1. М.А. Булгаков и П.А. Флоренский в литературоведении

В булгаковедении исследования отношений между Булгаковым и Флоренским начались с тех пор, как М.О. Чудакова нашла в архиве Булгакова книгу Флоренского «Мнимости в геометрии». В статье М. Чудаковой отмечается, что книгу Флоренского Булгаков приобрел после своего приезда в Москву. По воспоминаниям Е.С. Булгаковой, книга писателем тщательно сберегалась и не раз прочитывалась в годы работы над романом. В книге сохранились пометы и подчеркивания Булгакова¹. Исследовательница утверждает: «нам кажется едва ли не бесспорным, что страницы книги математика дали толчок художественной мысли писателя. И уже во всяком случае, без них не могут быть достаточно полно поняты особенности художественного времени-пространства заключительных глав романа Булгакова»². Существует и следующее свидетельство: «когда первые слушатели авторского чтения романа с недоумением воспринимали финал, Булгаков указывал Е.С. Булгаковой на страницы Флоренского»³.

Не только российские, но и западные исследователи интересовались этой неожиданной связью между писателем и философом. Можно выделить два аспекта в истории булгаковедения: 1) Флоренский в биографии М. Булгакова и 2) анализ романа «Мастер и Маргарита» в контексте философских идей П. Флоренского в литературоведении.

1.1. П.А. Флоренский в биографии М.А. Булгакова

Как известно, Булгаков и Флоренский были современниками. Но возникает вопрос: знали ли они друг друга и встречались ли хоть однажды? В дневниках писателя и его жены ничего не сказано об этом.

Как отмечает Б. Соколов, «в 1926—27 гг. Булгаков со второй женой, Л.Е. Белозерской, жил в М. Левшинском переулке (д. 4, кв. 1). В этом же переулке тогда жил Флоренский. Кроме того, Л.Е. Белозерская работала в редакции «Технической энциклопедии» одновременно с Флоренским»⁴.

К сожалению, не существует никаких сведений о том, встречал ли Булгаков Флоренского. Однако А. Кораблев предполагает, что встреча Булгакова с Флоренским действительно имела место. Основания для такого предположения булгаковед находит в описанной Булгаковым беседе Алексея Турбина с отцом Александром в романе «Белая гвардия», равно как и во всей религиозно-богословской концепции романа. А. Кораблев считает, что «философия культа, разрабатываемая Флоренским как раз в это время (1918—1922), обнаруживается в «Белой гвардии», а также в «Записках юного врача» и особенно в «Мастере и Маргарите», Лекции по философии культа читались Флоренским в Московской духовной академии с лета по октябрь 1921 года и вполне могли оказаться содержанием приватной беседы»⁵.

Можно утверждать, что писатель, несомненно, интересовался личностью и творчеством философа. А. Кораблев цитирует воспоминания Ю. Полтавцева, посетившего булгаковскую квартиру из Харькова для разрешения инсценировки «Роковых яиц»: «Когда два харьковских студента (Полтавцев и его друг), приехавшие к автору «Дней Турбинных» (было это в январе 1927 года) спросили, кого стоит повидать в Москве, то в ответ услышали — Флоренского»⁶. Ю. Полтавцев также вспоминает, что они разговаривали с Булгаковым о том, у какого художника надо побывать в Москве, у Нестерова или у Татлина: «Булгаков снова улыбнулся (студентам). Потом серьезно сказал — Михаил Васильевич Нестеров — большой художник. Очень большой. Вы познакомьтесь и с его работами, и с ним. Правда, он сейчас болен. А к Татлину вам ходить нечего. Лучше посмотрите еще работы Павла Корина. Это лучший ученик Нестерова»⁷. А Кораблев, рассматривая, почему Булгаков рекомендовал посмотреть работы Нестерова, приходит к выводу, что Нестеров был известен как автор портретов Флоренского и С. Булгакова. Несомненно, этот портрет Флоренского был знаком писателю⁸. Можно считать, что эти эпизоды указывают на интерес и уважение Булгакова к Флоренскому.

Интерес писателя к философу можно прямо найти даже в ранней редакции романа «Мастер и Маргарита». Б. Соколов видит в ранней редакции романа Булгакова образ Флоренского. Исследователь находит биографические параллели между Флоренским и Фесей, отмечая, что «Флоренский послужил одним из прототипов ученого-гуманитария Феси, профессора историко-филологического факультета и предшественника Мастера последующих редакций»⁹.

Никто из булгаковедов не сомневается в важности работы Флоренского «Мнимости в геометрии» с точки зрения исследования романа «Мастер и Маргарита». Вместе с тем в булгаковедении иногда также рассматриваются идеи работы «Столп и утверждение Истины». Правда, в архиве Булгакова эта книга отсутствует, однако считается, что он, возможно, читал ее. По словам Б. Соколова, «взгляды и идеи Флоренского давно изучал ближайший друг писателя П.С. Попов, в библиотеке которого имелось, в частности, главное сочинение философа и богослова «Столп и утверждение Истины»»¹⁰.

Вначале мы рассмотрим исследования сопоставления романа Булгакова с книгой «Столп и утверждение Истины» в литературоведении, а потом перейдем к теме об идеях в «Мнимостях в геометрии» Флоренского.

1.2. «Мастер и Маргарита» и «Столп и утверждение Истины» в литературоведении

Г. Круговой в своей статье впервые связал тему романа Булгакова с идеями Флоренского, выраженными в «Столпе и утверждение Истины». «Его фундаментальный труд «Столп и утверждение Истины» содержит философский анализ тем, которые тревожили Булгакова в романе: антономичность бытия, света и тьмы, добра и зла, покоя, места человека в противоборстве этих сил. Что особенно показательно, «Столп и утверждение Истины» тоже содержит классификацию и символики красок и цветов, через которую расшифровываются смысловые структуры «Мастера и Маргариты», проясняются сложные взаимоотношения между главными участниками булгаковской мистерии»¹¹. Исследователь анализирует символики красок или цифр в романе, хотя при этом не опирается на текст Флоренского (ссылки на него отсутствуют в статье). Кроме того, Г. Круговой видит в художественном космосе Булгакова антиномию: прошлое сливается с настоящим и в понятии философии Флоренского и Булгакова.

Следует отметить, что эти наблюдения Г. Кругового, как мы увидим, позволяют наметить важное направление для дальнейшего исследования этой темы.

Б. Соколов, вслед за Г. Круговым, тоже отмечает, что в романе отразилась и цветовая символика, принятая в католической церкви и приведенная Флоренским в «Столпе и утверждении Истины». В качестве примера булгаковед приводит одежду Иешуа: Иешуа Га-Ноцри одет в голубой хитон, а на голове у него белая повязка, а, по Флоренскому, белый цвет «знаменует невинность, радость и простоту», голубой цвет — «провозглашает любовь, страдание, могущество справедливость»¹². И Б. Соколов показывает, как в романе отражается учение Флоренского «Троичность» как первооснова бытия, развиваемая в «Столпе и утверждении Истины». Цитируя текст философа о Троичности, исследователь находит ее в трех основных мирах романа: древний ершалаимский, вечный потусторонний и современный московский¹³. Но Б. Соколов оговаривается, что «Булгаков, не будучи мистиком и православным, вряд ли напрямую придавал троичности «Мастера и Маргариты» какую-либо религиозную символику»¹⁴. Исследователь считает, что можно рассмотреть смерть Мастера в свете понятий Флоренского «личность» и «характер». Флоренский различает личность, сотворенную Богом, и характер как свободную творческую волю. «Личность должна быть спасена, но спасением постулируется разделение личности и характера, обособление того и другого». А булгаковский Мастер, реализуя свободную творческую волю в романе о Понтии Пилате, спасается в разделении личности и характера: «сначала отравить Мастера и Маргариту с тем, чтобы, отделив их бессмертные, субстанциональные сущности, поместить эти сущности в последний приют»¹⁵.

В целом в книге Б. Соколова роман Булгакова широко исследуется в свете идей Флоренского, однако нам представляется, что булгаковед лишь бегло анализирует общие черты между писателем и философом.

П. Абрагам, анализируя проблему «добра и зла» в русской религиозной философии, находит черты сходства между идеями романа Булгакова и «Столпом и утверждением Истины» Флоренского. Исследователь считает, что идея Флоренского о сущности зла и греха имеет связь с судьбой Мастера¹⁶. По мнению философа, самоутверждение личности становится причиной раздробленности и обеднения ее внутренней жизни, грех же представляет собой момент развала духовной жизни, когда душа теряет свое субстанциональное единство, «теряет сознание своей творческой природы». Кроме того, булгаковед проводит параллель между любовью Маргариты и той любовью, действующей против разлагающей силы зла, о которой пишет Флоренский¹⁷. Что касается определения Флоренским зла как паразитизма, общее между ним и эпиграфом романа Булгакова видит и П. Абрагам. И, наконец, по мнению исследователя, утверждение Флоренского о невозможности разрешения антиномии в пределах рассудка имеет связь с последним разговором Воланда с Берлиозом: «Последний разговор Воланда и Берлиозом довольно точно передает суть «философии теоретического отчаяния» Флоренского, в которой ни непосредственно — очевидная данность интуиции, ни дедукция не дают истины; только в акте веры истина раскрывается как понятие абсолютной реальности бытия»¹⁸.

Как мы видим, П. Абрагам четко отмечает сходные черты идей Булгакова и Флоренского в работе «Столп и утверждение Истины», но, к сожалению, в анализе булгаковеда нет цитаты из романа «Мастер и Маргарита», поэтому у читателя остается впечатление недостаточности проведенного анализа.

Более полный анализ проводит О. Дашевская, Исследовательница последовательно рассматривает развитие личности Бездомного в контексте идей «Столпа и утверждения Истины». По мнению Флоренского, восхождение личности имеет три стадии: 1. самоотречение 2. знание — т. е. вера становится источником высшего разумения. 3. границы знания и веры сливаются и происходит «уразумление веры». Булгаковед считает, что три стадии обретения веры проходит Иван Бездомный¹⁹. Сначала смерть Берлиоза и все события этого вечера (встреча с чудом) приводят Бездомного к самоотречению. Но на второй стадии он знакомится с Мастером и через общение с ним обретает знание о мире. Наконец, на третьей стадии в конце романа Иван становится профессором. Вслед за П. Абрагамом исследовательница считает, что проблема разума и веры — одна из ведущих и в логике размышлений Флоренского и в романе Булгакова²⁰. В Мастере, Маргарите и Иване разум противостоит вере. И по Флоренскому, «истина должна быть нетленной», и это прямо относится к роману Мастера, потому что он «прозрел» роман²¹.

Вслед за Г. Круговой, О. Дашевская отмечает, что концепция антиномизма Флоренского важна для понимания романа «Мастера и Маргарита»: «(у Флоренского) «вселенная построена по плану, который бесконечно превосходит человеческий разум»... Мир как антиномия заявлен уже в эпиграфе, в котором связаны и разведены одновременно добро и зло... Антиномизм структуры романа проявляется в значении категории «парности». Здесь все двоится, начиная от парности героев (Воланд и Иешуа, Мастер и Берлиоз) и кончая двумя сюжетными линиями»²². Позже мы обратимся к этой важной для Флоренского и Булгакова концепции «антиномизма».

1.3. «Мастер и Маргарита» и другие работы П.А. Флоренского в литературоведении

В булгаковедении есть ряд исследований, связывающих мировоззрение Булгакова с идеями других работ Флоренского, в частности, «Иконостаса» и «Из богословского наследия».

О. Дашевская отмечает, что в романе Булгакова отражается идея Флоренского о том, что наша реальность связана с реальностью потусторонней, мнимой. Связанность их, «прорывы» туда, указывает Флоренский, осуществляются через сны, видения, свет, но главным образом — через икону (окно в запредельный мир)»²³. Исследовательница не упоминает название работы Флоренского, но, судя по всему, она имеет в виду работу Флоренского «Иконостас». Она приводит в пример как образы прорывов в другой мир окно балконной двери (встреча и прощение Иваном с Мастером) и зеркало (в Варьете к Степу прыгает из зеркала черный кот). Окна, стекла и зеркала связываются с дьявольскими силами (яркий пример — ведьма Маргарита развивает стекла окон). В то же время О. Дашевская справедливо замечает: «заслуживает внимания то, что мир Флоренского вообще не допускает дьявольского»²⁴.

Как мы увидим в данной главе, кроме окон в запредельный мир в романе «Мастер и Маргарита» изображаются сны и видения по тому, как описывал Флоренский в «Иконостасе».

А. Кораблев, предполагая, что кроме «Мнимостей в геометрии» писатель должен был быть знаком с другими известными работами Флоренского, называет работу «Из богословского наследия» как один из возможных идейных источников романа. Булгаковед находит в романе некоторые пародии на православные литургии, и связывает их с идеями о творчестве теургии В. Соловьева, Вяч. Иванова, и особенно Флоренского, считающего, что «Теургия — как средоточная задача человеческой жизни, как задача полного претворения действительности смыслом и полной реализации в действительности смысла — была во времена древнейшие точкою опоры всех деятельностей жизни» и современное искусство, вновь обрести «уверенность в безусловной нужности своей», должно стремиться быть «Теургическим»²⁵.

В обоих случаях вопрос о том, читал ли Булгаков эти работы Флоренского, остается неразрешенным. Однако нельзя игнорировать сходство идей писателя и философа, отмечаемое булгаковедами.

1.4. Содержание книги «Мнимости в геометрии» П.А. Флоренского и места булгаковских помет и подчеркивания

Булгаковеды единодушно признают работу Флоренского «Мнимости в геометрии» как один из важных предметов исследования романа Булгакова.

Перед анализом мнений булгаковедов об отношениях между Булгаковым и Флоренским рассмотрим содержание книги «Мнимости в геометрии», чтобы лучше понять разные выводы исследователей. Одновременно мы укажем на конкретные места подчеркивания с красным и синим карандашом, воспроизводя их по оригинальной книге Булгакова, сохранившейся в отделе рукописей РГБ.

В книге «Мнимости в геометрии» Флоренский в математической форме излагает геометрическую интерпретацию плоскости, имеющей две стороны — действительную и мнимую. При этом он представляет себе плоскость, имеющую как бы определенную толщину, в которой можно найти четыре точки (действительную, полумнимую, еще одну полумнимую, и просто мнимую), находящиеся на одном и том же месте пространства. «Весь столбик четырех точек <...> образует одну точку, так что мы ее можем представлять себе в виде штифта, проходящего через всю толщу пласта насквозь и выходящего на оборотной стороне ее»²⁶. Значит, можно образно конструировать движение вглубь плоскости, от сферы реальной — к сфере мнимой. Таким образом, Флоренский показывает возможность проникновения сквозь пространство.

Философ пробует обосновать принципы строения космического пространства. Он считает, что «предложенное здесь истолкование мнимостей, в связи со специальными и общими принципами относительности, по-новому освещает и обосновывает то Аристотеле-Птолемее-Дантово миропредставление, которое наиболее законченно выкристаллизовано в «Божественной Комедии»»²⁷. Он анализирует путь Данте с Вергилием в Аду. Описание этого пути у Флоренского заключается в следующем. Оба поэта спускаются по кручам Владыки преисподней, и при этом обоими поэтами во все время нисхождения сохраняется вертикальность — головою к месту схода, т. е. к Италии, и ногами к центру Земли. Но, когда поэты достигают приблизительно поясницы Люцифера, оба они внезапно переворачиваются, обращаясь ногами к поверхности Земли, а головою — в обратную сторону. Потом Данте восходит на гору Чистилища и возносится через небесные сферы. Данте все время движется по прямой и на небе остается в вертикальном положении — обращенный ногами к месту своего спуска, взглянув оттуда, из Эмпирея, он в итоге оказывается сразу во Флоренции, причем ничего не сказано о том, как он вернулся.

После такого анализа Флоренский делает вывод, что Дантовское пространство похоже на пространство эллиптическое. По мнению философа, «с точки зрения современной физики мировое пространство должно быть мыслимо именно как пространство эллиптическое, и признается конечным, равно как и время — конечное, замкнутое в себе»²⁸. Он думает, что его толкование принципа относительности реабилитирует Птолемеево-Дантовскую систему. Отсюда начинается булгаковские подчеркивания: «гипотеза, признанная наиболее основательной, а — специальный принцип относительности <...> утверждает, что никаким Физическим опытом убедиться в предполагаемом движении Земли невозможно²⁹. Иначе говоря, Эйнштейн объявляет систему Коперника чистой метафизикой, в самом порицательном смысле слова»³⁰. Флоренский продолжает отвергать систему Коперника, и именно в следующем месте Булгаков поставил восклицательный знак: «Земля покоится в пространстве — таково прямое следствие (! — Булгаков) опыта Майкельсона. Косвенное следствие — это надстройка, именно утверждение, что понятие о движении — прямолинейном и равномерном — лишено какого-либо уловимого смысла. А раз так, то из-за чего же было ломать перья и гореть энтузиазмом якобы постигнутого устройства вселенной?»³¹ «Иначе говоря применительно к нашему частному случаю, нет и принципиально не может быть доказательств вращения Земли, и в частности, ничего не доказывает пресловутый опыт Фуко: при неподвижной Земли и вращающемся вокруг нея, как одно твердое тело, небосводе, маятник так же менял бы относительно Земли плоскость своих качаний, как и при обычном, Коперниковском предположении о Земном вращении и неподвижности Неба. Вообще, в Птолемеевой системе мира, с ея хрустальным небом, «твердью небесною», все явления должны происходить так же, как и в системе Коперника, но с преимуществом здравого смысла и верности Земле, земному, подлинно достоверному опыту, с соответствием философскому разуму и, наконец, с удовлетворением геометрии»³². Таким образом, Флоренский утверждает, что Птолемеева система оказывается истинной, а Коперникова — ложной.

Дальше философ находит предельную область Птолемеевой системы: «Обращаясь к Птолемеевской системе, мы видим, что внутренняя ея область с экваториальным радиусом,

R = (23 ч 56 м 4, с 1) / (2π) · 300 000 клм.

где 23 ч 56 м 4, с 1 есть продолжительность звездного времени по среднему солнечному времени, ограничивает собою все земное бытие. (! — Булгаков) Это есть область земных движений и земных явлений, тогда как на этом предельном расстоянии и за ним начинается мир качественно новый, область небесных явлений, попросту Небо (— помета Булгакова). Этот демаркационный экватор, раздел Неба и Земли, не особенно далек от нас, и мир земного — достаточно уютен»³³.

На основе Птолемеевой системы Флоренский разделяет космическое пространство на три сферы. При этом он считает возможными скорости равные и превышающие скорость света, хотя согласно принципу относительности такие явления отрицаются. Первая сфера — v < c: это есть область земных движений и земных явлений. Вторая сфера — v = c: это есть раздел Неба и Земли, эта граница находится между орбитами Урана и Нептуна. Результат этой границы удивляет философа: «а граница мира приходится как раз там, где ее признавали с глубочайшей древности»³⁴. Флоренский продолжает: «На границе Неба и Земли длина, всякого тела делается равной нулю, масса бесконечна, а время его, со стороны наблюдаемое — бесконечным. Иначе говоря, тело утрачивает свою протяженность, переходит в вечность и приобретает абсолютную устойчивость. (!!! — Булгаков) Разве это не есть пересказ в физических терминах — признаков идей, по Платону — бестельных, непротяженных, неизменяемых, вечных сущностей? Разве это не аристотелевские чистые формы? или, наконец, разве это не воинство небесное, — созерцаемое с Земли как звезды, по земным свойствам чуждое?»³⁵ Третья — v > c: это есть область небесных движений и небесных явлений. «Время протекает в обратном смысле, так что следствие предшествует причине. Иначе говоря, здесь действующая причинность сменяется, как и требует Аристотеле-Дантовская онтология — причинностью конечною, телеологией, — и за границею предельных скоростей простирается царство целей. При этом, длина и масса тел делаются мнимыми»³⁶.

Флоренский пишет: «Выражаясь образно (— помета Булгакова), а при конкретном понимании пространства — и не образно, можно сказать, что о пространство ломается при скоростях больших скорости света, подобно тому, как воздух ломается при движении тел, со скоростями бо́льшими скорости звука; и тогда наступают качественно новые условия существования пространства, характеризуемые мнимыми параметрами»³⁷.

Свои рассуждения Флоренский резюмирует так: «все пространство мы можем представить себе двойным, составленным из действительных и из совпадающих с ними мнимых гауссовых координатных поверхностей, но переход от поверхности действительной к поверхности мнимой возможен только через разлом (помета Булгакова) пространства и выворачивание тела через самого себя <...> Так, разрывая время, «Божественная Комедия» неожиданно оказывается не позади, а впереди нам современной науки (! — Булгаков)»³⁸.

Составной частью «Мнимостей» является художественная интерпретация идей Флоренского — гравюра Фаворского на обложке книги. Хотя здесь нет никакой отметки Булгакова, он должен был узнать, что означает обложка книги. Это позволяет нам использовать для нашего анализа текст «пояснения к обложке».

По мнению Флоренского, обложка «входит конститутивно в духовный состав» работы. В «пояснении к обложке» Флоренский пишет, что Фаворский изображает пространство как прозрачную пленку с обеими ее сторонами и всею толщею. Здесь и обнаруживается двусторонность геометрической плоскости. Передняя сторона плоскости соответствует действительной стороне, «непосредственно зрительной». Оборотная — мнимой стороне, не чисто-зрительной, «отвлеченно-зрительной»³⁹. «Если переднюю сторону плоскости мы видим, то о задней только отвлеченно знаем»⁴⁰. Геометрические образы на двух сторонах изображаются асимметрично, потому что «нельзя координировать однородное, но противоположное по положению в сознании». Как показывает Флоренский, на гравюре можно отметить прорывы из действительной стороны в мнимую (! — белого цвета) и из мнимой в действительную (узкая левая часть черного эллипса около вертикали). Флоренский объясняет расположение букв разного цвета в заглавии. Черные буквы находятся на передней стороне, и белые — на задней, а черно-белые (И, Т в слове «Мнимости») «флюкутируют, частью оставаясь на лице, частью же проваливаясь на изнанку, как бы прошивая собою толщу плоскости»⁴¹.

Как мы показали, Булгаков подчеркнул те места, в которых Флоренский излагает утверждения Птолемеевой системы и определения трех сфер в космическом пространстве, а места про конкретную область космоса, Платона и современность «Божественной Комедии» отметил восклицательными знаками. При этом первую половину книги, где описывается математическое доказательство двойного пространство, Булгаков видимо не перечитывал, так как в экземпляре книги Флоренского из личной библиотеки писателя эта часть сохранилась наилучшим образом, тогда как вторая часть с изложением космологии философа пребывает в худшем состоянии и, должно быть, раскрывалась довольно часто⁴². Отсюда ясно, что Булгакова особенно заинтересовала космология, предложенная Флоренским.

1.5. «Мастер и Маргарита» и «Мнимости в геометрии» в литературоведении

Теперь проанализируем мнения, представленные на этот счет булгаковедами.

И. Белза, Г. Круговой в своих статьях только отмечают важность анализа книги Флоренского «Мнимости в геометрии» для понимания художественного мира Булгакова и практически не сопоставляют их⁴³. Только Г. Круговой, немного развивая мысль, утверждает, что «взгляды Флоренского на искусство совпали с убеждением самого Булгакова о способности подлинного Мастера — художника в акте одухотворенного свободного творчества «угадать» и историческую и трансцендентную реальность такой, какая она есть в ее сверхрациональном единстве и в ее эмпирической множественности»⁴⁴.

Ж. Кертис, рассуждая о книге Флоренского «Мнимости в геометрии», утверждает, что Булгаков «вдохновился книгой Флоренского для создания общей концепции «Мастера и Маргарита»⁴⁵. Цитируя текст Флоренского о том, как тело и масса сохраняются при переходе в мнимый мир, исследователь утверждает, что Булгаков использовал именно эту мысль в эпизоде смерти Мастера и Маргариты, которых отравил Азазелло⁴⁶.

А. Барратт также признает, что прочтение «Божественной комедии» Флоренским имело «зародышевое влияние на метафизическую концепцию последнего булгаковского романа»⁴⁷. По мнению булгаковеда, два мира романа Булгакова — земной и космический предлагают схему, сходную с той, которую изложил Флоренский. Но исследователь тут же добавляет, что читатель, обратившийся к книге Флоренского за прямыми ответами на те сложные вопросы, которые заключены в эпилоге булгаковского романа, «должен приготовиться к разочарованию»⁴⁸. Однако, по нашему мнению, вполне можно разгадать эпилог романа с точки зрения космологии Флоренского. Это мы покажем в данной главе.

Более подробный анализ дают Б. Бити и П. Пауэлл. Они отмечают, что совпадения во времени и событиях московских и Ершалаимских глав можно видеть, как описал Флоренский, в двойных пространствах, состоящих из реального и мнимого, скоординированных поверхностей⁴⁹. Дальше булгаковеды анализируют время и пространство в романе Булгакова. Отмечая игры писателя со времени (например, в романе не согласуется повествовательное время со временем чтения), исследователи утверждают, что «эта систолическая гибкость повествовательного времени предполагает... постэйнштейновское (и дантовское) представление об относительности времени и понимание, что Булгаков мог много позаимствовать у Флоренского»⁵⁰. Бити и Пауэлл также замечают относительное представление о пространстве в романе (например, в перемещение Степы Лиходеева в Ялту или в пятом измерении квартиры во время бала)⁵¹.

Надо сказать, что в этой статье анализ о времени и пространстве в романе проведен недостаточно, так как исследователи практически не сопоставляют роман с текстом Флоренского, а только опираются на теорию относительности Эйнштейна.

Д. Бетеа тоже отмечает влияние книги «Мнимости в геометрии» Флоренского на роман «Мастер и Маргарита». В центре внимания исследователя оказывается анализ сходного апокалипсического мировоззрения писателя и философа. В отличие от Бахтина, считающего, что не существует конец и завершение, Флоренский и Булгаков «близки и к традиционному православию и к предреволюционной мысли», по которому, «будет конец и время застоя, когда мы перейдем вне течения мира и исторического конца»⁵². По мнению Бетеа, у Флоренского можно найти такое представление в понятии «актуальной бесконечности», изложенной в «Мнимостях в геометрии», и в понятии «coincidentia oppositorum» и «стремление к завершенности» в «Столпе и утверждение Истины». А у Булгакова «способ изображения проникновения времени показывает точку зрения «из вне», проповедуемую Флоренским в «Мнимостях геометрии»»⁵³. Исследователь находит отражение идеи «обратной причинности» Флоренского в конце романа (перед эпилогом): Мастер «освобождает Пилата, заключенного в манихейской тюрьме», тем самым спасает его, как у Флоренского в скорости света «сошествие Данте в ад становится возвышением»⁵⁴.

Можно дать высокую оценку анализу Бетеа в отношении апокалипсического миропонимания Флоренского, но проблема в том, что исследователь мало показывает сопоставление романа Булгакова с книгой философа, и ему не удается убедить читателя в том, как отражается в романе Булгакова космология Флоренского.

Л. Милн тоже находит общие черты между романом Булгакова и трактатом Флоренского в двойном мире романа. Исследователь уделяет внимание анализу топографии действительно-мнимого пространства романа, опираясь на пояснении Флоренского о гравюре Фаворского в обложке «Мнимостей в геометрии». Л. Милн считает, что «гравюра Фаворского может служить визуальной метафорой структуры романа»⁵⁵. По мнению булгаковеда, действительная сторона гравюры находится в четырех ершалаимских главах и остальных московских исторических, реалистических главах, мнимое пространство — в области Воланда и его свиты, а между этими мирами — четыре московские главы второй части (глава 20—23), поскольку эти четыре главы представляются нестабильными как флюктуирующие буквы (черно-белые) в гравюре⁵⁶. Исследователь утверждает, что мнимая сторона вполне развивается в конце главы 32, но в эпилоге романа эта сторона снова скрывается, «хотя мнимая сторона печатана в реальную сторону в качестве утверждения мнимой реальности»⁵⁷.

Л. Милн среди западных исследователей впервые проанализировал связь между гравюрой Фаворского и структурой романа Булгакова. Но, как мы потом увидим, в романе ершалаимские главы представляются не действительной, а мнимой стороной. По словам Флоренского в «пояснении к гравюре», «Если переднюю сторону плоскости (действительной стороны) мы видим, то о задней (мнимой) только отвлеченно знаем». Мнимая сторона является «отвлеченно-зрительной». Поэтому можно сказать, что Мастер «угадал» ершалаимскую историю на мнимой плоскости и написал его. Кроме того, проблема в том, что в книге Милна нет анализа романа Булгакова с точки зрения космологии Флоренского. Булгаков отмечал своим карандашом именно те места, в которых философ описал своеобразную космологию. Поэтому мы считаем, что если рассмотреть влияние философа на роман Булгакова, сначала надо сопоставить описание о космологии с текстом Булгакова.

Б. Соколов, анализируя текст «пояснения к обложке» Флоренского о трех пространственно-временных мирах, приходит к почти тому же самому выводу, как Л. Милн. «Когда мы видим оживший мир древней легенды, реальный до осязаемости, как потусторонний, так и современный миры романа выглядят порой «полусуществующими». Угаданный творческим воображением Мастера Ершалаим воспринимается как безусловная реальность, а город, где живет автор романа, становится как бы призрачным, населенным химерами человеческого сознания, порождающего Воланда и его свиту»⁵⁸. Кроме того, исследователь видит многослойное изображение, которое описывает Флоренский в эпизоде о прозрачном глобусе в сцене перед балом.

Что касается космологии Флоренского, Б. Соколов оправданно цитирует весь текст философа, отмеченный Булгаков. Исследователь считает, что геометрическое истолкование перехода из времени в вечность в «Мнимостях в геометрии» привлекло внимание Булгакова. Б. Соколов отмечает, что в финале романа, где герои и дьяволы улетают, изображается не земная местность, и Воланд со свитой исчезает как бы в черные дыры. Булгаковед с трудом исправляет противоречие в помещении последнего приюта Мастера и Маргариты. Флоренский пишет, что «мир земного — достаточно уютен», и, по представлению Соколова, их приют должен быть уютен, но «он явно принадлежит вечности, т. е. находится на границе Неба и Земли, в той плоскости, где соприкасаются действительное и мнимое пространство»⁵⁹.

На наш взгляд, такой вывод кажется неубедительным, поскольку исследователь не различает пространство вечности и пространство границы и не объясняет в сопоставлении текста Флоренского с финалом романа, почему можно помещать приют именно на границе Неба и Земли.

Из многих булгаковедов наиболее полный анализ проводит П. Абрагам. Можно сказать, что он в своей статье и книге впервые показал, как в романе Булгакова отражается космология Флоренского. Цитируя фрагменты текста Флоренского, отмеченные Булгаковым, исследователь убедительно доказывает совсем новую трактовку полета Маргариты и хронотопа бала Воланда в свете космологии философа. П. Абрагам считает, что Маргарита летит так, как описывает Флоренский путь Данте в ад. И в романе адом является бал у Сатаны, где занимает «нулевое время», которое, по Флоренскому, находится на границе Земли и Неба⁶⁰. Исследователь также считает, что с точки зрения христианской философии ад должен быть помещен между времени и вечностью и это совпадает и с космологией Флоренского.

П Абрагам рассматривает, как двойное пространство в космологии Флоренского отражается в композиции романа Булгакова. Отвергая утверждения многих исследователей о композиции «Мастера и Маргариты» как романа о Пилате в романе, булгаковед на основе христианского миропонимания о появлении Христа как стержня мировой истории показывает, что московское пространство (пространство Земли) включено в «движение вечности» (Иерусалим, Небо, мнимое пространство). Показывается, как у Булгакова символически согласуются два пространства, по словам Флоренского, «составленных из действительных и из совпадающих с ними мнимых гауссовых координатных поверхностей». По мнению Абрагама, в романе есть временная координация и вместе с тем асимметричность сюжетных линий Москвы и Ершалаима, которая имеет общие черты с идеей Флоренского. «Булгаков одновременно создает и разрушает полную временную синхронизацию: в обоих сюжетных планах — Страстная неделя, но разные дни, в обоих часом, как и казнь Иешуа»⁶¹.

В свете гравюры Фаворского в книге «Мнимости в геометрии» П. Абрагам также анализирует композицию романа Булгакова. Но в отличие от Л. Милна и Б. Соколова булгаковед считает, что действительной стороной является первая часть, а мнимой — вторая часть, и «роль надписей, которые, как говорит Флоренский «прошивают» основную плоскость, выполняют в «Мастере и Маргарите» повторения предложений на границе сюжетных линий» (например, конец первой главы в сюжетной линии Москвы: «Все просто: в белом плаще...»)⁶². Исследователь отмечает еще важный элемент «прорывов к другой стороне», которые объясняются в «пояснении гравюры». По мнению П. Абрагама, «прорыв сквозь плоскость первой части в самую отвлеченную часть второй части осуществляется именно с помощью повествования об Иерусалиме... Обе стороны романа должны отличаться степенью отвлеченности по отношению к изображенной действительности (реальной стороне плоскости соответствует первая часть «Мастер и Маргарита» и прорыв в «реальность Москвы» во второй части романа — 27 и 28 главы; мнимой стороне — вторая часть и прорыв в «вечность Иерусалима» — также две главы — в первой части)»⁶³.

Надо сказать, что, несмотря на подробный анализ романа Булгакова в сопоставлении идей Флоренского в «Мнимостях в геометрии», нам кажется возможным еще подробнее рассмотреть мнения П. Абрагама. Он справедливо отмечает хронотоп бала у сатаны и трактует ад в контексте христианской философии и космологии Флоренского (в границе Неба и Земли), но не объясняет, почему тогда именно в ад летела Маргарита. Как мы покажем, хронотоп «ада» представляется очень важным в развитии сюжетной линии, и без его трактовки нельзя понять финал романа. М. Бахтин в своей работе «Формы времени и хронотопа в романе» отмечает:

В чем значение рассмотренных нами хронотопов? Прежде всего, очевидно их сюжетное значение. Они являются организационными центрами основных сюжетных событий романа. В хронотопе завязываются и развязываются сюжетные узлы. Можно прямо сказать, что им принадлежит основное сюжетообразующее значение⁶⁴. (Курсив М. Бахтина)

Мы считаем, что пространство «граница Неба и Земли», которое описывает Флоренский в «Мнимостях в геометрии» имеет значение не только в самой философии Флоренского, но и в сюжете романа Булгакова, Однако П. Абрагам находит в идеях Флоренского «противоречие», которое, по мнению исследователя, писателю пришлось преодолеть, и не видит этого противоречия в мировоззрении Флоренского: «Космология Флоренского представляет пространство как три разъединенные сферы. Но его теория мнимостей связана с двумя способами изображения. <...> Значит, Булгакову пришлось изобразить три сферы с помощью двух способов изображения»⁶⁵. Поэтому нашей задачей является более полная трактовка и анализ того, как Булгаков применил теории Флоренского в романе «Мастер и Маргарита».

Примечания

1. Чудакова М. Условие существования // В мире книг. 1974. № 12. С. 80.

2. Там же. С. 80.

3. Чудакова М. Библиотека М. Булгакова и круг его чтения // Встречи с книгой. М.: Книга, 1979. С. 247.

4. Соколов Б. Булгаков. Энциклопедия. М.: ЭКСМО, 2005. С. 697—698.

5. Кораблев А. Русская художественная литература как источник филологического знания. Донецк, 2004. С. 132—134.

6. Кораблев А. Мастер. Астральный роман. Необыкновенная история. Чернокнижника Михаила Булгакова. Тексты. Документы. Истолкования. Эзотерическая информация. При участии биопсихоаналитика Л.Ф. Лихачевой. Т. 1—3. Донецк. Лебедь, 1996. С. 137.

7. Полтавцев Ю. На большой Пироговской // Воспоминания о Михаила Булгакова. М. Советский писатель, 1988. С. 327.

8. Кораблев А. Мастер. Астральный роман. С. 139.

9. Соколов Б. Булгаков. Энциклопедия. С. 698.

10. Соколов Б. Три жизни Михаила Булгакова. М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. С. 266.

11. Круговой Г. Гностический роман М. Булгакова // Новый журнал. 1979. № 134. С. 50—51.

12. Там же. С. 701.

13. Соколов Б. Булгаков. Энциклопедия. С. 700.

14. Там же. С. 701.

15. Там же. С. 701.

16. Абрагам П. Роман «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова. С. 106.

17. Там же. С. 107.

18. Там же. С. 108.

19. Дашевская О. П. Флоренский и М. Булгаков; отражение некоторых идей книги «Столп и Утверждение Истины» в романе «Мастер и Маргарита» // Серебряный Век: философско-эстетические и художественные искания. Кемерово, 1996. С. 124.

20. Там же. С. 121.

21. Там же. С. 122.

22. Там же. С. 123.

23. Там же. С. 120.

24. Там же. С. 121.

25. Кораблев А. Тайнодействие в «Мастере и Маргарите» // Вопрос литературы. 1991. № 5. С. 53.

26. Флоренский П. Мнимости в геометрии. Расширение области двухмерных образов геометрии (Опыт нового истолкования мнимостей). М.: Поморье, 1922. С. 31.

27. Там же. С. 45.

28. Там же. С. 48.

29. Булгаковские пометки синим карандашом в диссертации подчеркнуты жирной линий, пометки красным карандашом в тексте подчеркнуты пунктиром.

30. Там же. С. 48—49.

31. Там же. С. 49.

32. Там же. С. 49—50.

33. Там же. С. 51.

34. Там же. С. 51.

35. Там же. С. 52.

36. Там же.

37. Там же. С. 53.

38. Там же. С. 53. В булгаковедении до сих пор не проанализировано, как писатель при подчеркивании использовал карандаш с синим и красным цветом. Судя по тому, что Булгаков в основном ставит восклицательный знак синего цвета (кроме последнего знака), можно предложить, что для писателя места, подчеркнутые синим карандашом, были более важны и интересны; однако этот вопрос требует отдельного выяснения.

39. См. Приложение к диссертации: Обложка книги П. Флоренского «Мнимости в геометрии».

40. Там же. С. 60.

41. Там же. С. 64—65.

42. Это отмечает и П. Абрагам. См. Абрагам П. Роман «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова. С. 129.

43. Белза И. Генеалогия «Мастер и Маргарита» // Контекст. 1978. М.: Наука, 1978. С. 246—247. Круговой Г. Гностический роман М. Булгакова С. 49—52.

44. Круговой Г. Гностический роман М. Булгакова. С. 49.

45. Curtis J.A.E. Bulgakov's Last Decade: The Writer As Hero. Cambridge; New York: Cambridge University, 1987. С. 150.

46. Там же. С. 180.

47. Barratt A. Between Two Worlds: A Critical Introduction to The Master and Margarita. Oxford: Clarendon Press, 1987. С. 301.

48. Там же.

49. Beatie B. and Powell P. Bulgakov, Dante, and Relativity // Canadian-American Slavic Studies. № 2—3. Summer-Fall. 1981. С. 253.

50. Там же. С. 256.

51. Там же. С. 258—259.

52. Bethea D. The Master and Margarita: History as Hippodrome // The Shape of Apocalypse in Modern Russian Fiction. Princeton University Press, 1989. С. 202—203.

53. Там же. С. 204—205.

54. Там же. С. 205.

55. Milne L. Mikhail Bulgakov. A Critical Biography. Cambridge; New York; Port Chester; Melbourne; Sydney: Cambridge University Press, 1990. С. 253.

56. Там же. С. 256.

57. Там же. С. 256.

58. Соколов Б. Булгаков. Энциклопедия. С. 703.

59. Там же. С. 705.

60. Абрагам П. Павел Флоренский и Михаил Бул гаков // Философские науки. 1990. № 7. С. 95—100; Его же. Роман «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова. С. 131.

61. Абрагам П. Роман «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова. С. 136—137.

62. Там же. С. 140.

63. Там же. С. 142.

64. Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М. 1975. С. 398.

65. Там же. С. 138.