Взаимоотношения Булгакова и Маяковского складывались под знаком бескомпромиссного противостояния, скрытого и явного, выраставшего порой до степени конфликта. Причина очевидна — слишком большая разница общественных позиций писателей. Маяковский восторженно приветствовал октябрьскую революцию, безоговорочно ее принял и с 1919 г., с известных «окон РОСТА» «не по службе, а по душе» сотрудничал в различных формах с новой большевистской властью. В соответствии с принятым им правилом «враги ваши — мои враги» он определял объекты сатирических нападок, обличая и высмеивая тех, на кого обрушивались большевистские вожди и идеологи: белогвардейцы, мещане и обыватели, бюрократы, «вредители», зарубежные политические лидеры, эмигранты. Маяковский-сатирик активно участвовал в политических и идеологических кампаниях, проводимых большевистским руководством (чистки партии, внедрение самокритики, борьба с мещанскими явлениями в быту), резко бичевал инакомыслящих, разъяснял партийные и правительственные документы.
Булгаков, будучи сторонником «Великой Эволюции», испытывал «глубокий скептицизм в отношении революционного процесса», в котором видел гибельные последствия для страны. Буквально с первых своих публикаций 20-х годов Булгаков становится в конфронтацию с властью, с презрением относясь к тем литераторам, которые ей служили. Поэтому у него сразу сложилось ироническое восприятие творческой деятельности Маяковского. Герой автобиографической повести Булгакова «Записки на манжетах» (1922), приехав в Москву осенью 1921 г., видит на заборе афишу с загадочными словом «Дювлам», что, как выяснилось, означает «Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского». Несколько шаржированный портрет юбиляра, который представляет себе герой, напоминает портрет Берлиоза из романа «Мастер и Маргарита». Полемика с Маяковским продолжается в повести «Собачье сердце» и в романе «Мастер и Маргарита», о чем уже говорилось в предыдущей главе. Для Булгакова Маяковский всегда оставался официальным поэтом, который преданно служил правящей большевистской партии.
Маяковский после появления пьесы «Дни Турбиных» на сцене МХАТа расценил Булгакова как писателя буржуазной складки, исполнителя социального заказа новой буржуазии. Об этом Маяковский говорил и в выступлениях по вопросу театральной политики, и в стихах:
На ложу
в окно
театральных касс
такая ногтем лаковым,
он
дает
социальный заказ
на «Дни Турбиных» —
Булгаковым.(«Лицо классового врага. / Буржуй — нуво.» 1928)
В пьесе «Клоп» (1929) Маяковский включил фамилию Булгакова в словарь «умерших слов», предсказывая полное забвение Булгакова к 1979 году (во второй части действие пьесы «Клоп» переносится в будущее). Ослепленный большевистской идеологией, Маяковский оказался плохим пророком.
Сопоставляя творчество Булгакова и Маяковского, А. Метченко сразу заговорил о «диаметральной противоположности» писателей во многих аспектах [155, с. 210—211]. Позже М. Петровский писал еще более определенно о том, что Маяковский и Булгаков представляли «крайние фланги, вернее полюса советской литературы своего времени» [156, с. 391]. Общим местом в работах исследователей остается мнение, согласно которому позиция Маяковского явно предпочтительней. Для А. Метченко очевидно превосходство Маяковского, как основоположника социалистического реализма в поэзии. В. Новикову позиция Маяковского представляется более социально активной [18, с. 7], Е. Яблокову — более определенной [157, с. 13]. Оценки подобного рода были в какой-то мере объяснимы в 60—70-е годы, теперь они могут вызывать лишь недоумение. М. Петровский, В. Новиков, Е. Яблоков все еще воспринимают Маяковского на основе исследований В. Перцова, А. Метченко, З. Паперного, не беря во внимание идущей переоценки творчества поэта, в том числе и его сатиры.
В огромном массиве обличительной продукции Маяковского, выдержанной в духе большевистской идеологии, есть, однако, и такие произведения, в которых негодующие чувства поэта выражены по-человечески просто и естественно и оценивается изображаемое с точки зрения традиционных идеалов гуманизма и общечеловеческой нравственности. Нарочитый примитивизм «Стихотворения о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе» и до сих пор закрывает от исследователей серьезность и глубину его проблемы. А. Михайлов полагает, что это обычный газетный фельетон, на который, по нынешним временам, обязан давать ответ в газету райисполком [158, с. 198]. А ведь Маяковский уже тогда, в 1921 году, выявил и осудил тревожную тенденцию в политике советского государства: внимание исключительно к крупномасштабным державным делам и полное пренебрежение нуждами отдельно взятого труженика. Воспевая многомиллионные массы в своих пафосных стихах, Маяковский не забывает о судьбе рядовых советских людей. С горькой усмешкой пишет он о том, какие трудности испытывает
оглохшая
от примусов пыхтения
и уханья
баба советская,
в загсе венчанная,
самая передовая
на общей кухне(«Вместо оды»)
Грустная ирония окрашивает гиперболу поэта, когда он живописует, как некая сообразительная Надежда Петрова, не имея денег на покупку одежды, приобрела гуталин, намазалась и ходила в таком виде, выдавая себя за негритянку из джаза («Негритянка Петрова»). Нелегко женщинам и на службе в советском учреждении, где для них складывается
Быт рабынь
или котят.
Не накрасишься —
не примут,
а накрасься —
сократят.(«Машинистке»)
Знаменательно, что все три названных стихотворения написаны в юбилейном 1927 году почти одновременно с поэмой «Хорошо!». Сатира Маяковского направлена на осуждение явлений нового советского быта, дикого и бесчеловечного. Можно отметить определенное сходство этих стихотворений Маяковского с рассказами и фельетонами Булгакова 20-х годов, в которых писатель показывал тяжелые жилищные условия, скудное снабжение продуктами, безобразное медицинское обслуживание, убогость и примитивизм «клубной» культуры, грубость и хамство в московских коммуналках.
Много сатирических произведений Маяковского посвящены обличению бюрократизма. Его стихотворения способствовали созданию негативного мнения вокруг этого явления, но, конечно, никак не содействовали утверждению чиновника-бюрократа, как полагает Ю. Карабчиевский [159, с. 110]. Широко известное стихотворение «Прозаседавшиеся» открывает своеобразный антибюрократический цикл Маяковского. Исследователи, руководствуясь ленинским отзывом («насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно»), видели в этом стихотворении лишь хлесткую критику плохо работающего государственного учреждения и не замечали человека, «просителя», которого давит, унижает и доводит до умопомрачения бездушная, абсурдная бюрократическая машина. Концовка стихотворения отнюдь не оптимистическая, как утверждалось многие годы, в ней стон измученного, отчаявшегося человека:
С волненья не уснешь.
Утро раннее
Мечтой встречаю рассвет ранний:
«О, хотя бы
еще
одно заседание
относительно искоренения всех
заседаний»(«Прозаседавшиеся» 1922)
Мечтам просителя из стихотворения «Прозаседавшиеся» не суждено было осуществиться. Бюрократические структуры в стране стремительно разрастались и все более отделялись от обычных людей, над которыми теперь зловеще возвышались
недоступные форты,
серые крепости советских канцелярий.(«Бюрократиада» 1922 г.)
Бесчисленный «рой чиновников» вскоре и сам оказался в подчинении у всесильной бумаги
Люди
медленно
сходят
на должность,
в услужении
у хозяев — бумаг.
Гиперболически заостряя изображение, поэт показывает жалкую, ничтожную участь простого человека, просителя:
Человек
постепенно
становится кляксой
на огромных
важных
бумажных полях.(«Бумажные ужасы», 1927)
Разоблачительные стихотворения Маяковского заканчиваются бодрыми, оптимистическими лозунгами, в которых выражается надежда поэта на то, что «партия и рабочие массы» выжгут «каленым железом» бюрократизм, взяточничество, подхалимство как досадные пережитки прошлого.
У Булгакова есть сходные мотивы в показе абсурдности власти бюрократов, ее враждебности простому «маленькому» человеку (фельетоны «Сильнодействующее средство», «Круглая печать», «Как разбился Бузыгин»), однако в сатирической повести «Дьяволиада» Булгаков изображает бюрократические ужасы как одно из характерных проявлений бесчеловечности, дьявольской сущности всего советского жизненного уклада, вплотную соприкоснувшись с которым сходит с ума и кончает жизнь самоубийством бывший мелкий чиновник Коротков.
«Правильная» советская власть персонифицируется Маяковским-сатириком не только в образах бюрократов. Он бичует и бездушных служак, подхалимов и взяточников, «столпов» общества, оторвавшихся от народа, обширный ряд которых достойно завершается монументальной фигурой главначпупса Победоносикова (пьеса «Баня»). Рапповская критика после постановки «Бани» (1930) обвиняла Маяковского в том, что он не видит в советской действительности никого, кроме «безграмотных болтунов, самовлюбленных бюрократов...». Похожие обвинения, только еще более резкие, злобные и развязные, раздавались по адресу Булгакова в середине 20-х годов. Совпадения отнюдь не случайны: Булгаков уже тогда едко высмеивал советских администраторов разного ранга и уровня, которые пренебрежительно, свысока относились к рабочей массе, к простым труженикам.
Маяковский в конце 20-х годов показал эволюцию «ретивых начальников», отметил новые черты, которые они приобретали в условиях уже во многом сложившейся командно-административной системы. Персонажи его сатиры — это, как правило, деятели высших эшелонов власти, «крупные налимы», «облеченные ответственные». Поэт ядовито высмеивает сложившийся стиль работы советских служащих, для которых главным условием являлись беспрекословное и бездумное исполнение воли начальства, лесть, угодничество, подхалимаж («Служака», «Подлиза»). Именно такие бездушные службиста и беспринципные подхалимы, по мнению поэта, успешно продвигались в высшие сферы власти, чтобы бесконтрольно распоряжаться судьбами людей:
Со всякой массою
такой
порвал давно
Хоть политический,
но капиталец —
нажит.
И кажется ему,
что навсегда
дано
ему
над всеми
«володеть и княжить»(«Помпадур», 1928)
У обоих писателей есть определенное сходство в изображении беспринципных деятелей искусства и писателей. Булгаков последовательно показывал, как формировалась генерация художников, обслуживающих тоталитарный режим: драматург Дымогацкий и директор театра Геннадий Панфилович («Багровый остров»), литератор Пончик-Непобеда («Адам и Ева»), писатели, журналисты, критики в романе «Мастер и Маргарита». Персонажи, схожие с булгаковскими, встречаются в пьесе Маяковского «Баню: живописец Бельведонский, «портретист, баталист, натуралист» в соответствии с желанием начальства, репортер Моментальников, готовый открыть хвалебную или ругательную «широкую кампанию в газетах», угодливый режиссер театра, мгновенно переделывающий по руководящему указанию острую сатирическую постановку в бодрую, идеологически выдержанную пантомиму, которая ласкает ухо и глаз.
Образы булгаковского Шарикова («Собачье сердце») и Присыпкина из комедии Маяковского «Клоп» сближает то обстоятельство, что свою принадлежность к пролетариату они рассматривают как «привилегию, вроде наследного дворянства». Огромная разница М. Петровскому видится в следующем: «Маяковский считал, что типы, подобные Присыпкину, еще встречаются в нашей действительности, а Булгаков был уверен, что типы, подобные Шарикову, уже в ней встречаются» [156, с. 381]. Суть противоположности, думается, в ином. Булгаковский Шариков представляет в гротесковом виде советскую власть и большевистскую идеологию, Присыпкин же, бывший пролетарий, на взгляд Маяковского, является перерожденцем, досадным отклонением от норм и правил социалистического образа жизни. Различный смысл обличения и осмеяния каждого персонажа не исключает сходства в деталях, поступках, поведении.
Исследователи часто сравнивают комедию Булгакова «Багровый остров» с III действием пьесы Маяковского «Баня», впрямую сопоставляют образы цензора Саввы Лукича и главначпупса Победоносикова, отдавая явное предпочтение позиции Маяковского (работы К. Рудницкого, В. Сахновского-Панкеева, В. Петрова). «Булгаков и Маяковский одинаково не приемлют чиновничье-бюрократического руководства театром. Но если Маяковский в «Бане» видит пороки настоящего сквозь призму будущего, которое развенчивает Победоносиковых, то в пьесе Булгакова нет четкого представления об исторической перспективе, поэтому фигура Саввы Лукича представляется поистине зловещей», — пишет В. Петров и допускает неточности [160, с. 42].
Булгаков, начиная с пьесы «Багровей остров» и кончая романом «Мастер и Маргарита», резко осуждает саму идею руководства искусством со стороны государства, протестует против любых его форм. У Маяковского другой подход. Поэт неоднократно декларировал необходимость управления искусством со стороны советского государства:
Я хочу,
чтоб в дебатах
потел Госплан,
мне давая
задания на год...
о работе стихов
от Политбюро,
чтобы делал
доклады Сталин.(«Домой», 1925)
Победоносиков (пьеса «Баня») появляется в театре как зритель, как частное лицо, поэтому все его пожелания режиссеру лишь его личное мнение, выражающее точку зрения не «настоящего» коммуниста, а махрового бюрократа, перерожденца, которого вскоре окончательно разоблачают. Пожелание Победоносикова «переделать, смягчить, опоэтизировать, округлить» острую сатирическую постановку не является указанием государственных органов, хотя угодливый режиссер их с готовностью выполняет. Иное дело Савва Лукич в пьесе Булгакова «Багровый остров». Он цензор, официальное лицо, он дает «задания», руководящие указания, обязательные для исполнения. Именно он разрешает ставить халтурную, но идеологически выдержанную пьесу вместо классики. Савва Лукич торжествует победу, обрекая на гибель подлинное искусство.
Булгаков полемически использовал некоторые ситуации и мотивы из пьес Маяковского «Клоп» и «Баня», связанные с показом будущего, в своей комедии «Блаженство». Оценка коммунистического грядущего у Булгакова резко противоположна оптимистическому, мажорному тону Маяковского и включает сатирическое осмеяние.
В противостоянии, явном и скрытом, в полемике с Маяковским как официальным поэтом складывались некоторые аспекты творчества Булгакова. Совпадения в образах, мотивах, проблематике и изобразительных средствах встречались в тех случаях, когда Маяковский в своей сатире отступал от узко классовых, идеологических догм и руководствовался только своим талантом. Не случайно стало возможным издание сборника сатирических произведений обоих писателей в одной книге под общим заголовком «Михаил Булгаков. Владимир Маяковский. Диалог сатириков».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |