Тема дома — одна из ключевых в творчестве М.А. Булгакова. Авторское мироощущение определило своеобразие художественного осмысления писателем целого ряда образов — символов домов, принадлежащих литературно-мифологической традиции: дома — родового гнезда, дома очага, дома и анти-дома. «Символика дома — антидома становится одной из организующих на всём протяжении творчества», писала о М.А. Булгакове О.М. Долматова1.
Дом в сакральном пространстве рассматривается в первую очередь как символ космоса и упорядоченного пространства, отождествляется с родом, становится символом родового гнезда, сохраняющего в веках память о роде. Таких домов в современной Москве сохранилось немало — дом Луниных, дом и детский парк Трубецких, дом князей Гагариных в Сивцевом вражке, дом Святополк — Четвертинских, ставший прототипом «Грибоедова». Дом Святополк-Четвертинских как родовое гнездо служил прототипом и знаменитого дома Ростовых, описанного Л.Н. Толстым в романе «Война и мир»2.
В романе «Мастер и Маргарита», напротив, происходит обезличивание рода, неузнавание узнаваемого, превращение его из дома в анти-дом: «...дом назывался «домом Грибоедова» на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя — Александра Сергеевича Грибоедова. Ну владела или не владела — мы того не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было... Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из «Горя от ума» этой самой тетке, раскинувшейся на софе, а впрочем, черт его знает, может быть, и читал, не важно это!»3.
Как следствие, происходит и обезличивание людей, когда жильцом того или иного дома оказывается «человек с утраченной фамилией»4. Разрушение дома как такового связано с массовым обезличиванием, массе нужно всего лишь койко-место, человеку — дом как родовое гнездо.
«Дом-очаг» — это своего рода священное пространство, соединяющее алтарь и жилье. При этом в роли алтаря может выступать домашний очаг, что мы видим в описании Калабуховского дома: «...на разрисованных райскими цветами тарелках с черной широкой каймой лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, — икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся к громадному резного дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного и серебряного света. Посреди комнаты — тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки»5. При этом сама кухня, в которой непосредственно размещен очаг, более напоминает жертвенник: «Острым узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы и лапки, затем, как яростный палач, с костей сдирала мякоть, из кур вырывала внутренности, что-то вертела в мясорубке. Шарик в это время терзал рябчикову голову. Из миски с молоком Дарья Петровна вытаскивала куски размокшей булки, смешивала их на доске с мясной кашицей, заливала все это сливками, посыпала солью, и на доске лепила котлеты. В плите гудело как на пожаре, а на сковородке ворчало, пузырилось и прыгало. Заслонка с громом отпрыгивала, обнаруживала страшный ад, в котором пламя клокотало и переливалось»6. При этом сам профессор в мифопоэтическом пространстве Калабуховского дома превращается в жреца, а Шарик играет роль трикстера — полудемона — полудьявола, шута, гаера, Швондер — жреца-арлекина, жреца, превратившегося в шута7. Интеллектуальная интуиция жрецов схватывает вещи и явления в целом, в их синтезе, внутреннем единстве, при этом «разум выступает против мудрости»8 и оборачивается безумием, ставящим жреца на одну ступень с жрецом-арлекином.
Воланд (роман «Мастер и Маргарита») тоже стремится использовать очаг, дабы уподобиться поглощающему пищу жрецу, о чем свидетельствует описание визита буфетчика Андрея Фокича Сокова в «нехорошую квартиру». «В старинном громадном камине, несмотря на жаркий весенний день, пылали дрова...
Перед камином на тигровой шкуре, сидел, благодушно жмурясь на огонь, черный котище. Был стол, при взгляде на который богобоязненный буфетчик вздрогнул: стол был покрыт церковной парчой. На парчовой скатерти стояло множество бутылок: пузатых, заплесневелых и пыльных. Между бутылками поблескивало блюдо, и сразу было видно, что это блюдо из чистого золота...»9 При этом Азазелло с ножом за поясом жарит мясо, а сам Воланд, которого писатель называет теперь «черный маг», что вполне соответствует жреческой функции, «раскинулся на каком-то необъятном диване, низком, с разбросанными на нем подушками»10.
Сопряженный обильной едой обед сопровождается принятием спиртных напитков, опьянением. Напиваются в доме Турбиных Лариосик и Мышлаевский, пьяненьким приходит охочий до водочки преемник пьяницы Клима Чугункина — Шариков, просыпается с тяжелой от перепоя головой, не узнавая собственного дома, Степа Лиходеев. Даже Преображенский с Борменталем обедают, пригубив водочки, а за столом обедающего Воланда «множество бутылок: пузатых, заплесневелых и пыльных»11. Прием еды и спиртного превращает обед в ритуал, в свою очередь, ритуал, сопровождаемый опьянением, превращает профанное время в сакральное, мифологическое время, когда реально возвращение предков, героев, присутствие богов, когда вполне возможно чудо, даже воплощение божества. Обед как ритуал предполагает выделение и организацию особого сакрального пространства и центрального места (алтаря, жертвенника), которое символизирует центр мира, мировую ось12.
Поэтому так тщательно выписывает М.А. Булгаков знаменитые обеды в «Грибоедове»:
«— Где ты сегодня ужинаешь, Амвросий?
— Что за вопрос, конечно же, здесь, дорогой Фока! Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а ля натюрель. Виртуозная штучка!
— Умеешь ты жить, Амвросий, — со вздохом отвечал тощий, запущенный, с карбункулом на шее Фока румяногубому гиганту, золотоволосому, пышнощекому Амвросию-поэту»13.
Амвросий у М.А. Булгакова — маска — антипод Амвросия Медиланского14, автора учения о грехопадении.
Не менее интересна маска-антипод и «худосочного Фоки», представителя низшей касты, лишенного права на чревоугодие. Фокой звали византийского императора, царствовавшего в 602—610 гг. н. э. и отличавшегося удивительной жестокостью: придя к власти, Фока велел обезглавить своего предшественника Маврикия и пятерых его сыновей, в том числе и младенца, а затем отсек голову и брату Маврикия Петру.
В ресторане Арчибальда Арчибальдовича, приюте чревоугодничающей высшей касты писателей, оркестр играет «Аллилуйю»: «Грохот золотых тарелок в джазе покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад»15.
Следовательно, Дом — это освоенное место и обитель человека, каким является Дом Турбиных в «Белой гвардии», или «анти-дом», вариант ада, каким является в романе «Грибоедов». Но практически во всех московских произведениях Булгакова — дом — не обитель, а общежитие. Квартиры постоянно уплотняются, дома превращаются в коммуналки, и квартирный вопрос портит москвичей. «Москва — котел: в нем варят новую жизнь. Это очень трудно», — читаем в фельетоне писателя еще периода его работы в «Гудке» — «Столица в блокноте»16. «Идет кампания перевыборов правлений жилищных товариществ, (буржуев выкинуть, заменить рабочими). Единственный дом, где этого нельзя сделать — наш. В правлении ни одного буржуя. Заменять некого», — с горечью замечает писатель в дневниковых записях «Под пятой». Бытовая неустроенность, коммуналки и ужасного качества жилье от застройщиков — это реалии быта 30-х годов, были настолько ужасны, что в дневниках писателя появляются записи типа «Придет ли старое время? Настоящее таково, что я стараюсь жить, не замечая его... не видеть, не слышать!17».
Дом на Большой Садовой, 10, в котором сейчас находятся музей-квартира М.А. Булгакова и музей «Нехорошая квартирка», из доходного после революции одним из первых был перепланирован в гигантские коммунальные квартиры по 9—10 комнат. Одну из таких комнат посередине длинного коридора и занимал Булгаков с 1921 по 1924 гг. Герои романа «Мастер и Маргарита», по сути, тоже живут в коммуналке: ведь Берлиоз и Степа Лиходеев занимают по комнате в пятикомнатной коммунальной квартире. Почему же Воланд предпочитает гостинице «Метрополь» именно коммунальное жилье по улице Большой Садовой?
Заметим, это вожделенное жилье сам писатель называл «нехорошей квартиркой» и что между квартирой и квартиркой есть существенная разница: уничижительность понятия «квартирка» позволяет усомниться в истинности предназначения таковой — быть домом, следовательно, истинное предназначение «нехорошей квартирки» — быть составляющей анти — пространства, анти-домом.
В «Автобиографии» 1924 г. Булгаков написал: «В конце 1921 года приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда. В Москве долго мучился; чтобы поддержать существование, служил репортером и фельетонистом в газетах...»18. Это был не первый его приезд, в Москве Булгакову случалось бывать и раньше, но только проездом: в 1916 и 1917 гг. он останавливался у своих «дядек» (врачей Н.М. и М.М. Покровских), живших на Пречистенке. В этот, уже окончательный приезд, Булгаков с женой первое время жили в Тихомировском студенческом общежитии, куда их устроил киевский друг, студент-медик Николай Гладыревский, затем у родственников мужа сестры, А.М. Земского, но вскоре они переселились в принадлежащую ему же комнату квартиры № 50 в доме 10 по Большой Садовой улице. В этом старинном здании, известном сейчас как прототипический адрес романа «Мастер и Маргарита», супруги Булгаковы прожили до самого их расставания, развода в 1924 г.
В начале января 1924 г. Булгаков участвовал в вечере, устроенном газетой «Накануне» в Бюро обслуживания иностранцев (Бюробине). Был там без Татьяны Николаевны Лаппа и познакомился с недавно вернувшейся из-за границы Любовью Евгеньевной Белозерской, ставшей вскоре его второй женой: уже в апреле 1924 г. Булгаков и Т.Н. Лаппа оформили развод. Так случилось, что их брак давно приближался к крушению.
Татьяна Николаевна Лаппа вспоминала, что ощущала надвигающийся разрыв еще в Батуме, когда Булгаков собирался эмигрировать. Встреча же в Москве подтвердила, что былой близости между супругами уже нет: «Когда я жила в медицинском общежитии, то встретила в Москве Михаила. Я очень удивилась, потому что думала, мы уже не увидимся. Я была больше чем уверена, что он уедет. Не помню вот точно, где мы встретились... Но ничего у меня не было — ни радости никакой, ничего, все уже как-то... перегорело»19. Уже после расставания Булгаков, по словам Т.Н. Лаппа, не раз говорил ей: «Из-за тебя, Тася, Бог меня покарает»; позже он помогал ей как мог материально, и перед самой кончиной хотел ее видеть, чтобы проститься.
Первым, настоящим и постоянным местом жительства М.А. Булгакова в Москве стала именно квартира № 50 в бывшем доходном доме табачного магната Пигита на улице Большой Садовой, превращенная за годы светской власти в «страшную коммуналку20». Впечатлениями о быте квартиры № 50, известной также как «нехорошая квартира», Булгаков делится во многих очерках и рассказах.
Вот, что про эту квартиру вспоминала первая жена Булгакова — Татьяна Лаппа:
«Эта квартира не такая, как остальные, была. Это бывшее общежитие, и была коридорная система: комнаты направо и налево. По-моему, комнат семь было и кухня. Ванной, конечно, никакой не было, и черного хода тоже. Хорошая комната у нас была, светлая, два окна. От входа четвертая, предпоследняя, потому что в первой коммунист один жил, потом милиционер с женой, потом Дуся рядом с нами, у нее одно окно было, а потом уже мы, и после нас еще одна комната была. В основном, квартире рабочие жили».21
Булгаков писал о своих соседях: «Клянусь всем, что у меня есть святого, каждый раз, как я сажусь писать о Москве, проклятый образ Василия Ивановича стоит передо мною в углу. Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне солнце! Я упираюсь лбом в каменную стену, и Василий Иванович надо мной как крышка гроба. Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в любой квартире, и он ее сделал невозможной. Все поступки Василия Ивановича направлены в ущерб его ближним, и в Кодексе Республики нет ни одного параграфа, которого он бы не нарушил. Нехорошо ругаться матерными словами громко? Нехорошо. А он ругается. Нехорошо пить самогон? Нехорошо. А он пьет. Буйствовать разрешается? Нет, никому не разрешается. — А он буйствует. И т. д. Очень жаль, что в Кодексе нет пункта, запрещающего игру на гармонике в квартире. Вниманию советских юристов: умоляю ввести его! Вот он играл. Говорю — играл, потому что теперь не играет. Может быть, угрызения совести остановили этого человека? О нет, чудаки из Берлина: он ее пропил»22.
Отдельно стоит упомянуть еще одну соседку Булгакова по «нехорошей квартире». Вновь обратимся к воспоминаниям Т.Н. Лаппа: «А на той стороне коридора, напротив, жила такая Горячева Аннушка. У нее сын был, и она все время его била, а он орал. И вообще, там невообразимо что творилось. Купят самогону, напьются, обязательно начинают драться, женщины орут: «Спасите! Помогите!» Булгаков, конечно, выскакивает, бежит вызвать милицию. А милиция приходит — они закрываются на ключ и сидят тихо. Его даже оштрафовать хотели. <...> Ей шестьдесят лет было. Скандальная такая баба. Чем занималась — не знаю. Полы ходила мыть, ее нанимали... вот так, в общем»23. Булгаков прожил в доме на Большой Садовой не так уж и долго: с осени 1921 по осень 1924 гг. Летом 1924 г. они с женой переехали в квартиру 34 того же дома. Однако уже тогда Булгаков в основном проживал с Белозерской в здании школы на Большой Никитской, видимо, в период каникул, после чего они переехали жить в Обухов (Чистый) переулок.
То, что известно нам о «нехорошей квартире», никак не объясняет того факта, что именно в эту квартиру писатель превращает в место пребывания Сатаны. Что мы знаем о «нехорошей квартире»? То, что лихо расправившись с Берлиозом, Воланд желает поселиться именно в квартире последнего. Расположена была эта квартира на Садово-Триумфальной и выходила окнами на знаменитую Триумфальную площадь, ныне — площадь Маяковского.
Триумфальной площадь названа была по Триумфальным воротам, впервые установленным нам в 1722 г. по случаю Ништадского мира со шведами, ознаменовавшего окончание Северной войны. На этом же месте воздвигались Триумфальные ворота по случаю различных торжеств в последующие царствования. Площадь, на которой они стояли, в XVIII — начале XIX в. называли Триумфальной, а после того, как в 1834 г. у Тверской заставы воздвигли Триумфальную арку в память победы в Отечественной войне 1812 г., стали называть Старой Триумфальной площадью или площадью Старых Триумфальных ворот. В 1935 г. площадь была переименована в площадь Маяковского. Однако, официальное название площади не прижилось, и в народе ее чаще называли Триумфальной24. Таким образом, налицо, во-первых, переименование (по М. Булгакову — самозванность), во-вторых, уже само истинное название площади — Триумфальная — создает дополнительный смысловой ряд.
Триумфальные ворота традиционно называют Царскими. Царские врата символизируют «отверстый» путь в рай. Изначально они должны были напоминать о вратах небесного града Иерусалима. Царскими же вратами, согласно христианской символике, считаются Врата Божьи, следовательно, «въезд в город через Царские врата суть встреча с Богом». Во всяком случае, именно так трактуется эта метафора Августином Блаженным25.
Но существуют еще два символических значения слова «ворота» («врата»). Это царские ворота — главная часть православного храма, и «врата ада», понимаемые православием как «вся сила и совет ада». Вход Воланда через Козиху (ад, как ее называли москвичи), вызывает устойчивую ассоциацию как раз с вратами ада.
Через царские врата в пасхальную неделю торжественно проходили священнослужители. Это означало, что в Царские врата входит «Царь Славы Господь Иисус Христос во Святых Дарах»26. Иеротопический замысел воссоздания в центре Москвы пространства евангельского Иерусалима вполне очевиден и не сводим к привычной категории городских процессий. Обряд воспринимался как некая «живая картина» и динамическое и пространственное воспроизведение иконы «Входа Господня в Иерусалим».
В дореволюционной Москве существовала устойчивая традиция «въезда на осляти» через Триумфальные ворота. Шествие на осляти — крестный ход в день праздника Вход Господен в Иерусалим, сопровождавшийся инсценировкой описанного в Евангелиях. Поэтому на «осляти», коне, переодетом ослом, в воскресенье перед Пасхой патриарх торжественно выезжал из Спасских ворот к Лобному месту, символизирующему Голгофу у собора Василия Блаженного, а в районе Садово-Триумфальной — через Триумфальные ворота.
Воланд, оказавшись именно в Пасхальную неделю в Москве, по замыслу М.А. Булгакова, не просто въезжает в город, а делает местом своего обитания именно Врата Божии, то есть ул. Садово-Триумфальную. Знаменательно, что в период 1608—1610 гг., когда появились Патриаршие пруды, «шествие на ослята» проходило от Ермолаевской церкви вокруг нынешней Триумфальной площади.
Весьма важен подобный обряд и для Булгакова: Воланд триумфально входит в Москву, как некогда Христос — в Иерусалим. Явление Воланда, пусть не на ослята, но со свитой, в Пасхальную неделю у Триумфальных, пусть и снесенных, ворот превращается из обычного эпизода в явление апокалиптического масштаба.
Примечания
1. Долматова О.А. М. Булгаков в работе над пьесой «Дни Турбиных» (к вопросу о чеховских традициях) / Проблемы эволюции русской литературы XX века. Третьи Шешуковские чтения: Материалы межвузовской научной конференции. — Вып. 5. — М.: МПГУ. — 1998. — С. 86.
2. Колодный Л.Е. Москва в улицах и лицах. — М.: Вече, 2006. — С. 118.
3. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. — М.: АСТ, 2008. — С. 32.
4. Там же.
5. Булгаков М.А. Собачье сердце. — М.: АСТ, 2007. — С. 18.
6. Там же. — С. 21.
7. См. подр.: А. Дугин. Философия политики. Глава «О роли «шута». Эволюция жреческих функций. Метафизика смеха. — М.: АСТ, 2007. — С. 38.
8. Там же.
9. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. — М.: АСТ, 2008. — С. 132.
10. Там же.
11. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. — М.: АСТ, 2008. — С. 132.
12. См. подр.: А. Дугин. Философия политики. Глава «О роли «шута». Эволюция жреческих функций. Метафизика смеха. — М.: АСТ, 2007. — С. 38.
13. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. — М.: АСТ, 2008. — С. 34.
14. См. подр.: Амвросий Медиаланский. Вечные загробные тайны. — М.: Аксиос, 2002.
15. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. — М.: АСТ, 2008. — С. 53.
16. Булгаков М.А. Столица в блокноте. Дьяволиада. Кн. 1. — М.: Янико, 2005. — С. 127.
17. Булгаков М.А. Под пятой // Булгаков М.А. Собр. соч. в 6 томах. — Т. 5. — М.: Аст, 2008. — С. 47.
18. Булгаков М.А. Автобиография. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. Рассказы. — М.: Вече, 2007. — С. 28.
19. Булгакова Е., Лаппа Т., Белозерская Л. Воспоминания о Михаиле Булгакове. — М.: АСТ, 2006. — С. 178.
20. Там же.
21. Булгакова Е., Лаппа Т., Белозерская Л. Воспоминания о Михаиле Булгакове. — М.: АСТ, 2006. — С. 178—179.
22. Булгаков М.А. Автобиография. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. Рассказы. — М.: Вече, 2007. — С. 57.
23. См. подр.: Булгакова Е., Лаппа Т., Белозерская Л. Воспоминания о Михаиле Булгакове. — М.: АСТ, 2006.
24. См. подр.: Муравьев В.Н. Московские улицы. Секреты переименований. — М.: Алгоритм, 2006.
25. См. подр.: Бл. Августин. О граде Божьем // Попов О.В. Личность и учение Бл. Августина. Т. 1. Ч. 1—2. — Сергиев Посад, 1916.
26. См. подр.: Аверкий (Таугиев). Литургика. — М.: Библиотека святоотеческой литературы, 2007.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |