«Мастер и Маргарита» — роман о судьбе художника. Известно, что первоначально он задумывался как «роман о дьяволе», однако в процессе работы тема человека-творца все более и более выдвигалась на первый план. Это отразилось, в частности, в названии романа: первые его варианты — «Инженер с копытом», «Великий канцлер» и, итоговое — «Мастер и Маргарита». Судьба художника являлась ключевым мотивом всего творчества М. Булгакова. Три романа из четырех написанных посвящены этой теме: Мольер — Максудов — Мастер — вот цепочка главных героев булгаковских романов. Однако именно в «закатном» романе писателя «Мастер и Маргарита» черты героя-художника приобретают новые, универсальные, обобщающие свойства. Связывая образ Мастера с образом Иешуа (Иисуса), а творение Мастера с Евангелием, Булгаков вводит, таким образом, фигуру художника в качестве ключевой во всемирно-исторический процесс, а идею творчества как определяющую его цель и смысл.
В советской России религиозная проблематика в художественном творчестве, не вписываясь в рамки тоталитарной системы, уходит в «подполье» начиная с конца 20-х годов. В этот же период насильственно прерывается русская философская традиция — некоторые философы высылаются из СССР, другие гибнут в ссылках. Роман «Мастер и Маргарита» — пример возвращения к русской традиции осмыслять важнейшие вопросы в религиозном контексте.
На рубеже XIX—XX веков кардинально менялись представления о возможностях человека по отношению к превосходящим его по силе объективным процессам. Кризис религиозного сознания, научно-техническая революция приводят к появлению нового типа художника, сознающего себя «демиургом», творящим в тексте новое бытие.
Ввиду особой новизны авторской позиции важнейшей темой нового искусства становится саморефлексия художника. Ал. Эткинд1, описывая царящую среди писателей и философов 1910—20-х годов атмосферу, отмечает взрыв интереса интеллигенции к сектантству, органически примиряющему в себе земное с горним, стремящемуся преобразовать эмпирический мир2. Вера в возможность преобразования духом реальности меняет представление как о процессе творчества, так и о его результате. Художественное творчество становится сравнимым с ритуалом, слово приобретает особую, мистическую силу.
Проблема творчества закономерно стала одной из ведущих и в русской религиозной философии рубежа XIX—XX веков. Причём творчество рассматривалось здесь как новая попытка разрешить дилемму, лежащую в христианской традиции понимания человека — противоречие между творческой природой человека и Божественным Промыслом. Обращаясь к русской литературе конца XIX века, философы «религиозного ренессанса» видели в ней рождение нового типа «демиургического» творчества, не входящего в противоречие с Божественной сущностью мира. «Творчество есть продолжение миротворении... есть дело богочеловеческое, человеческое творчество с Богом.» «История есть не только откровение Бога, но и ответное откровение человека Богу.»3 — писал Н. Бердяев.
Подвергая переосмыслению не столько православную, сколько общехристианскую традицию, религиозная философия начала XX века особое внимание уделяла проблеме свободы человека. Наряду с верой и любовью, также имеющих творческую подоснову, Н. Бердяевым, С. Франком, Л. Шестовым творческая способность рассматривалась как важнейшая форма метафизического познания трансцендентного. Ни в одну из эпох человеческое творчество не приобретало такого важного метафизического значения, становясь необходимым условием подлинного существования. «Создатели «нового религиозного сознания» пытались превратить христианство из религии спасения в некую новую «харизматическую религию» философского, социального и культурного творчества XX века. В христианстве они прежде всего искали, как писал Н. Бердяев, «...раскрытие религиозного смысла человеческого творчества».»4 — пишет В. Урусов.
В противовес рационалистической западной традиции, стремящейся обезличить знание, русская религиозная философия выдвигала на первый план личность, считая мистическое индивидуальное прозрение единственным способом проникновения в тайну трансцендентных истин. Сверхчувственный опыт рассматривался как единственно достоверный и, одновременно, неописуемый логическим языком. Развивая мистическую традицию, русская религиозная философия отходила от канонических христианских доктрин, наследуя и продолжая идеи древнего гностицизма. Вл. Соловьев определял мистицизм как «особый род религиозно-философской последовательной деятельности.» «Сверх обычных способов познания истины — опыта, чистого мышления, предания и авторитета — всегда допускалась большинством религиозных и метафизических умов возможность непосредственного общения между познающим субъектом и абсолютным предметом познания — сущностью всего, или божеством. Если такое общение признается единственным, или, по крайней мере, самым верным и достойным способом познания и осуществления истины (...), то возникает известное исключительное направление мысли, называемое мистицизмом.»5
В философской эстетике художественное творчество традиционно понимается как создание новых эстетических ценностей6. Область этой новизны, как правило, довольно неопределённа — от новизны в области структур и форм до новых общественных ценностей (марксистко-ленинская эстетика). Введение проблемы творчества в круг религиозной проблематики обнаруживает в ней новые аспекты =— это, прежде всего, вопрос о самостоятельной способности художника производить ценности духовного характера и положении этих ценностей по отношению к Божественному Творению. Думается, именно эта проблема является одной их ключевых в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Автобиографический герой, Мастер, создаёт собственную версию библейской истории, новое Евангелие, текст которого целиком «помещен» в большой роман. Уже одним этим приемом Булгаков включается в теургическую проблематику русской религиозной философии, положительно решает вопрос о возможности непосредственного узрения художником Истины, лежащей за пределами эмпирического опыта.
Примечания
1. Эткинд А. Хлыст. Секты, литература, революция. — СПб., 1999.
2. Об этом же см.: Ханзен-Леве А.А. Русское сектантство и его отражение в литературе русского модернизма // Русская литература и религия. — Новосибирск, 1997. — С. 153—227.
3. Бердяев Н. Смысл истории. — М.: Мысль, 1990.
4. Урусов В. О некоторых из ересей 20-века (отрывок из книги «Современное обновленчество — протестантизм «восточного обряда»»). URL: htto://www.krotov.org/temy/g/gnosti.html
5. Мистика, мистицизм // Философский словарь Вл. Соловьева. — С. 288.
6. Творчество художественное // Эстетика: Словарь. — М., 1989. — С. 344.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |