой единицы с цветовой семантикой уточняется сравнительными оборотами. Подобный прием акцентирует внимание читателя на слове, выделяя его из ряда других.
Сравнительными оборотами уточняются такие языковые единицы с исходными и вторичными цветовыми значениями, как: седой, рыжий, черный, темный, светлый, розовый, белый, красный, зеленый. Среди образований «языковая единица с цветовой семантикой + сравнительный оборот» следует выделить конструкции, характерные для русского литературного языка и достаточно активно используемые в речи и в художественных произведениях, а также окказиональные употребления, встречающиеся только на страницах булгаковских прозаических произведений, причем количество конструкций той и другой группы примерно одинаково. К традиционным, устойчивым языковым оборотам мы отнесли следующие конструкции: «седой как снег», «рыжий, как огонь», «черный, как сажа или грач», «темный, как мулат», «светлый как лён», «розовый, как у младенца», «красный как рак», «белый, как мел». Приведем несколько примеров:
1) «Седой как снег, без единого черного волоса старик, который недавно еще был Римским, подбежал к двери, отстегнул пуговку, открыл дверь и кинулся бежать по темному коридору» [Булгаков М.А. 1992, 154];
2) «Потом еще раз сверкнуло, и перед администратором возник второй-маленький, но с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, один глаз с бельмом, рот с клыком» [Булгаков М.А. 1992, 111];
3) «Но это еще не всё: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами» [Булгаков М.А. 1992, 50];
4) «В волосах рыжих, черных, каштановых, светлых, как лён, — в ливне света играли и плясали, рассыпали искры драгоценные камни» [Булгаков М.А. 1992, 260];
5) «На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке они отливали в ржавый табачный цвет, морщины расползались на лице у фрукта, но цвет лица был розовый, как у младенца» [Булгаков М.А. 1988, 546];
6) «Увидев Наташу, Николай Иванович обомлел. Несколько справившись с собою, весь красный как рак, он объявил, что счел долгом поднять рубашечку, лично принести её...» [Булгаков М.А. 1992, 236];
7) «Третий же присел на корточки возле убитого и заглянул ему в лицо. В тени оно представилось смотрящему белым, как мел, и каким-то одухотворенно красивым» [Булгаков М.А. 1992, 307—308].
В авторских конструкциях «языковая единица с цветовой семантикой + сравнительный оборот» используется определенный, довольно узкий круг цветовых прилагательных, таких, как: белый, черный, темный, зеленый. Проанализируем эти конструкции.
Слово «белый» уточняется как сравнением с единицами, обозначающими объекты живой природы, так и с предметами, имеющими отношение к жизнедеятельности человека, например:
1. «— А насчет лица он не имеет права! — негромко выкрикнул Коротков, становясь из пурпурного белым, как горностай» [Булгаков М.А. 1988, 438].
Мех горностая действительно белого цвета, но вряд ли подобное сравнение придет в голову рядовому носителю языка;
2. «Он (люстриновый старичок) выкинул из широкого черного рукава пачку белых листов, и они разлетелись и усеяли столы, как чайки скалы на берегу» [Булгаков М.А. 1988, 457].
В этом примере присутствует как бы двойное сравнение: по цвету и по характеру выполняемого действия;
3. «Павел Иосифович уже спешил к месту действия. Это был представительный мужчина в белом чистом халате, как хирург, и с карандашом, торчащим из кармана» [Булгаков М.А. 1992, 339]. Подобное сравнение могло родиться, пожалуй, только у врача, ибо белый халат является рабочей одеждой людей многих профессий;
4. «Немедленно исчезла со столика старая скатерть в желтых пятнах, в воздухе, хрустя крахмалом, взметнулась белейшая, как бедуинский бурнус, другая...» [Булгаков М.А. 1992, 345].
Кстати, последнее сравнение представляется нам достаточно экзотичным, так как писатель сравнивает цвет скатерти с цветом несомненно загадочного для русского читателя предметом (бурнус — у арабов плащ из плотной шерстяной материи, большей частью белого цвета, с капюшоном — см. Словарь иностранных слов 1982, 92).
Не менее оригинальные сравнения уточняют слово «черный»:
1. «Вот тут-то Рокк и поседел. Сначала левая, а потом правая половина его черной, как сапог, головы покрылась серебром» [Булгаков М.А. 1988, 517];
2. «И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сидела, как муха в сметане» [Булгаков М.А. 1988, 597].
В этом примере писателем используется двойное сравнение: по цвету и по характеру выполняемого действия;
3. «Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотой искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый — пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как вход в бездонный колодец всякой тьмы и теней» [Булгаков М.А. 1992, 246].
В приведенном примере М.А. Булгаков использует два развернутых сравнения к слову «черный», нанизывая их одно на другое и создавая таким образом выразительный художественный образ. Цветообозначение «зеленый» в повести «Собачье сердце» осложняется таким индивидуально-авторским сравнением:
«Зина прибежала бледная.
— Зина, там в приемной... Она в приемной?
— В приемной, — покорно ответил Шариков, — зеленая, как купорос.
— Зеленая книжка...» [Булгаков М.А. 1988, 599].
Согласно значению, приведенному в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля, «купорос — общее название сернокислых металлических солей; купорос железный, или попросту зеленый, сапожный, чернильный» [см. Даль В.И. Т. 2, 220], но вряд ли рядовому носителю языка, не связанному с химией и земледелием, придет в голову мысль использовать подобное специфическое сравнение.
Другим языковым средством актуализации семантики слов ЛСП с именем «Цвет» является подбор уточняющих синонимов. Надо сказать, что подобный прием М.А. Булгаков использует нечасто: в четырех прозаических произведениях писателя зафиксировано только два подобных употребления — одно со словами группы красного цвета, а другое — со словами группы белого цвета:
1. «Дворец-совхоз, словно молочный, сахарный, светился, в парке тени дрожали, а пруды стали двухцветными пополам — косяком лунный столб, а половина — бездонная тьма» [Булгаков М.А. 1988, 509]. Для обозначения белого цвета в русском языке существует большое количество языковых единиц, но для характеристики сельскохозяйственного предприятия, производящего продукты питания, писателем выбираются только те, которые как нельзя лучше соотносятся с обозначаемым предметом;
2. «У ног прокуратора простиралась неубранная красная, как бы кровавая, лужа и валялись осколки разбитого кувшина» [Булгаков М.А. 1992, 291]. В последнем примере синоним к слову «красный» становится и оценочным словом, существенно дополняя и корректируя семантику слова-доминанты.
Но, пожалуй, самым интересным и, без сомнения, заслуживающим специального внимания представляется особый языковой прием актуализации семантики слов ЛСП с именем «Цвет» — столкновение цветового прилагательного с оценочными нецветовыми словами, которые помогают понять истинное значение языковой единицы в тексте художественного произведения и оказывают существенное влияние на формирование символического значения. Следует отметить, что достаточно узкий круг языковых единиц с цветовой семантикой в тексте булгаковских прозаических произведений сопровождается оценочными словами: черный, темный, желтый, бледный, белый и голубой.
Слово «бледный», характеризующее цвет лица человека, испытывающего либо страх, либо плохо себя чувствующего, сталкивается в тексте романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» со словами «смертельно» и «нездоровый»:
1. «Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол» [Булгаков М.А. 1992, 27];
2. «Кроме того, полнокровный обычно администратор был теперь бледен меловой нездоровою бледностью, а на шее у него в душную ночь зачем-то было наверчено старенькое полосатое кашне» [Булгаков М.А. 1992, 152]. В последнем примере автором намеренно использован лексический повтор, акцентирующий внимание на анализируемой языковой единице.
Так как в обыденном понимании бледный цвет лица противопоставлен румяному и румянец считается показателем здоровья, здорового цвета лица человека, то сопряжение слова «бледный» со словами «смертельно» или «нездоровый» воспринимается как закономерное.
Слово «белый», также обозначающее цвет лица (правда, не обычного человека, а демона Азазелло в его подлинном обличье), оказывается в ряду однородных членов в соседстве с прилагательным «холодный»:
«Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца» [Булгаков М.А. 1992, 368]. Подобное сопряжение слов трудно назвать языковым (узуальным), это уже авторское употребление.
Цветообозначение «голубой» сталкивается в тексте романа «Мастер и Маргарита» со словом с положительной коннотацией (сверкающий), что соответствует традиционному представлению о положительной оценке этого цвета:
«Когда он раскрыл глаза как следует, он понял, что шумит море и что, даже больше того, — волна покачивается у самых его ног, что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, что над ним голубое сверкающее небо, а сзади — белый город на горах» [Булгаков М.А. 1992, 83—84].
А в тексте повести «Собачье сердце» цветообозначение «голубой» сталкивается со словом с негативной коннотацией (едкий), причем негативная оценка идет от героя (от пса Шарика), для которого «голубой» ассоциируется с неприятным происшествием:
«И путаница раз произошла: равняясь по голубоватому едкому цвету, Шарик, обоняние которого зашиб бензинным дымом мотор, вкатил вместо мясной в магазин электрических принадлежностей братьев Голубизнер на Мясницкой улице» [Булгаков М.А. 1988, 541];
Слова «черный» и «темный» в тексте романа «Мастер и Маргарита» традиционно сочетаются со словами, вызывающими определенный эмоциональный настрой, — «пустой», «печальный», «мрачный», «гробовой», «мертвый»:
1. «— А я только что сию минуту приехал в Москву, — растерянно ответил профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему как следует в глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, а правый — пуст, черен и мертв» [Булгаков М.А. 1992, 44];
2. «Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца» [Булгаков М.А. 1992, 368];
3. «— И я вышел в жизнь, держа его в руках, и тогда моя жизнь кончилась, — прошептал мастер и поник головой, и долго качалась печальная черная шапочка с желтой буквой «М» [Булгаков М.А. 1992, 140];
4. «Так он (Бездомный) видел город странный, непонятный, несуществующий, с глыбами мрамора, источенными колоннадами, со сверкающими на солнце крышами, с черной мрачной и безжалостной башней Антония, со дворцом на западном холме, погруженным до крыш почти в тропическую зелень сада, с бронзовыми, горящими в закате статуями над этой зеленью, он видел идущие под стенами древнего города римские, закованные в броню кентурии» [Булгаков М.А. 1992, 327]. В данном примере традиционное сочетание «черная мрачная башня» рождает еще одно, основанное на причинно-следственных связях: черная башня — мрачная башня — безжалостная башня;
5. «Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой» [Булгаков М.А. 1992, 61]. В указанном примере речь идет о пиратском флаге, под которым осуществлялся разбой на морях, непременно сопровождавшийся насилием и смертью;
6. «Вполне естественно, что такая редкость вызвала большое внимание и Маргариты и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи совершенно заплесневевший кувшин» [Булгаков М.А. 1992, 358].
Как видим, цветообозначение «черный», сопрягаясь в тексте прозаических произведений М.А. Булгакова со словами «пустой», «печальный», «мрачный», «безжалостный», «гробовой», «мертвый», вступая с ними в отношения однородности, несколько «теряет» свою цветовую сему и начинает выражать свои производные значения.
Слово «желтый» стоит в особом ряду среди других цветообозначений, встречающихся на страницах булгаковских прозаических произведений: это единственное цветовое прилагательное, к которому свое отношение, причем негативное, высказывает Мастер, главный герой романа «Мастер и Маргарита»:
«— Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет» [Булгаков М.А. 1992, 136].
Подобное сопряжение цветообозначения «желтый» со словами «отвратительный», «тревожный» и очень откровенное высказывание-определение «нехороший цвет» настораживает читателя, и впоследствии всякий раз при встрече с этим цветовым прилагательным в тексте булгаковских произведений читатель вправе ожидать переломных трагических событий.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |