Вернуться к А.Ф. Петренко. Сатирическая проза М.А. Булгакова 1920-х годов: поэтика комического

1.2. Сатира и теория жанров

Эстетическая природа сатиры как вида комического сложна и противоречива. Это специфический способ художественного воспроизведения действительности, который трактуют как род литературы (Я. Эльсберг, Ю. Борев), разновидность пафоса (Г. Поспелов), «модус художественности» (В. Тюпа). Очевидно, что сатира определяет специфику многих жанров: басни, эпиграммы, памфлета, фельетона, комедии и т. д. Л. Ершов считает, что сатира «может быть исследована лишь с учетом комплексного подхода» [69, с. 10], и это должно быть изучением «в совокупности жанров и видов», так как при этом «идейно-тематический анализ дополняется жанрово-структурным подходом» [69, с. 17].

В литературоведении закрепилось понимание жанровых свойств произведения как содержательно-формальной целостности, единства. М. Бахтин подчеркивал, что жанровая форма неразрывными узами связана с тематикой произведений и чертами миросозерцания их авторов: «В жанрах <...> на протяжении веков их жизни накопляются формы видения и осмысления определенных сторон мира» [11, с. 332].

В любом исторически сложившемся виде художественного произведения есть некая «неизменная сущность», которая отличается устойчивостью, стабильностью. Это то, что М. Бахтин назвал «архаикой» жанра, причем, «архаикой... не «мертвой», а вечно живой, то есть способной обновляться» [9, с. 178—179]. «Жанр живет настоящим, — пишет ученый, — но всегда помнит свое прошлое, свое начало. <...>. Именно поэтому жанр и способен обеспечить единство и непрерывность литературного развития» [9, с. 142]. ««Архаика» жанра, — развивает мысль В.М. Головко, — это не просто устойчивая форма, традиционная структура, это именно та «духовность», которая связана с его специфической познавательной сущностью, определившей и формы такого «понимания» действительности» [46, с. 8]. Таким образом, следуя укоренившейся после Бахтина традиции, мы можем считать жанр «памятью искусства», откристаллизовавшимся в определенную типологическую структуру определенным типологическим содержанием.

Если жанр — утверждает В.М. Головко, — это определенная эстетическая целостность, то «частями» такого «целого» являются обусловливающие, формирующие и образующие факторы жанра. Жанрообусловливающие начала связаны с родовыми особенностями произведений, так как в компетенции литературного рода всегда остаются предмет и содержания художественного изображения. Проблематика жанра, его концепция человека и действительности обусловливают устойчивый тип жанровой структуры, сами способы художественного мышления писателя.

На уровне жанроформирующих факторов реализуются законы смыслового художественно-завершающего оформления действительности в том или ином жанре, создается конститутивный тип эстетического целого. Формирующими факторами являются принцип сюжетно-композиционной организации, концептуальный хронотоп и тип повествования.

Жанрообразование — материализация формирующих начал, реализация жанра в его художественной предметности, во всей целостности конкретного произведения. Жанрообразующими факторами являются «идея человека», «тип мироотношения» и жанровая доминанта [см. об этом: 46, с. 10—13].

Осмысление жанра как целостной эстетической системы осуществляется в процессе выявления взаимосвязей частей с целым. Жанрообусловливающие, формирующие и образующие факторы и средства как «части» «целого» жанра соприродны как этому целому, так и друг другу. «Сущность» жанра содержит в себе смыслосозидающие начала каждой «части», а каждая «часть» содержит в себе эту «сущность». Проблематика, конфликт, сюжетно-композиционная структура, художественные ситуации, хронотоп, характерология, система повествования, средства и формы художественного обобщения (как и сама природа обобщения) — все эти «элементы» в произведении любого жанра имеют специфический, содержательно-формальный смысл [46, с. 16].

Процесс понимания жанра связан с его трактовкой — в отличие от структуры конкретного произведения — не как «закрытой системы», а как динамической целостности. В историко-литературных исследованиях выявление сбалансированности, соотнесенности частей и целого ведет к осмыслению внутреннего потенциала жанра, того, в какой мере он отвечал эстетическим запросам времени [46, с. 18].

Исследование поэтики определенного жанрового типа предполагает одновременное изучение, с одной стороны, «постоянной величины» (жанровой «концепции человека» и обусловленной ею «архаики», структурного «канона» жанра, объема содержания и охвата материала), с другой — величины «переменной», определяющейся творческим методом и предполагающей анализ «идеи человека», «типа мироотношения», которые заметно меняются с развитием литературы [см.: 46, с. 54].

В каждый исторический период жанры соотносятся между собой по-разному. Они, по словам Д.С. Лихачева, «вступают во взаимодействие, поддерживают существование друг друга и одновременно конкурируют друг с другом»; поэтому нужно изучать «систему жанров каждой данной эпохи» [112, с. 55—56].

При этом, — замечает В. Хализев, — жанры определенным образом оцениваются читателями, критиками, писателями и учеными. Жанры трактуются как достойные, или, напротив, не достойные внимания художественно просвещенных людей; как высокие и низкие; как поистине современные либо устаревшие, себя исчерпавшие; как магистральные или маргинальные. Эти оценки и трактовки создают иерархию жанров, которая со временем меняется [194, с. 337].

Если в эпохи нормативных эстетик, — продолжает ученый, — канонизировались высокие жанры, то в близкие нам времена иерархически поднимаются те жанровые начала, которые раньше находились вне рамок «строгой» литературы. При этом традиционные высокие жанры вызывают к себе отчужденно-критическое отношение, мыслятся как исчерпанные [194, с. 338—339]; по словам М. Бахтина, они склонны к «ходульной героизацией», им присущи условность, «неизменная поэтичность», «однотонность и абстрактность» [6, с. 454].

«В XX веке, — как показывает В. Хализев, — иерархически возвышаются по преимуществу жанры новые (или принципиально обновленные) в противовес тем, которые были авторитетны в предшествующую эпоху. При этом места лидеров занимают жанровые образования, обладающие свободными, открытыми структурами: предметом канонизации парадоксальным образом оказываются жанры неканонические, предпочтение отдается всему тому в литературе, что непричастно формам готовым, устоявшимся, стабильным» [194, с. 339]. Так, в 1920-е годы центр внимания сместился на пародийные и сатирические жанры, а также на прозу авантюрного характера.

Если попытаться воссоздать картину бытования сатирических жанров в XX веке, то она будет выглядеть примерно так: стихотворные жанры (басня, эпиграмма, пародия и т. д.), драматические (комедия, трагикомедия, фарс и т. д.), прозаические (от фельетона, сатирического рассказа до романа). Такова устойчивая, более или менее традиционная классификационная схема [см.: 69, с. 17]. Вместе с тем жанр внутренне динамичен, подвижен, стремится к вечному обновлению. Так совершается приспособление к исторически меняющимся условиям, формирующемуся типу социально-эстетического мышления, к новым стилевым веяниям. Все это мы можем увидеть в русской сатире 1920-х годов.