Белозерская (Булгакова) Любовь Евгеньевна (1895—1987), вторая жена М.А. Булгакова (в 1924—1932 гг.). Семья Белозерских

Белозерская Любовь Евгеньевна родилась 18 (30) сентября 1895 г. под Ломжей (Польша) в дворянской семье, ее предки восходят к старинному роду князей Белозерских-Белосельских. (Историки-краеведы из г. Белозерска, что на Вологодчине, ведущие родословия знатных жителей своего города на озере Белом, считают Белозерских князьями из рода Рюриковичей, а родоначальника древа — князя Глеба Васильевича Белозерского и Ростовского, умершего в 1278 г., — относят к 12-му колену этого царского рода. Родословная схема Белозерских включает в себя Николая Григорьевича Белозерского, славянофила и учредителя Кирилло-Мефодиевского общества, его жену, Надежду Александровну, урожденную фон Ген, Михаила Евгеньевича Белозерского, деда Л.Е. Белозерской, и др.).

Отец Любови Евгеньевны, Евгений Михайлович Белозерский, был дипломатом, потом служил в акцизном ведомстве. Мать, Софья Васильевна Белозерская (урожденная Саблина), окончила Московский институт благородных девиц, получила там музыкальное образование. В семье было четверо детей: дочери Вера (1888), Надежда (1891), Любовь и сын Юрий (1893) После смерти отца семья переехала к дальним родственникам в Пензу. Племянник Л.Е. Белозерской, Игорь Владимирович, так писал о своем деде и его семье: «...получил блестящее образование, окончил Московский университет и Лазаревский институт восточных языков, владел четырнадцатью языками. Часто бывал во многих европейских государствах, выполняя различные дипломатические поручения. Евгений Михайлович отдал дань и литературной деятельности. Сохранились два его произведения — пьеса «Две матери» и «Письма из Персии», которые и по сей день не потеряли своего познавательного значения («Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» дополняет этот список: два сборника стихотворений «На заре» и «От души и сердца», сборник рассказов «Правда и вымысел» и комедия «Одинокому». — Б.М.). По этим путевым очеркам («Письма из Персии») можно достаточно отчетливо представить себе облик Евгения Михайловича: это был наблюдательный и умный человек, прекрасно разбиравшийся в экономике, культуре и военном положении Персии и при этом неустанно заботившийся о своей родине. Дипломатическая деятельность Евгения Михайловича в Персии вызвала во многом безосновательное недовольство во влиятельных кругах. Он был смещен, перешел в акцизное ведомство. По своему характеру это был замкнутый, довольно жестокий и волевой человек. Он был сердечником и в 1897 г. скоропостижно скончался в Польше под Ломжей... Со своей будущей женой Евгений Михайлович встретился в Москве на балу в 1883 г. Можно предположить, что они поженились в 1887 г... Детство детей четы Белозерских протекало в различных губерниях страны, так как семья должна была переезжать из города в город по служебному назначению отца.

Его жена и моя бабушка, Софья Васильевна, была очень добра, беспечна и старалась помочь людям, что в конечном счете привело семью к разорению. После смерти мужа она с детьми переехала к своим пензенским дальним родственникам. Старшую дочь, Веру, отправили в Петербург учиться в Демидовскую женскую гимназию, которая по своему статусу была похожа на Институт благородных девиц, но отличалась более демократичными порядками. Она ее окончила с золотой медалью. Вера Евгеньевна обладала хорошими лингвистическими способностями и знала семь языков. По своему характеру была очень азартна и легко увлекалась. Вера Евгеньевна вышла замуж за немецкого инженера, по вероисповеданию католика, и по настоянию мужа должна была перейти из православия в католицизм. В 1920 г. семья выехала за границу, и мы потеряли ее из вида. Дочь Надежда и сын Юрий по состоянию здоровья не могли находиться в закрытых учебных заведениях и учились в гимназии в Пензе.

Средняя сестра, Надежда Евгеньевна, — моя мать, в 1913 году переехала в Петербург к своему мужу Владимиру Михайловичу Широкогорову (по другим данным написание его фамилии — Широгоров. — Б.М.), где часто принимала у себя в доме художников и актеров. Надежда Евгеньевна была очень музыкальна. У нее был красивый, небольшой голос... Я помню, как моя мать красиво пела сольные романсы, например «Хризантемы», очень просто и выразительно... В 1923 году, уже в Красноярске, мои родители разошлись. После отъезда отца нас переселили из отдельной двухкомнатной квартиры в одну комнату в общей квартире без всяких удобств. Мать с трудом устроились на работу секретарем в милицию, и как раз в то время между городскими властями и представителями православной церкви возникли серьезные разногласия, а Надежда Евгеньевна становится на защиту интересов церкви, в результате чего ее увольняют. Живем мы очень трудно ...в дальнейшем ей удается все-таки устроиться на работу. В 1927 году она выходит замуж за инженера, который был намного старше ее. Отчим (Щепочкин. — Б.М.) был необыкновенно добрым и хорошим человеком, трогательно любил свою жену. В 1938 году он умер в Москве, и через три года скончалась и моя мать. Брат сестер Белозерских, Юрий Евгеньевич, был больным человеком, у него был костный туберкулез. Учился он в Академии художеств, где его педагогом был известный художник Е.Е. Лансере. Говорят, что у Юрия Евгеньевича были большие способности, и он хотел стать художником-декоратором. Умер он молодым человекам в 1921 году от тифа. Вскоре от этой же болезни умерла их мать...

Самая же яркая судьба выпала на долю Любови Евгеньевны Белозерской. Она обладала незаурядными способностями и хорошо училась... У нее был небольшой голос, поставленный гимназическим церковным регентом. Она неплохо рисовала, обладала хорошими литературными способностями...». Л.Е. Белозерская окончила с серебряной медалью Демидовскую женскую гимназию в Санкт-Петербурге, там же она училась в частной балетной школе. С началом Первой мировой войны в 1914 г. Белозерская окончила курсы сестер милосердия и ухаживала за ранеными в благотворительных госпиталях. После октября 1917 г. она уехала из Петрограда к одной из своих подруг в деревню в центральной России, работала преподавателем гимнастики в одной из школ г. Вольска под Саратовом. В 1918 г. Белозерская переезжает в Киев, где встречается с известным журналистом, знакомым ей еще по Петербургу, Ильей Марковичем Василевским, писавшим под псевдонимом «Не-Буква». Она стала женой Василевского и в феврале 1920 г с мужем из Одессы отбыла в Константинополь, где они познали горечь эмиграции, описанной впоследствии Булгаковым в пьесе «Бег». В том же году они переехали во Францию, в Марсель, а затем в Париж, где Василевский стал издавать собственную газету «Свободные мысли», скоро прекратившую свое существование из-за отсутствия средств. Любовь Евгеньевна стала выступать в балетных труппах на подмостках парижских театров. Зимой 1921—1922 гг. она с мужем переехала в Берлин, где Василевский стал сотрудничать в «сменовеховской» просоветской газете «Накануне», активно печатавшей тогда очерки и фельетоны Булгакова...

Вернемся к воспоминаниям И.В. Белозерского в той их части, где племянник рассказывает о взаимоотношениях тетушки с И.М. Василевским: она «...быстро поняла, что у ее мужа очень тяжелый характер, он страшно ревнив и болезненно самолюбив. Она дала ему прозвище «Пума» и уже тогда начала раскаиваться в своем браке... Илья Маркович был намного старше своей жены и очень любил ее. Согласно какому-то старинному поверью, чтобы удержать жену, он носил три тонких обручальных кольца на одном пальце... В Берлине у Любови Евгеньевны созрело решение расстаться с мужем. Но И.М. Василевский не допускал мысли о расторжении брака. Чтобы заставить жену не бросать его, он, уезжая в Москву, захватил все ее документы и уже в Москве стал добиваться, чтобы она выехала из Берлина. Вопрос о расторжении брака, таким образом, временно отпадал. Все это вызывало у Любови Евгеньевны раздражение, и, приехав в Москву, она расстается с мужем, сохранив к нему недоброе чувство на всю жизнь...».

В 1920-е гг. и позже Василевский живет в Петрограде-Ленинграде, иногда приезжая в Москву и встречаясь с уже вышедшей второй раз замуж Л.Е. Белозерской. Он не прекращает свою журналистскую и писательскую деятельность: публикует исторические памфлеты «Николай II» (1923) и «Романовы» (1923—1924), выпускает книгу литературных памфлетов «Что они пишут? Мемуары бывших людей» (1925), где полемизирует с писателями русской эмиграции, работает в журнале «Изобретатель», печатает книгу очерков «Страна изобретателей» (1933) и другое. В 1937 г. он был по ложному обвинению арестован и умер в тюрьме 14 июня 1938 г.

Л.Е. Белозерская расстается с Василевским в конце 1923 г. и оформляет развод. В начале января 1924 г. на вечере, устроенном редакцией «Накануне» в честь писателя Алексея Николаевича Толстого, Белозерская познакомилась с Булгаковым. Эта описанная во многих мемуарах встреча привела к тому, что Булгаков оставляет свою первую жену, Татьяну Николаевну (предварительно оформив с нею формальный развод), и в октябре 1924 г. соединяет свою судьбу с Любовью Евгеньевной. Их брак был зарегистрирован 30 апреля 1925 г. Л.Е. Белозерская-Булгакова активно включилась в творческую работу своего нового мужа. При ней был завершен и опубликован роман «Белая гвардия», ей же посвященный, как и повесть «Собачье сердце» и пьеса «Кабала святош» («Мольер»), родилась театральная слава Булгакова-драматурга. Как полагают исследователи, Любовь Евгеньевна подсказала идею ввести в будущий роман «Мастер и Маргарита» главную героиню, чтобы несколько сократить перевес мужских персонажей в этом произведении (как в пьесах «Бег», «Дни Турбиных», «Адам и Ева»), явилась одним из возможных прототипов Маргариты в ранних редакциях романа.

Уже после смерти Михаила Афанасьевича в середине 1970-х гг. Любовь Евгеньевна издала книгу мемуаров («О, мед воспоминаний»), где рассказала о жизни с Булгаковым в 1924—1932 гг. Приведем из этой книги несколько фрагментов: «<...> ...Вот стоял новый начинающий писатель — Михаил Булгаков, печатавший в берлинском «Накануне» «Записки на манжетах» и фельетоны. Нельзя было не обратить внимания на необыкновенно свежий его язык, мастерский диалог и такой неназойливый юмор. Мне нравилось все, принадлежавшее его перу и проходившее в «Накануне». В фельетоне «День нашей жизни», напечатанном в № 424 этой газеты, он мирно беседует со своей женой. Она говорит: «И почему в Москве такая масса ворон... Вон за границей голуби... В Италии...» — «Голуби тоже сволочь порядочная», — возражает он. Прямо эпически-гоголевская фраза! Сразу чувствуется, что в жизни что-то не заладилось... Передо мной стоял человек лет 30—32-х, волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри глубоко вырезаны; когда говорит, морщит лоб. Но лицо в общем привлекательное, лицо больших возможностей. Это значит — способное выражать самые разнообразные чувства. Я долго мучилась, прежде чем сообразила, на кого же все-таки походил Михаил Булгаков. И вдруг меня осенило — на молодого Шаляпина! Одет он был в глухую черную толстовку без пояса, «распашонкой». Я не привыкла к такому мужскому силуэту; он показался мне слегка комичным, так же как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом, которые я сразу окрестила «цыплячьими» и посмеялась. Когда мы познакомились ближе, он сказал мне не без горечи:

— Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом мне достались эти ботинки, она бы не смеялась...

Я поняла, что он обидчив и легко раним. Другой не обратил бы внимания. На этом же вечере (редакции «Накануне». — Б.М.) он подсел к роялю и стал наигрывать вальс из «Фауста». <...> Мы решили пожениться. Легко сказать — пожениться. А жить где? <...> Сестра М.А., Надежда Афанасьевна Земская, приняла нас в лоно своей семьи, а она была директором школы и жила на антресолях здания бывшей гимназии. Получился «терем-теремок». А в теремке жили: сама она, муж ее, Андрей Михайлович Земский, их маленькая дочь Оля, его сестра Катя и сестра Н.А. — Вера. Это уже пять человек. Ждали приезда из Киева младшей сестры, Елены Булгаковой. А тут еще появились и мы. К счастью, было лето, и нас устроили в учительской на клеенчатом диване, с которого я ночью скатывалась, под портретом сурового Ушинского. Были там и другие портреты, но менее суровые, а потому они и не запомнились. С кротостью удивительной, с завидным терпением — как будто так и надо и по-другому быть не может — принимала Надежда Афанасьевна всех своих родных. В ней особенно сильно было развито желание не растерять, объединить, укрепить булгаковскую семью. Я никогда не видела столько филологов зараз в частном доме: сама Н.А., муж ее, сестра Елена и трое постоянных посетителей, один из которых — Михаил Васильевич Светлаев — стал вскоре мужем Елены Афанасьевны Булгаковой. Природа оформила Булгаковых в светлых тонах — все голубоглазые, блондины (в мать), за исключением младшей Елены. Она была сероглазая, с темно-русыми или, скорее, даже темными пышными волосами. Было что-то детски-милое в ее круглом, будто прочерченном циркулем лице. Ближе всех из сестер М.А. был с Надеждой. Существовал между ними какой-то общий духовный настрой, и общение с ней для него было легче, чем с другими. Но сестра Елена тоже могла быть ему достойной партнершей по юмору. Помню, когда я подарила семейству Земских абажур, который сделала сама из цветного ситца, Елена назвала мой подарок «смычкой города с деревней», что как нельзя лучше соответствовало злобе дня. Муж Надежды Афанасьевны, Андрей Михайлович, смотрел очень снисходительно на то, как разрасталось его семейство. Это был выдержанный и деликатный человек... <...>

...Мы любили прозвища. Как-то М.А. вспомнил детское стихотворение, в котором говорилось, что у хитрой злой орангутангихи было три сына: Миха, Мака и Микуха. И добавил: Мака — это я. Удивительнее всего, что это прозвище — с его легкой руки — очень быстро привилось. Уже никто из друзей не называл его иначе, а самый близкий его друг — Коля Лямин говорил ласково «Ма-кин». Сам М.А. часто подписывался Мак или Мака. Я тоже иногда буду называть его так. <...> Мы живем в покосившемся флигельке во дворе дома № 9 по Обухову, ныне Чистому переулку... Мы живем во втором этаже... ученый из повести «Собачье сердце» — профессор-хирург Филипп Филиппович Преображенский, прообразом которого послужил дядя М.А. — Николай Михайлович Покровский, врач-гинеколог, ассистент знаменитого профессора Снегирева, жил на углу Пречистенки и Обухова переулка, за несколько домов от нашей «голубятни». Брат его, врач-терапевт, милейший Михаил Михайлович, холостяк, жил тут же. В этой же квартире нашли приют и две племянницы. <...> Николай Михайлович Покровский отличался вспыльчивым и непокладистым характером, что дало повод пошутить одной из племянниц: «на дядю Колю не угодишь, он говорит: «Не смей рожать и не смей делать аборт». Оба брата Покровских пользовали всех своих многочисленных родственниц. На «Николу зимнего» все собрались за именинным столом, где, по выражению М.А., «восседал как некий бог Саваоф» сам именинник. Жена его, Мария Силовна, ставила на стол пироги. В одном из них запекался серебряный гривенник. Нашедший его считался особо удачливым, и за его здоровье пили. <...>

...И вот надо переезжать... наш дом (Большая Пироговская, 35-а) — особняк купцов Решетниковых, для приведения в порядок отданный в аренду архитектору Стую. В верхнем этаже — покои бывших хозяев. Там была молельня Распутина, а сейчас живет застройщик-архитектор с женой (особняк не сохранился. — Б.М.). В наш первый этаж надо спуститься на две ступеньки. Из столовой, наоборот, надо подняться на две ступеньки, чтобы попасть через дубовую дверь в кабинет Михаила Афанасьевича. Дверь эта очень красива, темного дуба, резная. Ручка — бронзовая птичья лапа, в когтях держащая шар. Перед входом в кабинет образовалась площадочка. Мы любим это своеобразное возвышение. Иногда в шарадах оно служит просцениумом, иногда мы просто сидим на ступеньках как на завалинке. Когда мы въезжали, кабинет был еще маленький. Позже сосед взял отступного и уехал, а мы сломали перегородку и расширили комнату М.А. метров на восемь плюс темная клетушка для сундуков, чемоданов, лыж. Моя комната узкая и небольшая: кровать, рядом с ней маленький столик. <...> Макин кабинет синий, столовая желтая. Моя комната — белая. Кухня маленькая. Ванна побольше. С нами переехала тахта, письменный стол — верный спутник М.А., за которым написаны почти все его произведения... Мы купили шесть прекрасных стульев, крытых васильковым репсом, и раздвижной стол — «сороконожку». Остальное — зеркало-туалет, сервант, кровать — приобрели постепенно, большей частью в комиссионных магазинах, только диван-ладью купили у знакомых (мы прозвали ее «закорюка»). <...> Кабинет — царство Михаила Афанасьевича. Письменный стол (бессменный «боевой товарищ» в течении восьми с половиной лет) повернут торцом к окну. За ним, у стены книжные полки, выкрашенные темно-коричневой краской. И книги: собрания русских классиков — Пушкин, Лермонтов, Некрасов, обожаемый Гоголь, Лев Толстой, Алексей Константинович Толстой, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Тургенев, Лесков, Гончаров, Чехов. Были, конечно, и другие русские писатели... Две энциклопедии — Брокгауза-Ефрона и Большая Советская под редакцией О.Ю. Шмидта, первый том которой вышел в 1926 году. <...> Книги — его слабость. На одной из полок — предупреждение: «Просьба книг не брать»... Мольер, Анатоль Франс, Золя, Стендаль, Гете, Шиллер... Несколько комплектов «Исторического Вестника» разной датировки. На нижних полках — журналы, газетные вырезки, альбомы с многочисленными ругательными отзывами, Библия. На столе канделябры — подарок Ляминых, бронзовый бюст Суворова, моя карточка ... <...>

Этой зимой (1928 год) мы ходили на лыжах с Художественным театром. Водил нас инструктор Владимир Иванович, прозванный «странником», на горы близ деревни Гладышево и в Сокольники. Лучше всех из нашей компании ходил на лыжах Иван Михайлович Кудрявцев (в «Турбиных» — Николка), как-то очень легко, невесомо, как «ангел по облакам», по выражению Михаила Афанасьевича. В Гладышеве была закусочная, где мы делали привал. На стене красовалась надпись: «Неприличными словами не выражаца». Мы и не выражались. Мы просто с удовольствием уничтожали яичницу-глазунью с колбасой, запивая ее пивом. Кудрявцев, помню, шутил: «Может, и в раю так же будет...» Мы съезжали с высоких гор, кувыркались, теряли лыжи, а наш инструктор спускался на одной ноге и хоть бы что. <...> Кроме лыж у меня завелось еще одно спортивное увлечение — верховая езда. Я ездила в группе в манеже Осоавиахима им. Подвойского на Поварской. Наш шеф Н.И. Подвойский иногда приходил к нам в манеж. <...> Исподволь, без всякой надежды на приобретение автомобиля, я все же поступила на 1-е государственные курсы шоферов при Краснопресненском райсовете, не переставая ходить на верховую езду. <...> На шоферских курсах я была единственная женщина (тогда автомобиль представлялся чем-то несбыточно сказочным). Ездить по вечерам на курсы на Красную Пресню с двумя пересадками было муторно, но время учения пролетело быстро. Практику — это было самое приятное — проходили весной. Экзамены сдавали в самом начале мая. Было очень трогательно, когда мальчики (?!) после своих экзаменов приехали ко мне рассказать, что спрашивает комиссия, каких ошибок надо избегать, на какой зарубке держать газ. Шоферское свидетельство я получила 17 мая. М.А. не преминул поделиться с друзьями: «Иду я как-то по улице с моей элегантной женой, и вдруг с проносящейся мимо грузовой пятитонки раздается крик: «Наше вам с кисточкой!» Это так шоферы приветствуют мою супругу...» Про кисточку, конечно, он сочинил, а что сплошь и рядом водители, проезжая мимо, здоровались, это верно...

У меня сохранилась много разных записок, открыток, посланных М.А. из различных мест. Вот 1928 год. Он едет на юг. «18 августа. Конотоп. Дорогой Топсон (это одно из моих многочисленных прозвищ. — Примечание Л.Е. Белозерской. — Б.М.). Еду благополучно и доволен, что вижу Украину. Только голодно в этом поезде зверски. Питаюсь чаем и видами. В купе я один, и очень доволен, что можно писать. Привет домашним, в том числе и котам. Надеюсь, что к моему приезду второго уже не будет (продайте его в рабство). Тиш, тиш, тиш... Твой М.». (Поясню, что такое «тиш, тиш, тиш». Это когда кто-нибудь из нас бушевал, другой его так успокаивал). <...>». Так прожили Любовь Евгеньевна и Михаил Афанасьевич почти до конца 1920-х годов...

В начале 1929 г. их семейный корабль дает течь. В феврале—марте Булгаков познакомился с обаятельнейшей дамой, Е.С. Шиловской, с которой у него завязался роман. В октябре 1932 г. она стала третьей женой писателя. Развод с прежней женой состоялся 3 октября 1932 г. Проблемным был и «квартирный вопрос». Булгаков снял Белозерской временно комнату в другом месте и отстроил ей помещение (позже однокомнатную квартиру) в том же доме (Б. Пироговская улица, 35а), в котором они до этого жили и куда въехала с младшим сыном новая жена писателя. В свое жилище на Большой Пироговской Любовь Евгеньевна въехала 24 октября 1933 г. и жила там до 1960-х гг. Она не очень любила говорить о своем разрыве с Булгаковым. И свои мемуары о писателе («О, мед воспоминаний») она заканчивает так: «Не буду рассказывать о тяжелом для нас обоих времени расставания. В знак этого события ставлю черный крест, как написано в заключительных строках пьесы «Мольер». Но известно, что Булгаков старался сделать все возможное, чтобы разрыв этот не отразился слишком болезненно на Любови Евгеньевне, он помогал ей материально, часто навещал. И новая жена писателя, Елена Сергеевна, также стремилась сохранить дружеские отношения со своей недавней «подругой». Осенью 1933 г. она писала родителям в Ригу: «С Любашей у меня самые тесные и любовные отношения. Она будет жить с нами до тех пор, пока ее жизнь не устроится самостоятельно». «Любовных отношений», конечно, не было, но уважение друг к другу они сохранили. Племянник Любови Евгеньевны, И.В. Белозерский, многие годы слушавший ее рассказы, вспоминал: «Любовь Евгеньевна, как всякая оставленная женщина, была оскорблена, и это чувство она сохранила надолго. Сам Булгаков оставил свою рукопись «Мольер» с посвящением своей бывшей жене, и этот поступок еще раз подтверждает, что он сохранил и хотел сохранить с ней по возможности и дальнейшие дружественные отношения».

В 1930 г. Белозерская пыталась устроиться редактором в издательство «Техническая энциклопедия», однако после месячного испытательного срока не была пропущена отделом кадров как бывшая дворянка. С 1933 г. она работала в редакции «ЖЗЛ», потом в редакции «Исторические романы» Жургаза (в 1938 г. эту редакцию перевели в Гослитиздат). В 1928—1930 гг. была корректором-редактором собрания сочинения В.В. Вересаева, а с 1936 г. сделалась литературным секретарем историка академика Е.В. Тарле. Во время жизни с Булгаковым Л.Е. Бел озере кая выполняла и своего рода секретарскую работу, писала под диктовку его деловые письма, записывала произведения; однажды она, совместно с мужем, начинала сочинять светскую комедию из французской жизни — «Белая глина», уничтоженную потом авторами.

Годы Великой Отечественной войны Любовь Евгеньевна провела в Москве, как могла помогала обороне столицы (как и остальные москвичи), работала во Всесоюзном обществе по культурным связям (ВОКСе), издательстве «Художественная литература», была награждена двумя медалями. В 1947—1950 гг. она работает в редакции «Литературной газеты» редактором, потом, в начале 1950-х годов, в Государственной библиотеке им. В.И. Ленина, в 1954—1959 гг. до выхода на пенсию — в издательстве «Большая Советская Энциклопедия» в должности научного редактора по транскрипции европейских языков. В 1960—1970-е гг. Л.Е. Белозерская написала книгу о жизни с Булгаковым («О, мед воспоминаний»), книгу об эмигрантской жизни в Константинополе и Париже («У чужого порога»), книгу «Так было» о своей работе с Е.В. Тарле. Эти книги изданы в России уже после ее смерти. Л.Е. Белозерская скончалась 27 января 1987 г. в Москве и похоронена на Ваганьковском кладбище рядом со своими родственниками. И.В. Белозерский, заботившийся о ней все эти годы, пережил свою тетушку на 10 лет и покоится там же.

Белозерские Софья Васильевна и Евгений Михайлович. 1880-е гг.

Саблина Екатерина Васильевна. 1880-е гг.

Саблин Василий. 1880-е гг.

Супруга Василия Саблина. 1880-е гг.

Саблина (Белозерская) Софья Васильевна. 1885 г. (Архив А.А. Курушина)

Белозерский Евгений Михайлович. 1870-е гг. (Архив А.А. Курушина)

Белозерский Евгений Михайлович. 1880-е гг. (Архив А.А. Курушина)

Белозерская (Саблина) Софья Васильевна. 1900-е гг. (Архив А.А. Курушина)

Белозерские Люба и Юра. 1896 г. (Архив А.А. Курушина)

Белозерская Вера Евгеньевна. 1910-е гг.

Белозерская Надежда Евгеньевна. 1910-е гг.

Белозерский Юрий Евгеньевич. 1910-е гг.

Белозерская Любовь Евгеньевна. 1908 г.

Белозерская Любовь Евгеньевна. Начало 1920-х гг.

Василевский (Не-Буква) Илья Маркович. 1920-е гг.

Белозерская Любовь Евгеньевна. 1920-е гг.

Супруги Булгаковы с друзьями. 1926 г. Слева-направо: Михаил Афанасьевич, Любовь Евгеньевна Белозерская, Лямин Николай Николаевич, Топленников Сергей Сергеевич

У супругов Стронских. 1926 г. Слева направо, сидят: Михаил Афанасьевич Булгаков, Борис Валентинович Шапошников. Любовь Евгеньевна Белозерская, Марика Артемьевна Чимишкиан, Наталья Казимировна Шапошникова, Вера Яковлевна Стронская; стоят: Игорь Николаевич Стронский, Николай Николаевич Лямин, Николай Михайлович Стронский, неизвестный (квартирант у Стронских, доктор Х.)

Белозерская Л.Е. в гостях у «пречистенцев». 1926 г. Слева направо, нижний ряд: Наталья Абрамовна Ушакова, неизвестная, Сергей Сергеевич Топленинов, неизвестная; верхний ряд: Марика Артемьевна Чимишкиан, неизвестная, Николай Николаевич Лямин, Любовь Евгеньевна Белозерская, Наталья Казимировна Шапошникова. (Архив А.А. Задикяна)