Имя Михаила Булгакова стало известно бакинцам еще в 1923 году, когда в новогоднем номере газеты «Бакинский рабочий» появился отрывок из его автобиографической повести «Записки на манжетах». В отрывке шла речь о злоключениях молодого литератора на Кавказе в годы гражданской войны. Яркие картины времени, юмор рассказчика, помогающий ему переносить житейские неурядицы, должны были привлечь внимание читателей к имени М. Булгакова.
В том же году в «Бакинском рабочем» было помещено объявление о выходе в свет нового журнала «Желонка», и в числе авторов, выразивших желание публиковаться в новорожденном издании — Михаил Булгаков.
Писатель жил тогда уже в Москве.
В «Роковых яйцах» М. Булгаков, рассказывая о границах придуманного им куриного мора, неожиданно вспоминает Азербайджан: «На далеком юге пропал и затих где-то в выжженных пространствах Ордубада, Джульфы и Карабулака...»
Нашел ли молодой писатель эти городки на южной границе Союза на географической карте? Скорее узнал он два первых названия во время скитаний по Кавказу.
В сентябре 1926 года «Бакинский рабочий» сообщил читателям, что в нынешнем сезоне в Москве «пойдут три новых пьесы Булгакова». Речь шла, очевидно, в «Днях Турбиных» в МХАТе, «Зойкиной квартире» в театре им. Вахтангова и «Беге», написанным Булгаковым почти одновременно с «Зойкиной квартирой», но принятой МХАТом к постановке несколько позже.
Бакинский Рабочий Театр, по свидетельству видного театрального деятеля Владимира Швейцера, в ту пору занимал место «весьма заметное в ряду театров СССР». Этим, очевидно, и объяснялся тот факт, что к началу нового сезона в труппу БРТ влилась значительная группа мейерхольдовцев и артистов других московских театров. В театре начали работать режиссер В. Федоров, один из ближайших сотрудников В. Мейерхольда, художник театра Мейерхольда И. Шлепянов, режиссер А. Ридаль. Намечены к постановке были «Рычи, Китай» С. Третьякова, «Зойкина квартира» и «Белая гвардия» (так сначала называлась пьеса «Дни Турбиных») М. Булгакова, «Конец Криворыльска» Б. Ровашова, «Фальшивая монета» М. Горького и «Горячее сердце» А. Островского.
31 октября в разделе «Жизнь искусств» «Бакинский рабочий» сообщал:
«Сегодня — вторая премьера Бакинского Рабочего Театра.
Идет последняя московская новинка — комедия М. Булгакова «Зойкина квартира».
Тема комедии — разложение нэпа, описание «дна», характеристика обломков «бывших людей».
Написана пьеса блестящим литературным языком, очень ярка, чрезвычайно сценична».
Отрадно заметить, что эта характеристика «Зойкиной квартиры» как нельзя ближе подходит к гораздо более поздним отзывам об этой пьесе. Писательница и литературовед Вера Смирнова, видевшая в свое время спектакль на сцене киевского театра и имевшая возможность перечесть пьесу в 60-е годы, в своем сборнике «Книги и судьбы» писала: «Остро злободневной была в середине 20-х годов и сатирическая комедия «Зойкина квартира». В ней действуют персонажи, характерные для нэпа, фигуры с «нэповского дна», каких уже теперь не встретишь в Москве.
...Сатирический дар Булгакова раскрывается в этой комедии во всем блеске. Какие типы! Аметистов, несомненно, явился родоначальником многих героев театральных комедий, комедийных фильмов и сатирических романов. Остап Бендер — его родной брат».
Кстати, в монологе Аметистова, в котором он рассказывает о своей биографии, есть такие строки: «целый роман, вы будете рыдать, когда я вам расскажу... Куда меня только не швыряло, господи... актером был во Владикавказе... в Чернигове заведовал подотделом искусств... в Баку... расстреляли меня».1
В Баку М.А. Булгаков был проездом летом 1921 года. По воспоминаниям старожилов-бакинцев, поезд, шедший из Владикавказа в Тифлис, задерживался в Баку минимум на несколько часов. Булгаков побывал в городе. Недаром Баку занимает немалое место в похождениях Аметистова. Вот реплика, имеющая автобиографическую основу: «Шутка ли сказать, в товарно-пассажирском поезде от Баку до Москвы!» Судя по автобиографическому рассказу «Богема», Булгаков начал свое путешествие из Владикавказа в Москву именно в товарно-пассажирском поезде. Аметистов, враль и проходимец, продолжал свой рассказ: «захватил в Баку в культотделе на память сто брошюрок «Существуют ли чудеса?», продавал их по рублю в поезде... Существуют, Зоечка, вот я тут!» И еще сценка — как бы контур одного из будущих приключений Остапа Бендера: «Порыдал над покойником, взял его партбилет и в Баку. Думаю, место тихое... явлюсь, так и так, Чемоданов. И, стало быть, открывается дверь, и приятель Чемоданова — шасть... Табло!»
Ни в коем случае нельзя искать точные совпадения с действительностью в художественном произведении. Однако, зная страсть писателя к реалиям, можно допустить, что в Баку Булгаков был свидетелем подобного происшествия.
...Небольшое отступление. В 1969 году в лавке старьевщика в Баку я купила пачку старых журналов. Разбирая их, обратила внимание на статью «Роман без вранья» — «Зойкина квартира» («Огонек», 1929, № 10). Автор ее — Т. Самсонов, сотрудник ВЧК, участвовавший несколько лет назад в ликвидации «салона» Зои Павловны Шатовой. Статья представляла собой своеобразную рецензию на «Роман без вранья» А. Мариенгофа, изданный в 1926 году. Т. Самсонов утверждает, что в роковой для Шатовой вечер среди ее «гостей» были Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф. О пьесе М. Булгакова в статье ни слова, если не считать фразы: «Зойкина квартира» существовала в действительности» и самого заглавия статьи... Указан и адрес «салона» З. Шатовой: «У Никитских ворот, в большом красного кирпича доме, на седьмом этаже они посещали квартиру не безызвестной по тому времени содержательницы популярного среди преступного мира, литературной богемы, спекулянтов, растратчиков и контрреволюционеров специального «салона» для «интимных» встреч Зои Шатовой».
Очевидно, речь шла о «прообразе» «Зойкиной квартиры» М. Булгакова.
Первая же рецензия на спектакль «Зойкина квартира» в БРТ была резко отрицательной. А. Гурвич был возмущен самим фактом постановки театром этой пьесы после революционной — «Рычи, Китай». Автор рецензии утверждал, что «Зойкина квартира «изображает грязный, разлагающийся антисанитарный уголок, ни в какой мере не отражающий даже уродливых сторон нашего нэпорожденного быта».
Впрочем, редакция газеты, находя ряд спорных положений в рецензии, считала необходимым ее обсудить. На страницах газеты развернулся диспут. Один из выступивших, скрывший свое имя под инициалами Р.Б., отмечая художественные достоинства пьесы, писал: «Что изображает «Зойкина квартира»? Нэповскую накипь и то, как втягивают в эту гнилую тину некоторые наши «работнички» вроде коммерческого директора треста.
Она показывает, на какие мерзости по природе своей способны бывшие дооктябрьские господа.
Разве таких Зоек, Аметистовых, Гусей у нас нет? Или нельзя их вывести на сцену, показать всю их отвратительную мерзость?
...По-моему, пьесу надо показать и в рабочих районах: выслушаем мнение районного зрителя».
Можно пожалеть, что Михаил Булгаков, не избалованный добрыми отзывами о своих пьесах, скорее всего, не читал выступления бакинского зрителя.
Пьеса имела успех и у москвичей, и у бакинцев, Михаил Жаров в своих воспоминаниях рассказывает, как в составе мейерхольдовской группы приехал в Баку. Он познакомился здесь с талантливым актером широкого творческого диапазона Наумом Соколовым. Любимец не только бакинский, но и тифлисской публики, Н. Соколов имел особый успех в роли Аметистова в «Зойкиной квартире». М. Жаров вспоминает, как в результате болезни артиста Е. Агурова, игравшего роль управдома в «Зойкиной квартире», ему пришлось выйти на сцену в этом спектакле. По ходу рассказа он замечает: «Аншлаги, снимать нельзя».
«Зойкина квартира» стала предметом взволнованного обсуждения и на собеседовании о репертуаре БРТ в декабре 1926 года в редакции «Бакинского рабочего». Мнения разделились. Зрители Бегак и Айсберг считали пьесу совершенно неприемлемой для театра. Товарищи Агамиров и Гейпштейн, защищая идеологическую линию театра, считали «Зойкину квартиру» ярким художественным произведением, талантливо критикующим отрицательные стороны современного быта.
Примечательно заключительное выступление руководителя театра тов. Пессимиста (В. Швейцера): «Театром, который показал лучшую пьесу Третьякова, показал прекрасную сатирическую комедию «Зойкина квартира», показал Гюго и Бернарда Шоу, — таким театром надо гордиться, как театром, работающим над ценным литературным материалом».
О Булгакове-драматурге бакинские читатели узнавали и из раздела «Письма из столицы» в «Бакинском рабочем». Некий автор, подписывавшийся псевдонимом «Московит», рассказывая о столичных новостях, с завидным постоянством уделял несколько абзацев булгаковским спектаклям в Москве. С нескрываемым удовольствием он предсказывал провал «Дням Турбиных» в Московском Художественном театре. «Московит», и не он один впрочем, ошибался. Ныне мхатовский спектакль признан одним из лучших спектаклей пятидесятилетия. (Знакомство бакинцев с этой пьесой Булгакова состоялось летом 1965 года, когда московский драматический театр им. Станиславского открыл свои гастроли в Баку «Днями Турбиных»).
Более чем через сорок лет после описываемых событий нынешний Бакинский театр русской драмы им. Самеда Вургуна в числе первых театров страны осуществил в 1968 году постановку комедии М. Булгакова «Иван Васильевич». Спектакль позднее был показан взыскательному московскому зрителю во время гастролей театра в столице и заслужил добрые отзывы.
И, наконец, в 1982 году театр дал новую сценическую жизнь самой известной пьесе М. Булгакова «Дни Турбиных».
Теме гибели белой армии посвящены три произведения Михаила Булгакова — роман «Белая гвардия», пьесы «Дни Турбиных» и «Бег». Можно взглянуть на них и в другом ракурсе — это плоды размышлений писателя о судьбе русской интеллигенции в революции. Именно с этой темой Булгаков вошел в советскую литературу.
Герои всех трех произведений — белые офицеры — были встречены критикой «в штыки». Это объяснимо: еще кровоточили раны гражданской войны (только несколько лет прошло после смертельных боев), критика не могла объективно принять Турбиных.
Давно уже пьеса «Дни Турбиных» вошла в фонд классики советской драматургии, и историческая позиция ее автора прошла испытание временем. Русский драматический театр имени Самеда Вургуна, осуществивший ныне постановку этой сложной и многоплановой пьесы, бережно, с пониманием отнесся к булгаковскому слову.
Надежно защищена от метели за окном семья, хозяева радушны к друзьям и даже почти незнакомым родственникам, и гитара звучит... Сосредоточен и мрачноват старший Турбин, безмятежно молод и наивен младший, Николка (И. Кошелевич). Но тепло, струящееся от белых изразцов печи, уют милого интерьера давно обжитой гостиной исподволь разрушаются вторжением иззябшего, проклинающего штабных офицеров Мышлаевского, затем Лариосика, одиннадцать дней добиравшегося из Житомира в Киев, и, наконец, появлением Тальберга, щеголеватого, подтянутого, постоянно помнящего о правилах «хорошего тона» и тем не менее бегущего крысьей побежкой из осажденного Петлюрой Киева. Тальберга в очень сдержанной, суховатой, но точной манере играет Л. Грубер.
Постепенно по ходу спектакля выясняется, что рядом, за столь поэтично воспринятыми Лариосиком кремовыми шторами турбинского дома, тяжелой поступью идет сама История.
Три силы действуют в этот момент на Украине: белая армия вкупе с гетманом и немецкими оккупантами, Петлюра и большевики. Мы становимся свидетелями того тяжкого, кровавого пути, который ведет Турбиных и их друзей через крах самой идеи белого движения, через страшные месяцы петлюровских бесчинств к осознанию главного: «Народ не с нами. Он против нас».
Эти слова принадлежат центральной фигуре пьесы — Алексею Турбину. В. Пасечный находит правильный стиль исполнителя роли в первых картинах. Зритель ощущает внутреннюю работу, происходящую в Алексее. Турбин молчалив, в репликах лаконичен, он почти не вмешивается в действие, но именно от него исходит тревожное ощущение неблагополучия. Неожиданно для близких, да и, пожалуй для самого себя, он взрывается: «Мы не удержим Петлюру. Но ведь он ненадолго придет... А вот за ним придут большевики... Когда мы встретимся с ними, дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или, вернее, они нас». Актер менее убедителен в кульминационный момент — в сцене в гимназии. На наш взгляд, не совсем удачный в этой картине декорации, назойлив огромный алый занавес, падающий сверху и создающий излишне картинное пятно в сочетании с белым полушубком и папахой Турбина. Алексей только что пережил самое страшное — бегство в немецком эшелоне гетмана, бегство командующего армией князя Белорукова и его штаба, сознание чудовищности, содеянного ими — на разорение оставлен Киев, на расправу двухсоттысячной армии Петлюры — сотни студентов и юнкеров. Однако Турбин полон решимости выполнить свой долг: спасти эти жизни, распустив дивизион. Для него лично все кончено. Со смертью своего дела он должен умереть. В этой сцене. В. Пасечный поначалу изменяет своей сдержанности, его речь перед юнкерами приобретает ненужный мелодраматический оттенок. Чуть позже он вновь сосредоточен. В диалоге со сторожем гимназии Максимом (К. Адамов играет в этой сцене «реликвию» уходящего времени), Турбин почти отрешен от происходящего. Это человек, все решивший про себя и почти механически отдающий последние распоряжения.
Театр сумел донести до зрителя характерное для Булгакова соединение глубоко лирического, трагического и комедийного планов. Это в большой мере результат работы режиссера-постановщика Дж. Селимовой. Впечатляет искренняя игра Б. Лукинского. Его Лариосик молод и обаятелен своей непосредственностью и «недотепистостью». Комическую струю привносит в спектакль и блистательный Шервинский — М. Ягизаров, не очень находчивый, но добрый и по-своему привлекательный в безудержной самоуверенности и хвастовстве. Елена Тальберг — единственный женский образ в пьесе, «Лена ясная, Лена золотая», нежно любимая братьями и вызывающая поклонение друзей брата. Она изящна и красива, «а в то же время самоварчик может поставить». И. Перловой, при всей привлекательности внешнего рисунка роли, недостает живости, веселости, раскованности, свойственных булгаковской Елене.
Противоречит общему настрою спектакля, замыслу пьесы манера поведения Мышлаевского, А. Харченко словно бы задался целью пронести резкий, угловатый стиль пьяного Мышлаевского через весь спектакль. Между тем у Булгакова это не только грубиян и сквернослов, он еще образцовый офицер, умен (первым понимает сложившуюся ситуацию), нежно любим семьей Турбиных, честный, верный человек. Актер этого многообразия, к сожалению, не передает.
Булгаков был театральным человеком: он любил театр и знал его законы. Он мастерски достигал перебивки планов из глубоколирического в комедийный, из комедийного — в трагический. Таково в «Днях Турбиных» второе явление Тальберга. Прошло два месяца после событий первого действия. Время, хоть и очень краткое, умерило горе Турбиных. Снова все собрались в гостиной, украшенной нарядной елкой. Человечность, радость возрождающейся жизни торжествуют в заключительной картине. Дело не только в предстоящей свадьбе Елены с Шервинским, дело в том, что начинаются новые исторические события. Здесь происходит почти фарсовое появление Тальберга. Л. Грубер играет человека, понимающего низость своего поведения и все-таки ошеломленного его результатами. Он искренне потрясен известием о гибели Алексея и совершенно уничтожен ударом Мышлаевского. Тальберг исчезает незаметно, призывая свое поражение, как бы растворяясь в небытии.
Правомерно обращение постановщика «Дней Турбиных» Дж. Селимовой к «Белой гвардии» — главной книге Булгакова 20-х годов. Она помогает создавать атмосферу на сцене. Торжественно звучит «библейский» зачин романа, предваряющий действие спектакля: «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй», уместна молитва-мольба Елены о спасении братьев; однако трудно согласиться с романтическим обращением к звездам в финале (это последние строки «Белой гвардии»): «Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле... Так почему мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
«Дни Турбиных», написанные драматургом через два года после «Белой гвардии», были шагом вперед в развитии мировоззрения Булгакова: четче стало его отношение к главному событию эпохи. Недаром герой «Белой гвардии» слабохарактерный доктор Турбин превращается в пьесе в кадрового офицера, полковника Турбина. Кончен спор Студзинского (В. Ковтун) с Мышлаевским. Почти слово в слово повторяя предсмертные мысли командира и развивая их, Мышлаевский доказывает: единственный путь не на Дон, не за границу, а только к большевикам. И после реплики Николки: «Господа, сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе» — концовка «Белой гвардии», привнесенная в постановку, «снижает» звучанье финала спектакля.
Все сказанное убеждает, что интерес бакинских зрителей и читателей к творчеству М.А. Булгакова имеет своею историю. Интерес этот возник еще в ту пору, когда автор «Мастера и Маргариты» был начинающим драматургом, молодым писателем, талантливо и чутко отражающим контрасты современной ему жизни.
Примечания
1. Цит. по кн.: В. Смирнова. Книги и судьбы. М., «Советский писатель», 1968, с. 46—47.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |