Сердце России, город «сорока сороков», столица, где сосредоточилась литературная и театральная жизнь страны, манила воображение М.А. Булгакова.
Переезд с Кавказа в Москву в ту пору был делом сложным. Булгаков хотел сначала попасть в Тифлис. Вот как он сам в рассказе «Богема» (1924) описывает это предприятие: «В 1924 году, говорят, из Владикавказа в Тифлис можно было проехать просто: нанять автомобиль во Владикавказе и по Военно-Грузинской дороге, где необычайно красиво. И всего 210 верст. Но в 1921 году само слово «нанять» звучало во Владикавказе как слово иностранное.
Нужно было ехать так: идти с одеялом и керосинкой на вокзал и там ходить по путям, всматриваясь в бесконечные составы теплушек. Вытирая пот, на седьмом пути увидал у открытой теплушки человека в ночных туфлях и веером в бороде. Он полоскал чайник и повторял слово «Баку».
— Возьмите меня с собой, — попросил я».
Итак, через Баку, в Тифлис, затем в Батум и дальше — в Москву.
Удивительно схожи воспоминания о приезде в Москву начала 20-х годов самых разных писателей — Булгакова, Паустовского, Олеши, В. Катаева, Ильфа... Телега, груженая доверху баулами и мешками, пассажиры, бредущие за ней по темному городу. Поиски пристанища и пропитания.
В Москве Булгаков развивает энергичную деятельность: он сотрудничает в ряде газет и журналов, а ночами пишет свои первые повести.
...В 1968 году во время занятий в Исторической библиотеке в Москве я обнаружила в журнале «Рупор» (1922, выпуск 2), издававшемся недолгое время небольшим тиражом, рассказ М. Булгакова «Необыкновенные приключения доктора». Это была библиографическая редкость, и позже я опубликовала его в «Литературной Грузии» (1975, № 2). «Необыкновенные приключения доктора» — одно из немногих произведений М.А. Булгакова, в которых часть действия проходит на Кавказе. Рассказ построен в характерной для писателя форме «Записок». Сюжет — приключения врача, пережившего в родном городе (в нем легко угадывается Киев) смену нескольких властей, поочередно мобилизованного петлюровцами и белой армией. Позже герой булгаковского «Театрального романа» Максудов вспомнит, что во время гражданской войны пережил «невероятные приключения». Учитывая автобиографический характер обоих произведений, можно допустить, что «необыкновенные приключения доктора» близки «невероятным приключениям» Максудова.
В рассказе уже проявились некоторые черты писательского почерка М. Булгакова: психологизм, трагическое видение часто дополняется комическим, комическое оборачивается сатирой. В первой половине рассказа социальный анализ едва намечен: для героя все новые власти плохи, впрочем, «хуже нее (петлюровщины. — В.Ч.) ничего на свете не может быть». Красную армию, вошедшую в город, представляет фигура воина с итальянской гармоникой, и образ этот имеет юмористическую окраску. Однако во второй части рассказа, где события разворачиваются на Северном Кавказе, впечатления врача более определенны. Он явно сочувствует горцам, сгоняемым белыми с родной земли. В этом рассказе, впервые в творчестве М.А. Булгакова, возникает мотив вины и возмездия...
Уже во вступительной части рассказа одна деталь подчеркивает авторское отношение к герою. В чемодане врача обнаружены две книги. Первая, карманная рецептура доктора Рабова, была, очевидно, непременной принадлежностью молодого эскулапа. Вторая — неизвестный нынешнему читателю роман «Марья Лусьева за границей», образец «бульварной» литературы, принадлежащий перу А. Амфитеатрова — неизбежно должна была настраивать читателя 20-х годов на саркастический лад. Впрочем, и сам доктор, автор дневниковых записей, весьма ироничен к себе — это вызывало сознание собственного слабоволия, нерешительности перед лицом грозных событий. Заметим, М.А. Булгаков стоит выше своего героя.
Профессия героя, сцена бегства его от петлюровцев, лирическая тема Звезд, дорогой Булгакову художественный образ — свет зеленой лампы на письменном столе — все это напоминает о «Белой гвардии». Тем не менее рассказ — самостоятельное и интересное произведение М. Булгакова, позволяющее проследить эволюцию писателя от ранних произведений к «главной» его книге 20-х годов — роману «Белая гвардия».
В том же 1922 году в газете «Накануне» (№ 8) была напечатана первая часть маленькой повести «Записки на манжетах» с посвящением: «Плавающим, путешествующим и страждущим писателям русским». Вторая часть «Записок на манжетах» вышла в журнале «Россия» (1923 г., № 5). Впервые в творчество молодого писателя входит тема Литературы, намечена проблема верности творческой личности своему призванию.
Действие повести М. Булгакова происходит в провинции, на юге, затем автор переносит читателя в Москву. Булгаков воссоздает атмосферу культурного строительства во Владикавказе в 1920 году сразу же после окончательного установления Советской власти. Перед нами оживают обязательный в те годы Цех поэтов, литературные вечера, поиски нового революционного репертуара для театра. О герое «Записок» мы узнаем немногое. Это интеллигентный человек, литератор, вихрем гражданской войны заброшенный с севера на юг страны. Михаил аполитичен, ему «надоела эта идиотская война». Лишения замучили его, он «слаб и боязлив».
С юмором рассказывает автор о службе своего героя в Подотделе искусств, грустно — о трудной, голодной жизни. Плохо приходится Михаилу в борьбе с людьми, изничтожающими Пушкина, Гоголя, Достоевского. Но он сражается.
В две страницы глава «Сквозной ветер». Перед нами портреты писателей. После всех треволнений пути — Николай Николаевич Евреинов смеется! С железной стойкостью выносит пытку осмотра местными поэтами. Доводит их до полного изнеможения от хохота. Находчив, остроумен.
У А.С. Серафимовича — усталые глаза, глухой голос. Он читает доклад о Толстом. О том, как работал великий писатель над фразой. О небрежности нынешних литераторов. «Местный цех in corpore под стенкой сидит. Глаза такие, что будто они этого не понимают. Дело ихнее!».
Осип Мандельштам «вошел в пасмурный день и голову держал высоко, как принц. Убил лаконичностью: «Из Крыма. Скверно. Рукописи у вас покупают?»
— Но денег не пла... — начал было я и не успел кончить, как он уехал. Неизвестно куда».
Поразительна эмоциональная наполненность и тепло общего тона главы.
Интересно, что Булгаков почти документально точен, рисуя эпизоды с писателями. Он отмечает, что у А.С. Серафимовича «усталые глаза, глухой голос». Это точная деталь: почти всю гражданскую войну А. Серафимович ездил по фронтам в качестве корреспондента «Правды» и «Известий», в 1920 г. погиб сын писателя на Южном фронте.
В «Записках на манжетах» читаем: «Вчера ехал Рюрик Ивнев. Из Тифлиса в Москву.
— В Москве лучше.
Доездился до того, что однажды лег у канавы:
— Не встану! Должно же произойти что-нибудь!
Произошло: случайный знакомый подошел к канаве — и обедом накормил».
Много позже Р. Ивнев рассказал в «Воспоминаниях», как, пробираясь из Ялты в Тифлис, он оказался в Новороссийске, занятом белыми. В полном отчаянии он, действительно, лег у дороги. «Подобрал» его В.Э. Мейерхольд, лечившийся в Крыму (в Новороссийске жила его старшая дочь).
Во второй части повести Булгаков рассказывает о московском Лито.
«Утром в 11 вошел молодой, по-видимому, очень озябший поэт. Тихо сказал: Шторн.
— Чем могу вам служить?
— Я хотел бы получить место в Лито.
Я развернул листок с надписью «Штаты». В Лито полагается 18 человек. Смутно я лелеял такое распределение:
Инструктора по поэтической части:
Брюсов, Белый... и т. д.
Прозаики:
Горький, Вересаев, Шмелев, Зайцев, Серафимович и т. д.
Но никто из перечисленных не являлся. И смелой рукой я черкнул на прошении Шторна: «пр. назн. инстр. За завед.» Буква. Завитушка.
— Идите наверх, пока он не уехал.
...Из Сибири приехал необыкновенно мрачный в очках, лет 25, сбитый так плотно, что казался медным.
— Идите наверх...
Но он ответил: «Никуда я не пойду». Сел в угол на сломанный, шатающийся стул, вынул четвертушку бумаги и стал что-то писать короткими строчками. По-видимому, бывалый человек (в последнем портрете угадывается Всеволод Иванов).
В этом эпизоде совмещены ирония по поводу входящего в моду сокращения слов и добрая усмешка по отношению к молодым литераторам — представителям нарождающейся советской литературы.
Рядом с рассказом о литераторах идет гротескное повествование о современных чиновниках — людях, не умеющих и, главное, не желающих работать. «Я против смертной казни. Но если madam Крицкую поведут расстреливать, я пойду смотреть То же и барышню в котиковой шапочке. И Лидочку, помощницу делопроизводителя. «Вон — Помелом!». К «барышням» Булгаков вернется позже в «Дьяволиаде»; они, очевидно, были в ту пору бедствием. Злой и едкий талантливый фельетонист А. Аверченко писал в ту пору из своего эмигрантского «далека», что «в Москве на миллион жителей приходится около 120 тысяч советских барышень, служащих в советских учреждениях» (А. Аверченко. Кубарем по заграницам. К-во «Современные проблемы». М., 1927, стр. 216.). Естественно, до Аверченко слухи доходили преувеличенными, но основания для них были.
Результаты «деятельности» служащих барышень и дам доводят героя «Записок на манжетах» до исступления:
«Кто у нас не проведен приказом?!
Ответ:
— Ни один не проведен.
Но самое лучшее: Не проведен основоположник Лито старик! Что? И я сам не проведен?! Да что же это такое?!
— Вы, вероятно, не писали анкету?
— Я не писал? Я написал у вас 4 анкеты. И лично вам дал их в руки. С теми, что я писал раньше, будет — 113 анкет.
— Значит, затерялась. Пишите наново».
Маяковский писал «О дряни»:
Со всех необъятных российских нив,
с первого дня советского рождения
стеклись они,
наскоро оперенья переменив,
и засели во все учреждения.
Почти одновременно с «Записками на манжетах» вышел роман В. Вересаева «В тупике». Оба произведения сближает общая тема — пути интеллигенции в революции. Настроение романа В. Вересаева определяет и его название. Он выражал мысли и чувства той части земской русской интеллигенции, которая растерялась перед событиями Октябрьской революции, не приняла советской действительности и разочаровалась в белом движении. Иной настрой «Записок на манжетах». И здесь часты ноты уныния, почти отчаяния. Но герой не пассивен, он действует, борется, строит. В шутливом обращении автора «историку литературы не забыть» звучит уверенность в будущем.
В марте 1923 года в статье «Лучше меньше, да лучше» В.И. Ленин писал: «Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что мы должны сначала подумать вплотную, каким образом бороться с недостатками его, памятуя, что эти недостатки коренятся в прошлом, которое хотя перевернуто, но не изжито, не отошло в стадию ушедшей уже в далекое прошлое культуры».1 Бюрократия, словно ржавчина, разъедала советский государственный аппарат. Явление, волновавшее Ленина, не оставило безучастным и писателей. Среди них был М. Булгаков.
В 1924 году в четвертом сборнике «Недра» была напечатана повесть М. Булгакова «Дьяволиада» с подзаголовком «Повесть о том, как близнецы погубили делопроизводителя». События в повести начинаются 20 сентября 1921 года.
Уже несколько поколений родившихся после революции представляют себе это время одной-двумя главными чертами. Осень 1921 года ознаменовала начало нэпа и, следовательно, конец периода военного коммунизма. Булгаков показывает лишь одну из сторон удивительного времени. Недавно кончилась гражданская война. Было голодно. Обыватели «скакали с одной службы на другую» в поисках учреждения с лучшим пайком, с зарплатой повыше. С другой стороны, характерны были бесчисленные реорганизации новых учреждений. Первые же абзацы повести сообщают нам основные сведения о главном персонаже. Варфоломей Коротков, «нежный тихий блондин», служил уже целых одиннадцать месяцев делопроизводителем в Спимате (база спичечных материалов), «совершенно вытравил у себя в душе мысль, что существуют на свете так называемые превратности судьбы и привил взамен нее уверенность, что он — Коротков — будет служить в базе до окончания жизни на земном шаре». Увольнение со службы повергает его в совершенное отчаяние. Злоключения Короткова в течение нескольких дней и составляют сюжетную линию «Дьяволиады». В эти несколько дней Коротков доходит до сумасшествия и гибели.
Конфликт построен на столкновении Короткова с близнецами Кальсонерами. Коротков считает, что Кальсонер — одно лицо, таинственно двоящееся на глазах. Положение усложняется появлением двойника самого Короткова — служащего Центроснаба Колобкова. В первой половине повести приключения Короткова развиваются на вполне реальной почве. Они кажутся фантастическими лишь самому герою, но не читателю. Но наблюдая за треволнениями Короткова, читатель видит уже почти фантастическую картину жизни огромного административного здания, бесконечные перемещения секций, служащих, вопиющее безделье. Так выступает алогизм гротеска. Вот Коротков входит в здание Центроснаба. «Наудачу Коротков устремился в эти двери и увидал стеклянные огромные клетки и много белокурых женщин, бегающих между ними. Коротков открыл первую стеклянную перегородку и увидел за нею какого-то человека в синем костюме. Он лежал на столе и весело смеялся в телефон. Во втором отделении на столе было полное собрание сочинений Шеллера-Михайлова, а возле собрания неизвестная пожилая женщина в платке взвешивала на весах сушеную и дурно пахнущую рыбу. В третьем царил дробный непрерывный грохот и звоночки — там за шестью машинами писали и смеялись шесть светлых, мелкозубых женщин». Эта картинка шаржирована и только. Но далее Булгаков рисует ее иначе. Вот как та же канцелярия представляется расстроенному воображению Короткова:
«— Черт с ним! — загремел блондин, — черт с ним. Машинистки, гей!»
Он махнул огромной рукой, стена перед глазами Короткова распалась, и тридцать машин на столах, звякнув звоночками, заиграли фокстрот. Колыша бедрами, сладострастно поводя плечами, взбрасывая кремовыми ногами белую пену, парадом-алле двинулись тридцать женщин и пошли вокруг столов». Так Булгаков умеет дать гротеск, изображая самую будничную действительность.
Вновь назначенный заведующий Спиматом Кальсонер, чья странная фамилия и послужила началом конфликта, «день всего успел поуправлять и вышибли». До этого назначения Кальсонер везде оказывался не на месте, беда еще и в том, что он везде развивал кипучую «деятельность»: в редакции передал всю мебель в Спимат, в Спимате распорядился — «прежних всех в шею»!
Быстрый темп событий в повести подчеркивается динамичными названиями глав: «Происшествие 20-го числа», «Лысый появился», «Дьявольский фокус», «Первая ночь» «Вторая ночь» и т. д. Герой повести расстроен увольнением и потерей документов, а к нему обращаются незнакомые люди, принимая его за Колобкова. Булгаков создает ряд комических ситуаций, построенных на разительном несоответствии Короткова с тем человеком, за которого его принимают. Смуглая брюнетка преследует его.
«Что ж ты молчишь, соблазнитель? Ты покорил меня своею храбростью, мой змий. Целуй же меня, целуй скорее, пока нет никого из контрольной комиссии».
«Люстриновый старичок» подступает к нему с неожиданными обвинениями: «Из рук старичка подъемные крохи желаете выдрать, господин Колобков? Что ж... — Старичок затрясся и зарыдал, уронил портфель, — берите, кушайте. Пущай беспартийный, сочувствующий старичок с голоду помирает... Ну, только попомните... не пойдут они вам в прок, денежки эти сатанинские». Здесь смешна не только ситуация, но и речь героев, в которой «старорежимные» выражения вроде «змия» и «сатанинских денежек» перемежаются с «контрольной комиссией» и «подъемными крохами».
В «Дьяволиаде» отчетливо обнаружился интерес Булгакова к несообразностям окружающей жизни, той «мистике в повседневности», которая близка была Гоголю, Блоку, которую так остро замечал и сам Булгаков. Коротков с бессвязными объяснениями обращается к разным людям, но примечательно, что все как-будто понимают его (хотя каждый по своему). Никто не обращает внимания на нелепость его речей. В бюро претензий энергичный блондин в синем костюме прерывает рассказ Короткова о документах, Кальсонере и коте следующим образом:
«— Ну, это вздор, — ответил синий, — обмундирование дадим, и рубахи, и простыни. Если в Иркутск, так даже и полушубок подержанный. Короче». Редактор газеты в разгар объяснений Короткова неожиданно замечает: «Вы знаете, — перебил хозяин взволнованно, — я из-за него сижу на полу! Вот-с, полюбуйтесь. Ну, что он понимает в журналистике?..» Становится ясно, что каждый из собеседников Короткова занят своими мыслями и отвечает ему либо чисто механически — с позиции своего служебного положения, либо откликаясь на что-то задевшее его в словах Короткова.
Коротков мечется в надежде объясниться с Кальсонером и вновь обрести должность делопроизводителя в Спимате. Но вокруг него происходят престранные вещи, так что порой мысль о цели его хлопот уходит и возникает другая: «Позвольте... как же это так?.. — прошептал он и провел рукой по глазам, — это что же? Чего же это я стою и занимаюсь пустяками, когда все это ужасно. Ведь, не двойной же он, в самом деле?» Однако на этой логической мысли Коротков не задерживается.
Этот мотив — странное, нелепое, происходящее ежедневно, ежечасно и тем не менее не замеченное обывателем, приобретает впоследствии важное значение в «Мастере и Маргарите».
В «Дьяволиаде» автор высмеивает бюрократический аппарат с раздутыми штатами, ненужными командировками, бесконечными перемещениями служащих и, следовательно, преступным разбазариванием государственных средств. В повести возник образ учрежденческого здания, девятиэтажного дома, в котором посетителю называют «адрес» нужного отдела: «8-й этаж, 9-й коридор, квартира 1-я, комната 302», а в лифт пускают только со справкой о больном сердце (вспомним у В. Маяковского — «исколесишь сто лестниц. Свет не мил». Позже у И. Ильфа и Е. Петрова появится «Дом народов» — здание, в котором посетители не ходили, а лишь убыстряли свой бег в зависимости от количества пройденных коридоров).
Во многом точно подмечен быт тогдашних канцелярий. Многие учреждения в начале 20-х годов располагались в бывших ресторанах, гостиницах и т. д. Спимат пребывает в бывшем ресторане «Альпийская Роза», служащие сидят за просторными кухонными столами под хрустальным великолепием люстр. А в здании Центроснаба на множестве дверей красуются по две надписи, например: «Одна золотая по зеленому с твердым знаком «Дортуар пепиньерок», другая черным по белому без твердого «Начканцуправделснаб».
Однако Булгаков, начав повесть интересно, динамично постепенно упускает основную тему и увлекается ошеломляющей фантасмагорией.
«Дьяволиада» была написана годом-двумя позже «Прозаседавшихся» Маяковского. Два разных писателя откликнулись на одно волновавшее обоих явление. Характерно, что оба автора прибегли к гротеску: у обоих возникает представление о «дьявольщине».
«Дьяволиада» была незамедлительно отмечена критикой. На фоне резко отрицательных отзывов диссонансом прозвучал одобряющий тон В. Переверзева. Рецензируя IV сборник «Недр», он писал: «Кроме рассмотренных произведений беллетристов старого поколения (в сборнике напечатаны «Железный поток» А. Серафимовича и «Рассказ профессора» С. Сергеева-Ценского. — В.Ч.)... мы имеем значительно меньшее по объему, но, пожалуй, более любопытное и тематически и стилистически произведение молодого беллетриста Булгакова... Стилистически автор учится у Достоевского... Нужно признать подражание довольно удачным, ибо избранный автором стиль прекрасно служит изображению той нервной развинченности и психической растерянности, всегда готовой стать сумасшествием, которая явилась результатом революционной ломки канцелярских устоев» («Печать и революция», 1924, № 5, с. 136). Несмотря на субъективность оценок (автор не смог оценить «Железный поток» А. Серафимовича), В. Переверзев правильно указывает, у кого учится М. Булгаков, верно подчеркивает ироническое отношение Булгакова к герою повести и общий юмористический тон повествования.
Коротков — литературный брат Акакия Акакиевича и Голядкина. Они неотъемлемы от петербургской действительности: они ее порождение. Возможен ли был Коротков в начале 20-х годов в Москве? Безусловно, да. «Маленький человек», для которого мир ограничивался стенами квартиры и канцелярии, оказался живуч. Влияние повести Достоевского «Двойник» ощущается в «Дьяволиаде» и в речи Короткова, и в параллели — герой-недотепа, двойник-ловкач. Характерно, что Булгаков и не стремился замаскировать некоторое сходство. Писатель часто адресует читателя к тому или иному литературному источнику: в «Записках на манжетах» возникают строки из «Носа» Гоголя, в «Роковых яйцах» один из персонажей упоминает о «Пище богов» Уэллса.
В «Дьяволиаде» легко проследить, как рождается мастерство Булгакова-сатирика. Он рисует блестящий сатирический портрет, находит сатирическую деталь. В повести впервые у М. Булгакова танец отмечает своеобразный кульминационный момент. Позже в «Мастере и Маргарите» фокстрот «Аллилуйя» явится своего рода кульминацией в сценах «У Грибоедова» и у доктора Кузьмина. В повести возникает иронический мотив чертовщины. Короткову чудится, что Кальсонер превращается в кота. Его преследует запах серы... Сцена преследования Короткова напоминает бой, данный Бегемотом в «Мастере и Маргарите». Это как бы проба пера. «Выстрелы летели теперь за Коротковым частые, веселые, как елочные хлопушки, и пули жикали то сбоку, то сверху... Пожилой извозчик пересел с козел на мостовую с томным выражением лица и словами:
— Здорово! Что же вы, братцы, в кого попало, стало быть?..»
В повести уже заметен интерес Булгакова к истории (раскрывшийся полно в романах «Белая гвардия», «Жизнь господина де Мольера», «Мастер и Маргарита»), Отсюда приметы, связанные со временем Яна Собесского, Алексея Михайловича, Александра I.
Для всего творчества М.А. Булгакова характерен ввод в повествование точных реалий, так в конце повести возникает знаменитый в Москве тех лет бывший дом Нирензее.
В последней главе возникает тревожащий безликий образ улицы: «...прохожие сворачивали в стороны и вползали в подворотни, вспыхивали и гасли короткие свистки. Кто-то бешено порскал, улюлюкал, и загорались тревожные, сиплые крики: «Держи!» С дробным грохотом спускались железные шторы, и какой-то хромой, сидя на трамвайной линии, визжал:
— Началось!»
Мрачный колорит сценки славно бросает читателя в темный быт дореволюционной провинции. Оправдана ли она для Москвы осени 1921 года? Впрочем, удивительно созвучна ей другая концовка: «Справа-слева верещали свистки. Голосов было все больше... «Здесь он... не уйдет... шарь под телегой... сюда, ребята... забегай...» Должно быть, весь трактир кинулся в погоню, рыскал, порскал, шарил между возами». (А. Толстой «Голубые города», 1925).
И все-таки, несмотря на трагический гротеск эпилога «Дьяволиады», общее звучание ее не пессимистично. И причина этого в юморе, пронизывающем повесть.
Некоторые сатирические образы, сатирические детали повести Булгакова оказываются знакомыми и сегодняшнему читателю. Оказывается, сатира Булгакова не устарела.
«Дьяволиаде» созвучны, близки по настроению «Роковые яйца» — повесть М.А. Булгакова, напечатанная в шестой книге альманаха «Недра» в 1925 году (в том же году издательство «Недра», во главе которого стоял известный «охотник за талантами» Н.С. Ангарский, выпустило сборник повестей и рассказов М. Булгакова, в который вошли «Дьяволиада» и «Роковые яйца»). В новой повести автор задался целью показать, к чему может привести головотяпство и прожектерство. Повесть нацелена против невежества и бескультурья (соответственно с фантастическим сюжетом М. Булгаков перенес действие на несколько лет вперед).
Чтобы лучше понять это произведение М. Булгакова, вновь обратимся к В.И. Ленину. В уже упомянутой статье «Лучше меньше, да лучше» размышляя о построении «действительно нового аппарата, действительно заслуживающего названия социалистического, советского», Ленин писал: «Какие элементы имеются у нас для создания этого аппарата? Только два. Во-первых, рабочие, увлеченные борьбой за социализм. Эти элементы недостаточно просвещены. Они хотели бы дать нам лучший аппарат. Но они не знают, как это сделать. Они не могут этого сделать. Они не выработали в себе до сих пор такого развития, той культуры, которая необходима для этого. А для этого необходима именно культура. Тут ничего нельзя поделать нахрапом или натиском, бойкостью или энергией, или каким бы то ни было лучшим человеческим качеством вообще. Во-вторых, элементы знания, просвещения, обучения, которых у нас до смешного мало по сравнению со всеми другими государствами».2 И далее, говоря о необходимости учебы, Ленин пишет: «В самом деле, почему не соединить приятное с полезным? Почему не воспользоваться какой-нибудь шутливой или полушутливой проделкой для того, чтобы накрыть что-нибудь смешное, что-нибудь вредное, что-нибудь полусмешное, полувредное и т. д.»3
Повесть М.А. Булгакова «Роковые яйца» именно и есть «полушутливая проделка», выставившая на обозрение не только смешное, но и вредное.
Директор зооинститута в Москве профессор Персиков обнаружил чудодейственный красный луч, вызывающий бурный рост и размножение живых простейших организмов. Открытие Персикова совпало с куриным мором в стране. Рокк, человек малообразованный, с апломбом невежды, узнав о «луче жизни», загорелся идеей использовать его для быстрого восстановления птичьего хозяйства. В результате ошибки в совхоз к Рокку попали не куриные яйца, а заказанные зоологом Персиковым яйца змей и крокодилов. «Опыт» Рокка заканчивается катастрофой. Из яиц под «лучом жизни» вывелись страшные гады, пожравшие сотрудников опытной станции и двинувшиеся несметными стаями в глубь страны. Только чудом ударивший в августе мороз убил гадов и обезвредил колоссальные кладки яиц.
Два персонажа раскрывают авторский замысел и являются стержнем повести. Александр Семенович Рокк, бывший оркестрант ансамбля кинематографа «Волшебные грезы», в 1917 году «бросился в открытое море войны и революции, сменив флейту на губительный маузер... Выяснилось, что этот человек положительно велик, и, конечно, не в фойе «Грез» ему сидеть».
Революция подняла на своем гребне множество самых разных людей. Они оказались вовлеченными в гущу событий. Когда же война закончилась и жизнь вошла в мирную колею, не все сумели выдержать новые испытания, разобраться в обстановке, найти свое место в жизни. Рокк в 1927 году «редактировал огромную газету, а засим... прославился своими изумительными работами по орошению Туркестанского края». Он предстал перед Персиковым, «вооруженный» приказом сверху о передаче ему камер с лучом. Даже профессору, который был достаточно далек от жизни, бросилась в глаза странная старомодность вошедшего. Рокк и внешне еще в 1918 году, на нем кожаная двубортная куртка, обмотки и штиблеты, огромный старой конструкции маузер. «Маленькие глазки смотрели на весь мир изумленно и в то же время уверенно». Увы, предостережения Персикова не остановили Рокка.
Образ профессора Персикова, выписанный автором с любовью, хотя и не без иронии, в определенной мере противопоставлен Рокку. Персиков, как человек и ученый, сформировался при старом строе. Революция и гражданская война резко нарушили привычный уклад его жизни. Он живет наукой, не разбирается в политической обстановке, не читает газет, не пытается осмыслить сущность общественных перемен. И тем не менее, эта фигура очень привлекательна. Прежде всего профессор внушает уважение своей бескорыстной преданностью науке. Вот задрожал стол в лаборатории, «профессор побледнел и занес руки над микроскопом, так словно мать над дитятей, которому угрожает опасность». Персиков искренне восхищается педантичностью немцев-ученых, техническими достижениями Запада, но когда представитель некоего иностранного государства предлагает ему передать секрет «луча жизни», реакция его мгновенна: «Вон!!! — вдруг гаркнул Персиков так страшно, что пианино в гостиной издало звук на тонких клавишах».
Ученый отнюдь не игнорирует советскую власть. Он читает лекции в университете, много работает в институте. Персиков обращается за помощью к наркому просвещения, добивается заказов на оборудование за границей. Но все это — для дела. Личных благ профессор не ищет. Когда из Кремля «важный ласковый голос спросил, не нужен ли Персикову автомобиль», он ответил, что предпочитает трамвай.
Глава «Бой и смерть» поражает натуралистической жестокостью последней сцены — расправы обезумевшей толпы с профессором. Здесь обычная ироническая веселость оставляет М. Булгакова. Чувствуется страх перед неистовой толпой, страх перед человеком «на обезьяньих
кривых ногах» (вспомним Шарикова в «Собачьем сердце»).
В адрес автора раздалось много бранных слов, обвинявших писателя в политической враждебности, плагиате и просто отрицавших художественную ценность повести. Дело в том, что если в «Дьяволиаде» М. Булгаков высмеивал лишь работу новых канцелярий, то в «Роковых яйцах» сатирик недвусмысленно, ядовито и зло критикует стиль работы советских учреждений, редакций московских газет, различных зрелищных предприятий. Написанная резко иронически, блестящая по остроумию повесть сразу же была принята читателем, а в лице критики приобрела непримиримого врага. Сатира в ту пору вообще не пользовалась расположением критики.
Между тем, уже в 1925 году «Роковые яйца» отмечались и положительно. 30 июня 1925 года В.В. Вересаев писал М. Горькому на Капри: «Обратили ли вы внимание на М. Булгакова в «Недрах»? Я от него жду очень многого». Но М. Горький в ту пору уже знал Булгакова и, в свою очередь, писал А.М. Демидову: «Остроумно и ловко написаны «Роковые яйца» Булгакова». К сожалению, сказано это было в частных письмах и не могло поддержать молодого писателя.
Закономерно поставить вопрос: был ли типичен образ Рокка? — Несомненно.
Рокк представлял определенную категорию людей, принимавших участие в революции, не сумевших примениться к новым условиям — деловому, неторопливому хозяйствованию, неторопливому потому, что надо было еще и учиться хозяйничать. В.И. Ленин в те годы неоднократно подчеркивал, что «главным и очередным является теперь лозунг именно практичности и именно деловитости».
О том, насколько типичен был характер Рокка, можно судить, сравнив его с персонажем другой повести, написанной годом позже и опубликованной почти одновременно с «Роковыми яйцами». Речь идет о «Голубых городах» А. Толстого.
Буженинов, как и Рокк, пришел в революцию стихийно. С архитектурных курсов «семнадцати лет влез в броневик, мчавшийся вниз по Тверской к площади Революции. Воевал три года. Потом — академия, чертежные столы... сны наяву о голубых городах. Житейского опыта не было ни на грош.» (А. Толстой. Ибикус., М., 1933. стр. 183). Буженинов — мечтатель. Но и Рокк мечтает о благосостоянии страны, хотя второй — натура энергичная и деятельная.
И Буженинов, и Рокк нетерпеливы, им нужен иной темп, не тот, что они наблюдают вокруг. «А мы время теряем, пиво пьем...» — тоскливо замечает Буженинов, хотя сам много лет «в отпуску не бывал». Рокк же, получив наконец заслуженный отдых и презрев его, бросается в животноводческую комиссию, чтобы проделать злополучный опыт. В своем неистовом стремлении как можно скорее приблизить прекрасное будущее Буженинов сжигает уездный город, а Рокк вызывает еще большую катастрофу.
Характерно, что «Голубые города», как и «Роковые яйца», подвергались суровому осуждению вульгаризаторской критики 20-х годов.
В повестях «Роковые яйца» и «Голубые города» много общего и в «обстановке жизни». Жилищный кризис в Москве отражен у А. Толстого несколькими деталями. Буженинов одно время ночевал в склепе на Донском кладбище. В мечтах он застроил Москву двенадцатиэтажными домами. (У М. Булгакова пятнадцатиэтажные дома выстроились все в том же, что у А. Толстого, районе Тверской).
Красный цвет, цвет революции; «окрашивает» в «Роковых яйцах» названия газет и журналов; в «Голубых городах» о новом времени говорили «только пестрые плакаты Добролета, Доброхима, красный силуэт рабочего между красных труб» (в фантастической повести М. Булгакова был основан Доброкур).
Был ли какой-либо случай в действительности, послуживший толчком для создания «Роковых яиц»? В книге Вс. Иванова «Переписка с А.М. Горьким. Из дневников и записных книжек» автор приводит рассказ М.С. Волошиной, относящийся к 1952 году: «В 1921 г. в местной феодоссийской газете была напечатана заметка, в которой говорилось, что в районе горы Кара-Даг появился «огромный гад», и на поимку того гада отправлена рота красноармейцев... М. Волошин послал вырезку «о гаде» М. Булгакову, и она легла в основу повести «Роковые яйца».
В письме автору этой статьи от 9 декабря 1969 года Марья Степановна Волошина пишет: «Вырезок из газет Макс. Ал. не посылал Булгакову; они беседовали при встречах; «Роковые яйца» почти целиком были написаны в Коктебеле». Правда, М.С. Волошина в письме жалуется, что ей отказывает память, что слишком много времени прошло после названных событий (более сорока пяти лет!)
Между тем в «Альбоме вырезок» М.А. Булгакова сохранилось письмо поэта М.А. Волошина. Письмо датировано 25 марта 1925 года и отправлено из Коктебеля Н.С. Ангарскому, редактору альманаха «Недра». Адресат очевидно передал его М.А. Булгакову, так как почти целиком оно посвящено творчеству М. Булгакова. Вот отрывки из него: «Спасибо за VI книгу «Недр» и за Ваши издания... Рассказ М. Булгакова (речь идет о «Роковых яйцах». — В.Ч.) очень талантлив и запоминается во всех деталях сразу.
...Мне бы очень хотелось познакомиться лично с М. Булгаковым, так как Вы его наверно увидите — то передайте ему мой глубокий восторг перед его талантом и попросите его от моего имени приехать ко мне на лето в Коктебель».
Итак, в 1925 году, в марте, М. Булгаков и М. Волошин еще не знакомы. Но М. Волошин употребляет в письме выражение «познакомиться лично», это не исключает возможности, что заочно они знакомы. В остальных деталях письмо поэта почти совпадает с гораздо более поздними воспоминаниями его вдовы. Так, в письме от 9. XII 1969 года она рассказывает, что М. Волошин познакомился с творчеством Булгакова в рукописях, привезенных в Коктебель Н.С. Ангарским. Это явствует и из письма поэта. Быть может, все-таки раннее воспоминание М.С. Волошиной верно, и вырезка была переслана М. Булгакову? Маловероятно. Видимо, источник сюжетной линии «Роковых яиц» чисто литературный. Булгаков позаимствовал в «Пище богов» Г. Уэлса идею открытия чудодейственной «гераклеофорбии», увеличивающей рост живого организма и тот факт, что первый эксперимент ученые поставили на цыплятах. Недаром ассистент профессора Персикова в начале повести объявляет ему: «Владимир Ипатьич, герои Уэллса по сравнению с вами просто вздор... Вы помните его «Пищу богов?».
В 1925 М. Булгаков пишет повесть «Собачье сердце». Н.С. Ангарский повесть прочел, но не решился ее напечатать. Ныне «Собачье сердце» вошло в несколько сборников прозы М.А. Булгакова. Трудно перечислить театры Москвы, городов страны, зарубежья, в которых идут инсценировки повести, как выяснилось теперь, почти что злободневной.
В «Собачьем сердце» Булгаков развивает проблему опасности научных прожектов, не проверенных опытным путем. В полный голос звучит тема опасности для общества бескультурья, бездуховности. Агрессивность невежды, стремление к уравниловке воплощены не только в образе Шарикова, но и взглядах домкома во главе с его председателем. И вновь звучит мотив необходимости тепла и комфорта домашнего очага: библиотека, свет настольной лампы, часы с репетиром...
Повесть отличает неподражаемый, своеобразный юмор Булгакова. Великолепен городской пейзаж, любовно выписан натюрморт накрытого стола. И как в других повестях проступает гротеск повседневности. О Климе Чугункине, например, сказано: «судился три раза и оправдан: в первый раз благодаря недостатку улик, второй раз происхождение спасло, в третий раз — условно каторга на 15 лет». И рядом булгаковская чеканная проза с ее особым ритмом: «Вечером потухала каменная пасть, в окне кухни над белой половиной занавесочкой стояла густая и важная пречистенькая ночь с одинокой звездой».
В 1926 году вышли две книжечки рассказов М. Булгакова. Это последние прижизненные издания писателя. Книга, вышедшая в издании библиотеки «Смехач» — сборник фельетонов, относящихся ко времени работы М. Булгакова в газете «Гудок». Объект сатиры — подхалимы, симулянты, невежды. В рассказе «Площадь на колесах» остроумно обыграна наболевшая тема жилищного кризиса. В новелле «Воспаление мозгов» литератор должен написать рассказы, чтобы не остаться голодным. Мучимый жарой и жаждой, бредет он по шумным московским улицам, тщетно напрягая мозг в поисках сюжета. Здесь рассказчик приближен и социально и психологически к автору. «Воспаление мозгов» ощутимо выпадает из общего настроя сборника.
Сборник «Трактат о жилище» резко отличается от предыдущего. Здесь кстати вспомнить, что в одном из ранних писем из Владикавказа сестре Булгаков замечал, что написанное делит на две части — подлинное и вымученное, для души и для заработка. Нельзя относиться к этому высказыванию с полной серьезностью. Сказано это было в 1921 году, когда писателем, кроме фельетонов и рецензий в кавказских газетах да первых пьес, ничего не было создано. Но две книги рассказов как бы служат подтверждением этой мысли М. Булгакова.
Рассказы «Трактат о жилище» и «Четыре портрета» — художественно выписанные картины времени, со многими приметами его быта и психологии. Рассказ, давший название сборнику, — мечта о нормальном человеческом жилище, мечта о тишине: «тишина — это великая вещь, дар богов и рай — есть тишина» (Б. Пастернак уже написал: «Тишина, ты — лучшее из всего, что слышал»), А люди живут в «трубке телефона», слышны не только разговоры, брань, грохот, слышен каждый шорох за стеной соседа. Сосед же — истинное бедствие — нарушает все правила человеческого общежития. В рассуждениях героя отражена психология времени, когда вопрос о «происхождении» стоял болезненно и остро. «Простить его я не могу, даже принимая во внимание его происхождение. Даже наоборот: именно принимая во внимание, простить не могу. Я рассуждаю так: он должен показывать мне, человеку происхождения сомнительного, пример поведения, а никак не я ему... И пусть кто-нибудь докажет мне, что я неправ». Проскальзывает ли тут нотка личной обиды? Пожалуй. Но отчетливо звучит и ирония по поводу столь категоричного разделения людей по принципу происхождения.
«Псалом» — рассказ, в котором М. Булгаков неожиданно после сатирических произведений раскрывает еще одну грань своего многообразного таланта — выступает как лирик. Это рассказ о любви, робкой и нежной. Любовь к женщине вызывает нежность к ее ребенку. А, может быть, наоборот? Привязанность к соседскому мальчику рождает интерес к матери, внимательность, сочувствие, потом — любовь.
В совсем иной манере написаны «Четыре портрета». В центре рассказа — гротескно очерченная фигура приспособлена из «бывших». Портретами Маркса, Троцкого, Луначарского и Либкхнехта он орудует, как щитом, заслоняющим его от уплотнения и налогов.
Итак, четыре повести — «Записки на манжетах». «Дьяволиада», «Роковые яйца» и «Собачье сердце» и две книжки рассказов подытоживают первый период творчества М.А. Булгакова. Эти ранние произведения написаны неровно и далеко не равноценно. Однако и в этих произведениях М. Булгакова уже обнаруживаются определенные черты его таланта: острое перо сатирика, щедрый юмор, склонность сочетать реализм с фантастикой и — еще робкая — лирическая струя».
Облик писателя уже проявился. Булгаков — у себя дома. Он можете чувством гордости, даже превосходства воскликнуть при случае: «Вы — беллетристы, драматурги в Париже, в Берлине; попробуйте! Попробуйте; потехи ради, написать что-нибудь хуже. Будьте вы так способны, как Куприн; Бунин или Горький; вам это не удастся» («Записки на манжетах»).
Булгаков не хочет мириться со злом, мешающим людям жить счастливо. Он считает своим гражданским долгом выступать на злобу дня, откликаться на животрепещущие, волновавшие общественность события. Он приветствует и утверждает ростки нового в жизни столицы, он радуется ее успехам. Характерен в этом отношении рассказ «Сорок сороков». Булгаков дает несколько панорам Москвы 1921—1923 гг. Он рисует «голые времена» 1921 года, затем с радостью отмечает, как оживает Москва.
«— Москва звучит, кажется, — неуверенно сказал я; наклоняясь над перилами.
— Это — нэп, — ответил мой спутник, придерживая шляпу.
— Брось ты это чертово слово! — ответил я. — Это вовсе не нэп, это сама жизнь. Москва начинает жить».
В панораме третьей — июле 1922 года Булгаков отмечает, что Москву «чинили и днем и ночью». Март 1923 года: «Еще басистей загудели грузовики, яростней и веселей. К Воробьевым горам уже провели ветку, там роют; возят доски, там скрипят тачки — готовят Всероссийскую выставку.
И, сидя у себя на пятом этаже, в комнате, заваленной букинистскими книгами, я мечтаю, как летом влезу на Воробьевы туда, откуда глядел Наполеон; и посмотрю; как горят сорок сороков на семи холмах, как дышит; блестит Москва. Москва — мать». Так мог писать только писатель-патриот, радующийся успехам Отчизны.
Примечания
1. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., изд. 5-е, т. 45, стр. 390.
2. В.И. Ленин. Там же.
3. В.И. Ленин. Там же, стр. 398.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |