Одна из самых больших загадок романа Булгакова — это действия Азазелло после смерти двух возлюбленных. Он как бы «прокручивает» колесо истории, давая понять, что в действительности Маргарита умерла своей смертью без всякого вмешательства нечистой силы. Из сцены в клинике впоследствии обнаруживается, что своей смертью умер и сам Мастер. В данном случае можно предположить, что в «Мастере и Маргарите» изложена весьма оригинальная версия о невозможности как-либо изменить историю человечества. Дело здесь заключается в следующем: всякая искусственная или противоестественная попытка вмешаться в человеческую жизнь приводит к тому, что образуется некий параллельный мир, в котором жизнь идет уже с учетом вмешательства посторонней силы, а сама же история человечества остается неизменной. Действительно, если предположить, что дьявол ничего не может сделать без ведома Бога (и Богу не надо просить его изменить чью-либо судьбу), то тогда в романе реальными оказываются только часть первой главы (до появления Воланда), глава «Было дело в Грибоедове» и те эпизоды, где говорится о естественной смерти Мастера и Маргариты. Если следовать этой теории, то тогда получается, что Иван Бездомный предстает как действующее лицо и в той, и в другой действительности, а сводит с ума «реального» Ивана именно то, что он каким-то образом стал получать информацию о событиях, происходящих в параллельном мире. Для полноты картины остается предположить, что подобную информацию (хотя и в гораздо большем объеме) стал получать и тот, от чьего имени ведется повествование, то есть рассказчик.
При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что подобная версия является весьма уязвимой. Во-первых, роман Булгакова — произведение целостное и органичное, и использование в нем подобных «вывихов» во времени и пространстве было бы довольно-таки искусственным приемом. Во-вторых, даже в фантастическом романе подобные вещи требуют определенного комментария или хотя бы подсказки. В тексте же переход из реального мира в параллельный никак не обозначен, в отличие от перехода из реального мира в потусторонний. Поэтому более правильным будет считать, что описанные в «московских» главах романа события происходят в реальном мире, а к параллельному миру скорее относится видение Ершалаима «с разросшимся за тысячу лет садом» — города, где после Иешуа как бы не осталось людей, и где остановилась человеческая история. Действительно, данное видение невозможно истолковать как простую иллюстрацию к роману Мастера, поскольку сам он считает свое произведение вполне законченным. С другой стороны, показанная Мастеру панорама непохожа и на современный город — она «выпадает» из обычного времени и пространства. Кроме того, в «Мастере и Маргарите» присутствуют и два своеобразных «сниженных» двойника альтернативной реальности. Один из них описывается в главе «Было дело в «Грибоедове»». Арчибальд Арчибальдович, делая внушение швейцару, настолько сильно его перепугал, что тот почти физически ощутил себя болтающимся на рее пиратского брига. По виду это вполне классический авантюрно-приключенческий вариант развития событий (своеобразный параллельный мир), однако данная сцена не имеет продолжения, да и описана она явно в пародийном ключе. В авторском отступлении по этому поводу говорится следующее: «Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется по воде пушечный дым...» [16, с. 506]. Возможно, в интонации этих строк и есть определенная нотка сожаления о других мирах, но страшная московская «фактическая» реальность быстро ее заглушает.
Второй альтернативный вариант связан с приключениями Степы Лиходеева. Воланд при разговоре с ним упоминает события вчерашнего дня (среды), в том числе говорит и о Хустове: «Вчера в кабинете у вас видел этого индивидуума мельком, но достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он — сволочь, склочник, приспособленец и подхалим» [Там же, с. 520]. Конечно, надо отдать дьяволу должное — Лиходеева от адской головной боли он излечил очень радикально, но тем не менее директор Варьете решительно не может вспомнить никакого Воланда! Что же получается в таком случае? Если у Степы случился «провал в памяти», значит, Воланд, скорее всего, начал свои действия еще до «истории» на Патриарших прудах, ведь на разговор с литераторами он потратил очень много времени, засидевшись с ними до вечера1. При этом Степа, как оказывается, не только заключил договор с Воландом, но даже написал письмо Босому с просьбой временно прописать иностранца в своей квартире! Если же Воланд не встречался с Лиходеевым в среду, то тогда возникает еще более оригинальная ситуация, так как в таком случае приходится допустить, что Степан Богданович померещился финдиректору Варьете Римскому. В десятой главе романа об этом говорится так: «Вчера Степа («как сумасшедший», по выражению Римского) прибежал к финдиректору с написанным уже черновиком договора, тут же велел его переписать и выдать деньги» [Там же, с. 540]. Нельзя, впрочем, исключать и вариант, согласно которому Римский кого-то видел, но это был вовсе не Лиходеев! Кроме того, тому же Лиходееву во время разговора с Воландом кажется, «что сию минуту он головой вниз полетит к чертовой матери в преисподнюю», и что самое интересное, невозможно понять, то ли это похмельный синдром, то ли это воздействие Воланда [129, с. 178—179]. Подобные комические неувязки можно просто не принимать во внимание, но, с другой стороны, они наглядно показывают всю непрочность и зыбкость сознания людей и земной реальности в целом.
Последняя возможность проявления параллельного мира заключается в романе Мастера. Это произведение — больше чем просто роман. Во всяком случае, некоторые критики придерживаются мнения, что это произведение — «попытка представить, а что бы было, если бы Иисус действительно существовал» [104, с. 60]. Кроме того, следует отметить тот факт, что и сам Воланд поддерживает точку зрения Мастера. Как указывает Л.А. Шубин, если на свете и существует некий «пратекст» (абсолютная правда о Пилате и Христе), то «...он вряд ли должен и может совпадать с «версией» Воланда, хотя тот и был свидетелем и, разумеется, участником событий, происходивших тогда. Получается, что «союз» с Воландом заключен не только в тот момент, когда он восстанавливает сожженную рукопись, но значительно раньше» [148, с. 170]. С другой стороны, охарактеризовать роман Мастера исключительно как альтернативную версию библейских событий (Евангелие от дьявола) не представляется возможным, поскольку альтернативную реальность в данном случае очень сложно отличить от «обычной» художественной реальности, которая присутствует в любом художественном произведении.
На наш взгляд, не так важно то, к какой реальности следует отнести роман Мастера, как то, каким образом он связан с происходящими в Москве событиями. Одно дело — что хотел сказать Мастер своим романом, и совсем другое — как этот роман могут использовать те или иные силы. Кроме того, будь роман о Пилате просто альтернативной версией библейских событий, он бы не вызвал такого интереса сразу у двух «ведомств». Следовательно, описываемые в нем события все же близки к правде, хотя Мастер в процессе написания своего произведения и мог допустить какие-то малозаметные, но тем не менее очень серьезные ошибки.
Обобщая сказанное, можно сделать вывод: не следует объяснять содержание «Мастера и Маргариты» только какой-то одной версией, тем более построенной на толковании нескольких малопонятных эпизодов. Те же самые действия Азазелло, связанные с «пересмотром» истории, можно истолковать совершенно иначе и привести при этом множество доказательств, подтверждающих истинность именно того мира, в котором действует Воланд:
1) получив задание «все устроить», Азазелло «по долгу службы» решает соотнести все частности, связанные с этим делом, в том числе и способ смерти Маргариты. Раз уж Воланд согласился исполнить просьбу Иешуа, то логично было бы умертвить главных героев этой драмы таким способом, который походил бы на естественную смерть двух возлюбленных, то есть на смерть, предусмотренную Богом. Действительно, и в том, и в другом варианте гибель Мастера и Маргариты является практически мгновенной, а Азазелло, взглянув на естественную смерть Маргариты, просто проверяет сам себя;
2) как утверждается в литературной критике, Воланд очень заинтересован в том, чтобы постоянно получать новые сведения о людях, так как всеведение само по себе может быть ему в тягость, как, впрочем, и любому другому существу [25, с. 25]. Еще большую важность этот момент приобретает в том случае, если Воланд вообще не считается ни с каким «божественным» планом развития человечества, будь то план на один день или на тысячу лет — тут уж ему надо делать все возможное, чтобы выявить никем не предусмотренные резервные возможности человека. Признавая факт сбора информации о людях, можно соответственно сделать вывод о ее изучении в «ведомстве» Воланда. Сопоставляя различные варианты жизни и смерти Маргариты, Азазелло, возможно, просто не хочет оставлять без внимания ни единого ее слова или жеста. При этом, однако, остается непонятным то обстоятельство, почему Азазелло заодно не слетал и к Мастеру в клинику. Объяснить это достаточно сложно, но в принципе возможно сделать и такое предположение, согласно которому Мастер и Маргарита умерли не в один момент, то есть Мастер должен был умереть собственной смертью именно тогда, когда он с Маргаритой и Азазелло подлетал к клинике;
3) возможно и еще более простое объяснение этих действий: Азазелло не доверяет конкурирующему «ведомству» и решает лишний раз убедиться, как же все было «на самом деле» и действительно ли Маргарита умерла именно в это время. Повод для недоверия у Азазелло имеется: замечание Левия Матвея о Маргарите, которую Воланду тоже следует взять с собой, выглядит не совсем уверенно;
4) с другой стороны, имеется и совершенно парадоксальный вариант развития событий: встреча на крыше «одного из самых красивых зданий в Москве» была предусмотрена Воландом, но была не совсем понятна для Азазелло (!) В самом деле, если всеведение и неограниченные возможности могут надоесть кому угодно, то Воланд и его свита во избежание этого просто распределяет между собой обязанности. При этом они занимают не только «должности», но в какой-то степени разграничивают даже информацию, которой владеют. В романе это выглядит следующим образом: Азазелло хочет поинтересоваться у Бегемота, кто «спер» голову Берлиоза, Коровьев аналогичным образом хочет выяснить у Азазелло относительно «новенького» на сатанинском балу, Воланд спрашивает у Азазелло про дым на бульваре и т. д. При всей ненужности таких вопросов напрашивается, однако, довольно любопытный вывод: Воланд не препятствует похождениям своей свиты, но и та не мешает своему хозяину оставаться в одиночестве. И Воланд, предоставив свободу своим подчиненным, отнюдь не бездействует. Пока Азазелло спускал незадачливых визитеров с лестницы, а Коровьев с Бегемотом произносили «политически вредные» речи и поджигали различные помещения, дьявол вел свою собственную интригу, все подробности которой его свите были неизвестны. Если допустить такую возможность, то тогда действия Азазелло объясняются тем, что он не понимает, куда клонит его хозяин. Одно дело — заполучить в свое «ведомство» еще одного талантливого человека вроде Мастера; это подчиненные Воланда сделают и по собственной инициативе. Но если подобная «операция» вызывает столь решительную реакцию со стороны конкурирующего «ведомства», это уже совершенно иное. По-видимому, Мастер был не просто гением — он сотворил нечто такое, что привлекло внимание и Бога, и дьявола, то есть интрига в данном случае не ограничивалась обычными похождениями нечистой силы. И действительно, Воланду вовсе не обязательно было выполнять просьбу Иешуа (именно просьбу, а не приказ), да и сама эта просьба могла свидетельствовать не столько об акте милосердия по отношению к Мастеру со стороны Бога, сколько о замешательстве в «ведомстве» добра. В любом случае, у Воланда была выгодная позиция, но он, по-видимому, предпочел далеко идущие планы. Понять, что же именно хотел Воланд, означает приблизиться к пониманию всего романа, поэтому предположение о своеобразной «нехватке сведений» у подчиненных дьявола выглядит предпочтительнее остальных.
Что же касается эпизода в клинике, когда Иван Бездомный узнает от Прасковьи Федоровны о смерти Мастера, то данная сцена описана в таком ключе, что ее саму можно принять за галлюцинацию [139, с. 114].
Признавая в целом реальность происходящих в романе событий, следует рассмотреть весьма близко подходящую к проблеме параллельных миров версию о том, что Булгаков использует нечистую силу для того, чтобы хотя бы мысленно (умозрительно) восстановить справедливость [75, с. 307—311]. Данную версию можно понимать двояко: либо для мысленного восстановления справедливости достаточно самого романа (художественной реальности), либо даже в художественном произведении невозможно восстановить справедливость, не погрешив против фактов и логики. Во втором случае не остается ничего другого, как создавать роман в романе, то есть альтернативную действительность. Но здесь возникает очень существенный вопрос о том, действительно ли Воланд занят восстановлением справедливости или же его заботит совершенно другая область. Анализируя поступки Воланда и его свиты, можно заметить следующее:
1) Воланд, восстанавливая справедливость, тем не менее не наказал ни одного мало-мальски крупного злодея — он даже не удосужился его отыскать. Другими словами, «Ответственность за зло, совершаемое в мире, несут не сильные и даже не всемогущие, но слабые и даже ничтожные» [18, с. 13]. Если действия сатаны и не вызывают при чтении романа существенных возражений, то это — лишь выражение классической мечты маленького человека о достижении справедливости любой ценой. Отдельные фразы Воланда и его свиты также представляются весьма сомнительными, вроде того, что «нет документа — нет и человека» или что «кровь давно ушла в землю». Подобные сентенции очень похожи на оправдание любого насилия [64, с. 92; 86, с. 33];
2) нечистая сила откровенно подсмеивается над попытками людей разузнать что-либо о том мире, в котором они живут. Как бы благосклонно Воланд не относился к Мастеру, ироничное заключение дьявола — «воля ваша, профессор...» — вполне может быть отнесено и к роману о Пилате. Как Воланд может использовать это произведение — вопрос весьма сложный, поскольку в мире, где ценятся лишь факты, ничего за просто так не делается;
3) как из последней редакции «Мастера и Маргариты», так и из более ранних редакций следует, что Воланд проводит своеобразные «опыты» над людьми и ставит их в экстремальные ситуации. Этот факт не вписывается в гипотезу о восстановлении справедливости;
4) тот факт, что Воланд время от времени восстанавливает справедливость, еще не означает, что он так действует всегда. Вполне возможно, что в определенный момент дьяволу это бывает выгодно.
Таким образом, справедливость как таковая не является определяющим понятием в действиях нечистой силы. При этом надо учесть, что восстановление справедливости — одна из наиболее благодатных тем для изображения альтернативной реальности. Если же такая тема не является главной, то снижается и вероятность того, что в романе изображено нечто отличное от обычной земной реальности.
Приведенные соображения подтверждают вывод о том, что в «московских главах» «Мастера и Маргариты» изображена земная жизнь, а не параллельный мир. К альтернативной реальности можно отнести только некоторые отклонения по ходу действия, естественную смерть Мастера и Маргариты без участия нечистой силы (как это ни парадоксально!) и самое большее — роман Мастера (только если его рассматривать под определенным углом зрения).
Заканчивая рассмотрение аспекта, связанного с альтернативной реальностью, можно упомянуть о версии, согласно которой изображенные в «Мастере и Маргарите» события относятся к антимиру: «Воланд, не имеющий пары в романе, выглядит совершенно нестандартно. Он наделен чертами Бога-Сына. Он судит людей. Дьявол вместо Бога — это уже антимир.
Мир поделен между Богом и Дьяволом, которому отдана Земля... Поэтому добро и зло — от Дьявола. Поэтому и не «зеркален» Воланд — он в двух лицах.
Это не Дьявол из Евангелия. Он — продолжатель художественного образа сатаны в мировой литературе. Он противопоставлен Мефистофелю Гете, хотя и наделен его чертами. Он — Антимефистофель. Мастер — Антимастер, Маргарита — Антигретхен... Иешуа — не Иисус. Он призывает не к смирению, а к бунту, он лишен божьего предопределения. Маргарита прибегает к помощи Дьявола, хотя страдание — это категория божественная. Творчество Мастера оберегается не Богом (то есть это не «божественный дар»), а Воландом.
...Все перевернуто с ног на голову. Все это наталкивает на версию о трактовке романа как Антиромана... Это русско-советская мистерия безбожного общества» [8, с. 90].
Соглашаясь с трактовкой романа как мистерии безбожного общества, все же следует сказать, что изображенные в романе Булгакова события антимиром в строгом смысле этого слова не являются. Здесь можно выделить следующие нюансы:
1) Воланд судит людей выборочно, да и то, по-видимому, время от времени;
2) Мастер изначально не был Антимастером — правильнее будет предположить, что Воланд овладел им «по ходу действия», как, впрочем, и Маргаритой;
3) Воланд — не Антимефистофель. Это вполне традиционный образ дьявола (Воланд отличается от Мефистофеля только по своим возможностям и возможностям своего «ведомства»);
4) четко выраженных бунтарских мотивов у Иешуа все-таки нет, он всех стремится переубедить мирной проповедью.
Таким образом, отнести описанные в «Мастере и Маргарите» события к антимиру можно только в переносном смысле этого слова, то есть рассматривать их как своеобразное изображение реальной действительности, пришедшей в силу ряда причин в весьма и весьма плачевное состояние.
Что же касается трактовки «Мастера и Маргариты» как антиромана, то это уже несколько другой аспект, относящийся не столько к проблеме антимиров, сколько к непосредственному смысловому содержанию этой книги. Здесь, пожалуй, можно сказать так: «Мастер и Маргарита» как произведение может оказаться антироманом, но только в том случае, если антироманом окажется роман Мастера.
Примечания
1. Данный момент почему-то крайне редко отмечается в литературной критике, а если и отмечается, то никак не комментируется [80, с. 246].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |