Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» имеет структуру «текста в тексте»1. Т. о., текст «обрамляющий» претендует быть для «внутреннего» текста «реальностью», в которую тот помещен так же, как «большой» роман помещен в нашу реальность. Думается, на основании анализа свойств внутреннего текста романа, а также его функционирования в «обрамляющем» тексте, возможно выстраивание целостной авторской философской позиции относительно творения и творчества. На наш взгляд, «внутренний» текст романа допустимо рассматривать в качестве модели идеального художественного текста — это не будет противоречить авторскому замыслу: определение романа Мастера как «рукописи», со всеми прилагающимися к этому смыслами («рукописи не горят») подтверждает данное утверждение.
Прежде всего, требует описания структура романа, в которой один и тот же текст введен «от лица» разных авторов. Данная форма подачи материала привлекает особое внимание, так как имеет своей целью выражение важнейших для автора идей (Сразу оговорим, что мы будем называть, условно, «древние главы» просто «текстом», весь же роман «Мастер и Маргарита» — «романом»). Итак, текст вводится в роман трижды тремя разными способами: рассказ, сон и собственно текст романа Мастера, читаемый Маргаритой. Введение текста из разных «источников» концентрирует читательское внимание прежде всего на тексте как таковом, вне его соотнесенности с автором.
Однако именно проблема авторства выходит на первый план при попытке определить важнейшие свойства этого текста.
Первое введение текста в роман следует рассматривать как подчеркнуто «безавторское»: Воланд, сатана не может быть определён как «автор текста», хотя бы по той причине, что он не читает (сочиняет) написанное, а знает и свидетельствует событие, рассказывает историю. Кроме того, существует еще более важная причина, не позволяющая назвать Воланда «автором». Сатана — не человек, таким образом к нему не применим весь блок религиозных, философских, эстетических представлений о творческом процессе, неразрывно связанных с «человечностью» и, в известной степени, являющихся преодолением её ограниченности. Собственно, разговором о предельности человеческого опыта и начинается роман. «Неавторство» сатаны косвенно подтверждает также факт отказа Булгакова от раннего наименования текста: «Евангелие от Воланда», что говорит о продуманности авторской позиции.
Второе введение в качестве сна Ивана Бездомного ещё более явно исключает проблему «авторства». Сон по определению не может иметь «автора», сознание сновидящего — пассивный «плацдарм» для разворачивания события сновидения, быть может, порожденного подсознательными процессами спящего, быть может, «внушенного» кем-то или чем-то извне. Относительно этого вопроса в начале XX века существовало большое количество разноплановых теорий — от психоаналитических концепций сна до оккультного опыта русских символистов.
Т. О., в строгом смысле, единственным «автором» рассматриваемого текста может считаться только Мастер, созидающий письменный текст романа о Пилате. Однако, появляясь как «герой» лишь во второй части произведения, Мастер, услышав из уст Ивана Бездомного рассказ Воланда признает свое авторство и над предыдущими частями текста. Мастер «молитвенно сложил руки и прошептал: «О, как я угадал! О, как я все угадал!»2 (С. 132.) Кроме того, единый стиль и продолжающийся сюжет не оставляют сомнения, что все три раза перед нами возникает один и тот же текст (хотя, оговорим, в строгом смысле, «текстом» данное повествование можно назвать только в третьем случае, когда возникает фигура автора). Текст, существующий в виде набора письменных знаков перед глазами читателя, обладающий единым стилем, отличным от стиля «остального» романа, существующий непрерывно, имеющий развивающийся во времени сюжет...
Итак, существуя независимо от рассказа Воланда и сна Ивана Бездомного, текст романа Мастера оказывается, тем не менее, той же самой «реальностью». И установить «первоисточник» этой реальности не представляется возможным. Данное утверждение кажется нам особенно важным. Установить «авторство» текста о Пилате оказывается принципиально невозможно, что, очевидно, является особенностью авторского замысла. Данный текст или, скажем, данная «реалия» активно сопротивляется «привязыванию» к какому-то единому истоку, по крайней мере, известному и явному нам — то есть, к одному из персонажей романа — Мастеру, Воланду или Ивану.
Смысл такого введения текста в роман видится нам в стремлении придать ему особый, «онтологический» статус, статус независимо от автора существующей реальности. (Это подкрепляется, к тому же, важной внутренней характеристикой текста — он написан в подчеркнуто объективной манере3) Можно сказать, что данный текст претендует на полностью автономное существование в рамках «большого» романа, существование в качестве безусловной, вечной «истины», объективной и независимой от интенции конкретного автора.
«Внутренний роман» «Мастера и Маргариты», взятый изолированно, может быть описан в круге эстетических проблем, связанных с природой художественного текста, особенно активно начинавших разрабатываться в XX веке, в частности, в рамках философии экзистенциализма и герменевтики. Данный текст можно рассматривать как попытку стирания границ, пролегающих между художественностью (искусством) и реальностью, «созданностью» и «бытием». Понятие «текста» в данном случае перерастает понятие «символа», «знака», стремится стать идентичным чувственно ощутимой реальности, сопротивляющейся раз навсегда заданной форме и, становящейся «доступной» разными «средствами»: устное свидетельство, сновидение, текст романа. (Буквальное, мельчайшее совпадение в истории Воланда и сне Ивана (с одной стороны) и тексте романа Мастера (с другой стороны) не только деталей реальности, но и формы описания объясняется, как раз, абсолютной неразделимостью этих понятий). Подобный тип текста был описан М. Хайдеггером. Согласно Хайдеггеру, «истина» (или «сущность бытия») в своей цельности и полноте способна находиться в только в высоких произведениях искусства, «творениях». Истина «устрояет» себя в творении художника, «бытийствует» в нем, творение же как таковое является оболочкой, формой, «обликом» истины. Поскольку истина, как нечто объективное и бесформенное, не способна выразиться самостоятельно, ее существование оказывается необходимо обусловлено «созданностью», то есть творческим усилием художника. «Созданность творения означает упроченность истины в облике»4 — писал М. Хайдеггер. Бытие истины, т. о., мыслится возможным только в рамках «созданности», а творение оказывается единственно возможной формой ее существования.
В описанном Хайдеггером представлении о творении (развитым далее философской герменевтикой — Гадамером, Рикером, а также оказавшим существенное влияние на русскую экзистенциальную философию5) происходит стирание границ между «созданностью» и реальным бытием, так как одно становится совершенно нераздельным с другим, одно обусловлено другим. Подобной же природой обладает, на наш взгляд, и «текст в тексте» в романе «Мастер и Маргарита».
Первым и главным парадоксом данного текста следует считать его претензию существовать в качестве независимой от автора реальности при одновременном сохранении авторского качества текста. Эта претензия усиливается и приобретает совершенно особый смысл в результате того, что описывается реальность, которая уже была многократно описана — и не где-нибудь, а в Книге Книг, Библии. Данный авторский текст, т. о., претендует «заключить в себя» не просто некий сюжет, но сюжет евангельский, не «объективную» истину, а истину Божественную, то есть Откровение. Таким образом, рассматриваемый текст оказывается включенным как в круг эстетических проблем, связанных с природой художественного текста, так и в круг религиозно-философской проблематики, ставящей вопрос о роли художника не просто по отношению к истине (как ее понимает атеистический экзистенциализм, в частности, М. Хайдеггер), но Божественной истине. Это влечет за собой кардинальное изменение ситуации, превращая ее из монологической (художник перед лицом объективной истины, предлагающий своим творением форму для нее) в диалогическую (художник перед лицом Божества и его Божественного Творения (Истины), своим творением соревнующийся с Богом).
Примечания
1. «Текст в тексте — своеобразное гиперриторическое построение, характерное для повествовательных текстов XX в. и состоящее в том, что основной текст несет задачу описания или написания другого текста, что и является содержанием всего произведения. (...) Происходит игра на границах прагматики внутреннего и внешнего текстов, конфликт между двумя текстами за обладание большей подлинностью. Этот конфликт вызван глобальной установкой культуры XX в. на поиски утраченных границ между иллюзией и реальностью. Поэтому именно построение Т. в т. является столь специфичным для XX в.». (Руднев В. Словарь культуры XX века: ключевые понятия и тексты. — М.: Аграф, 1999.)
2. Здесь и далее во всей работе цитаты из: Булгаков М.А. Собр. соч. в 5 т. — М.: Художественная литература, 1992. — Т. 5 («Мастер и Маргарита». Письма.). — 735 с.
3. Известно, что особый, «объективный» стиль «древних» глав, при котором автор как бы отсутствует, был результатом длительной работы над романом. В частности, Б. Соколов в «Булгаковской энциклопедии» отмечает: «первые варианты древней части романа приближались к булгаковским сатирическим повестям и фельетонам 20-х гг.» (Б. Соколов. Христианство // Булгаковская энциклопедия. — М.: Локид; Миф, 1998. — С. 495.)
4. Хайдеггер М. Исток художественного творения // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX—XX вв. Трактаты, статьи, эссе. — М., 1987. — С. 299.
5. Философская концепция Хайдеггера активно обсуждалась в среде русской религиозной философии начала XX века, в частности, русские философы подвергали критике и серьёзному осмыслению его работу «Бытие и время». Л. Шестов был лично знаком с немецким мыслителем. Н. Бердяев неоднократно высказывался о философии Хайдеггера (Гейдеггера) в своих статьях. «В «Пути» (№ 24 октябрь 1930) о новейших течениях в немецкой философии высказался Бердяев. «Философия Гейдеггера, феноменологическая по форме, есть христианская метафизика без Бога и за ней скрыта религиозная тревога...». Эта оценка повторяется с небольшими вариациями во всех последующих высказываниях Бердяева о Хайдеггере.» (Н. Плотников. С.Л. Франк о М. Хайдеггере. К истории восприятия Хайдеггера в русской мысли // Вопросы философии. — 1995. — № 9. — С. 169—185. URL: http://edinorog.boom.ru/psimaster/HaideggerFrank.htm)
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |