Лаппа Татьяна Николаевна родилась в Рязани в семье столбового дворянина, имевшего впоследствии звание действительного статского советника и должность управляющего Казенной палатой. Год своего рождения Т.Н. Лаппа (в то время давно уже Кисельгоф) сообщала собеседникам разный: и 1891-й, и более ранний — 1889-й. Другая дата прихода на свет устанавливается по церковной записи о ее браке с Булгаковым: родилась 23 ноября (5 декабря) 1892 г., но в паспорте, выданном уже в советское время, она проставила себе новую дату рождения, чтобы, как полагают, несколько «помолодеть» (это могло помочь в поисках работы, но изменяло срок выхода на пенсию) — 6 декабря 1896 г.
Отец Т.Н. Лаппа, Николай Николаевич Лаппа, по происхождению литовец, из киевских дворян. В его роду — декабрист Матвей Демьянович Лаппа, сын киевского помещика, подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка, член Южного общества, приговоренный 10 июля 1826 г. к разжалованию в рядовые без лишения дворянства. Карьеру свою Н.Н. Лаппа начал там, где служил его отец, Николай Иванович. Начальником же отца в то время, когда он родился, был управляющий Казенной палатой в Саратове, М.Е. Салтыков-Щедрин. Громкое имя имел и начальник самого Николая Николаевича, тогдашний саратовский губернатор П.А. Столыпин, будущий российский премьер-министр. Н.Н. Лаппа в 1890 г. закончил естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, с дипломом первой степени. Службу начал в Рязани, в должности сверхштатного чиновника особых поручений, продолжил — в Екатеринославе, работая податным инспектором в Казенной палате. В 1899 г. он назначается управляющим Казенной платой в Омске, затем в 1904 г. в Саратове, и в 1917 г., уже при Советской власти, в Москве. В 1908 г. был произведен в чин действительного статского советника. Жена, Евгения Викторовна Пахотинская, польского происхождения (ее семья жила в Подмосковье, отец их бросил, было четверо детей — один брат и две сестры было у маленькой Жени; сама Женя Пахотинская получила среднее образование, была учительницей в Москве, где и познакомилась с будущим мужем). Дети супругов Лаппа — Татьяна, Евгений (1892), Софья (1895), Константин (1900), Николай (1902), Владимир (1904). Будучи чиновником высокого ранга, Н.Н. Лаппа был также не чужд увлечения театром, имел актерский талант. Он умер в Москве в 1918 г.
О жизни в Екатеринославе Татьяна Николаевна рассказывала так: «Мы там в маленьком домике жили. <...> Отец получил назначение податным инспектором в Казенную палату. А дед с бабушкой Лизой, тетей Соней и тетей Катей (Н.Н. Лаппа, Е.Н. Лаппа, С.Н. Лаппа, Е.Н. Лаппа. — Б.М.) переехали в Москву, по месту работы деда. Жили они в районе Арбата, Сивцева Вражка. Там тетя Соня и тетя Катя познакомились со своими будущими мужьями, а потом и вышли замуж. Тетя Соня стала женой Виктора Ивановича Давидовича и уехала с ним в Киев, а тетя Катя — женой Сергея Яковлевича Язева, жили в Астрахани, где у них родилась дочь Ирина, позже разошлись, и она уехала в Киев к сестре. Но вернемся в Екатеринослав. <...> Няня у нас была, водила нас гулять. Как 20-е число, мы отца встречали, жалованье тогда давали, и он покупал всем подарки. Потом шли гулять на бульвар или в Потемкинский сад. Катались там на качелях. Мать очень красивая была... А отец очень театром увлекался, даже играл в городском театре, Островского вещи, любовников. Ему даже предлагали там... артистом стать, а мать сказала: «Если пойдешь в театр, я уйду от тебя <...>». А вот зарисовка ее саратовского детства: «В Саратове отец новую Казенную палату выстроил, и мы в казенной квартире жить стали... Квартира хорошая была. Комната девочек, комната мальчиков, спальня, столовая, гостиная, у отца, конечно, кабинет был... Вот так жили. Отец работал, мать детьми занималась, мы в гимназию ходили... Еще я часто в театр ходила. В соседнем доме у меня подруга жила, ее отец был содержателем театра Очкина, у них своя ложа была. И вот я все оперы пересмотрела...».
В 1911 г. Т.Н. Лаппа с медалью окончила Саратовскую женскую гимназию и спустя год стала работать классной надзирательницей, или дамой, в женском реальном училище. А в августе 1912 г. она поступила уже в Киеве на историко-филологический факультет (романо-германское отделение) Высших женских курсов (Фребелевского педагогического института), закончить который не удалось из-за замужества. Знакомство будущих супругов Булгаковых состоялось еще летом 1908 г. Она вспоминала: «...в 1908 г. пришло от тети Сони (сестры отца, Софьи Николаевны Давидович, жившей в Киеве замужем за полковником-артиллеристом Виктором Давидовичем. — Б.М.) письмо, что на это лето она к нам не сможет приехать. У них своих детей не было, меня она очень любила. Она просила: «Отпустите ко мне Тасю». Ну, отец спрашивает: «Хочешь ехать?» — «Поеду». И он меня отправил». С.Н. Давидович была подругой В.М. Булгаковой, матери будущего писателя, и тем же летом состоялась встреча Михаила и Татьяны: ей очень хотелось познакомиться с Киевом, ну а лучшего гида трудно было отыскать.
Любовь Миши Булгакова и Тани Лаппа изобиловала драматическими моментами. Родители обоих были против их отношений: на Рождество 1908 г. не пустили Татьяну в Киев, куда она обещала Михаилу приехать. Т.Н. Лаппа вспоминала: «Я должна была приехать в тот год на Рождество. Но родители не пустили почему-то, в Киев послали брата Женю, а меня в Москву, к бабушке. А в это время Мишин друг, Саша Гдешинский, прислал телеграмму: «Телеграфируйте обманом приезд Миша стреляется». Отец сложил телеграмму и отослал в письме сестре: «Передай телеграмму своей приятельнице Варе...». С.Н. Давидович показала телеграмму Варваре Михайловне: «...они смеялись. Тогда Михаил решил сам приехать. Он как раз кончил гимназию, и дядя Коля (Н.М. Покровский, дядя Булгакова. — Б.М.) подарил ему 25 рублей. Он написал, чтобы я только вышла к поезду, и он — сразу уедет обратно. А это письмо перехватила моя мать, и меня заперли на ключ. И Михаила из Киева не отпустили».
В Киев Татьяна приехала только через три года, после окончания гимназии, летом в 1911 г. Михаил уже был студентом университета. Родители предлагали дочери вместо киевского приятеля учебу в Париже. Она не согласилась. А Михаил? «Он все время стремится в Саратов, где она живет», — записала его сестра Надежда. Подсчитано, что Булгаков приезжал в этот волжский город не менее семи раз: на Рождественские каникулы с декабря 1911 г. до середины января 1912 г.; приехал, сопровождая бабушку Татьяны, Елизавету Николаевну (эта поездка закончилась так: учеба заброшена, он не стал сдавать экзамены и был оставлен на повторный курс); летом 1912 г.; в 1913 г. с Татьяной; в начале июня 1914 г. с Татьяной (помогал раненым в лазарете, организованном в Казенной палате Н.Н. Лаппа); в январе 1916 г. с Татьяной; в феврале и до начала марта 1917 г. с Татьяной; и в декабре 1917 г. В 1912 г. Татьяна Лаппа по настоянию отца уже работала «классной дамой» в Саратовском реальном училище, подала документы и была заочно принята на историко-филологический факультет Высших женских курсов в Киеве, чтобы быть поближе к Михаилу. И летом этого года приехавший к ним Михаил увез ее на берега Днепра почти как будущую невесту. Позже Татьяна Николаевна вспоминала (запись М.О. Чудаковой): «<...> За мной Михаил приехал... как летние каникулы начались, так он и приехал. Привез бабушку Лизу. Мы как раз собирались выезжать на дачу. Михаил пока занимался с кем-то из братьев по математике, мама его попросила. Потом он где-то купил медное обручальное кольцо и нацепил его. А мама заволновалась: «Вы что, обвенчались?» — «Нет, — говорю. — Это он просто попробовать, как будет». — «Нет, ты скажи, обвенчались?» — «Да ничего мы не обвенчались!» Потом опять: «Обвенчались вы или нет?» На даче мы пробыли месяца два. Отец уехал лечиться <...> у него подагра была. А мы с Михаилом в августе стали собираться в Киев. Мать говорит: «Куда же ты поедешь? Отца-то нету...» — «Поеду и всё». Купили билеты, собрали вещи и поехали. <...> В Киеве я ходила на лекции, Михаил занимался и еще подрабатывал, давал уроки. Он приезжал ко мне вечером (Татьяна жила у своей тети Сони — С.Н. Давидович — на Большой Житомирской улице, позже переехала в снимаемую комнату в доме на Рейтарской. — Б.М.), и мы отправлялись в кино, после кино часто ходили в кафе на углу Фундуклеевской. Так вот это продолжалось. Я училась только первую половину года, потом бросила: во-первых, мне это не нужно было, во-вторых, надо было платить деньги, а Михаил теперь серьезно взялся за медицину, потому что, пока мы были врозь, он совсем забросил учебу. Третий год на втором курсе сидел. <...>». (Приведем здесь соответствующие дневниковые записи Н.А. Булгаковой-Земской: «<...> Вернулся Миша из Саратова» (15.01.1912). «Миша сегодня уехал на урок в Саратовскую губернию. Мишино увлечение Тасей и его решение жениться на ней. Он <...> забросил занятия в университете, не перешел на 3-ий курс» (30.05.1912). «Миша вернулся — en deux с асей: она поступает на курсы в Киеве» (20.08.1912). <...> «Теперь он понимает свое положение, но скрывает свою тревогу, не хочет об этом говорить, гаерничает и напевает, аккомпанируя себе бравурно на пианино, веселые куплеты из оперетт... Хотя, готовится, готовится...» (вставка 1940 г.). Только через полгода (24.03.1913) получено официальное разрешение об «оставлении» отстающих студентов еще на год на тех же курсах. Конец 1912-го и первая половина 1913-го года, напряженно-тревожные для студента Булгакова, завершились вполне благополучно. Долгожданная запись «выдержал полукурсовое испытание», появившаяся в матрикуле после весенней сессии, стала аргументом в пользу новой семьи: удовлетворенное прошение на имя ректора — «разрешить вступить в брак с дочерью действительного статского советника Лаппа Т.Н.» — датировано 26 апреля 1913 г., то есть прямо в день свадьбы.)
Бывая в Саратове, Михаил был принят сразу в семье Лаппа как родной. Он отвечал таким же теплым расположением, но особенно подружился с сестрой Татьяны — Софьей, своей свояченицей Софочкой, как ее тогда ласково называли. Сохранилась ее фотография, подаренная Булгакову, с подписью на обороте: «На память от любимой свояченицы. 28.XII.1913 г.». Софья Николаевна уже с семьей приезжала в Москву и гостила у зятя Михаила в начале 1920-х годов (в дневниковой записи 2 сентября 1923 г. Булгаковым отмечено: «Вчера приехали к нам Софочка с матерью, мужем и ребенком. Проездом в Саратов. Завтра должны уехать со скорым поездом туда, где когда-то жизнь семьи была прекрасна, а теперь будет кочевье, скудость и тяжесть»). В повести 1929 г. «Тайному другу» о ней есть такие строки в воспоминаниях про саратовские Рождественские каникулы киевлянина: «<...> Опять был сон. Но мороз утих, и снег шел крупный и мягкий. Все было бело. И я понял, что это Рождество. Из-за угла выскочил гнедой рысак, крытый фиолетовой сеткой. — Гись! — крикнул во сне кучер. Я откинул полость, дал кучеру деньги, открыл тихую и важную дверь подъезда и стал подниматься по лестнице. В громадной квартире было тепло. Боже мой, сколько комнат! Их не перечесть, и в каждой из них важные обольстительные вещи. <...> От парового отопления волнами ходило тепло, сверкали электрические лампы в люстре и вышла Софочка в лакированных туфлях. Я обнял ее. <...> На Рождество я вел под руку Софочку в кинематограф, снег хрустел у нее под ботинками, и Софочка хохотала. <...>». Там же упомянут еще один будущий родственник Михаила — шурин Женя.
Но вернемся к событиям самой женитьбы Михаила Булгакова. В 1908—1911 гг. был почти трехлетний срок разлуки, для того, чтобы они могли проверить свои чувства. Михаил и Татьяна решили пожениться весной 1913 г. Незадолго до свадьбы у невесты состоялся непростой разговор с В.М. Булгаковой, о котором Т.Н. Лаппа впоследствии вспоминала: «Однажды я получаю записку от Варвары Михайловны с просьбой зайти. Я пришла. Она говорит: «Тася, я хочу с Вами поговорить. Вы собираетесь замуж за Михаила? Я вам не советую... Как вы собираетесь жить? Это совсем не просто — семейная жизнь. Ему надо учиться... Я вам не советую этого делать — и так далее» (в этот момент Татьяна уже была беременна, но сделала аборт). Однако молодые решили пожениться, и родители смирились с этим. 30 марта 1913 г. В.М. Булгакова писала дочери в Москву: «Давно собираюсь написать тебе, но не в силах в письме изложить всю эпопею, которую я пережила эту зиму: Миша совершенно измочалил меня... В результате я должна предоставить ему самому пережить все последствия своего безумного шага: 26 апреля предполагается его свадьба. Дела обстоят так, что все равно они повенчались бы, только со скандалом и с разрывом с родными; так я решила устроить лучше все без скандала. Пошла к о. Александру Александровичу (священнику Глаголеву, другу семьи Булгаковых, который и обвенчал позднее молодых. — Б.М.) (можешь представить, как Миша с Тасей меня выпроваживали поскорее на этот визит!), поговорила с ним откровенно, и он сказал, что лучше, конечно, повенчать их, что «Бог устроит все к лучшему...» Если бы я могла надеяться на хороший результат этого брака, а то я, к сожалению, никаких данных с обеих сторон к каким бы то ни было надеждам не вижу, и это меня приводит в ужас. Александр Александрович искренне сочувствовал мне, и мне стало легче после разговора с ним... Потом Миша был у него; он, конечно, старался обратить Мишино внимание на всю серьезность этого шага (а Мише его слова как с гуся вода!), призывал Божье Благословение на это дело...».
26 апреля 1913 г. Михаил Афанасьевич и Татьяна Николаевна повенчались. Таинство брака совершил священник А.А. Глаголев в Церкви Николы Доброго, что на Подоле. Поручителями были друзья и кузен жениха: Борис Богданов, Константин Булгаков, Платон и Александр Гдешинские. На скромном торжестве были только ближайшие родные с обеих сторон и друзья. Сама новобрачная, Т.Н. Лаппа, много позднее так вспоминала об этом: «Мы обвенчались сразу после Пасхи. Сначала надо было идти в церковь, говеть, и мы последнюю неделю ходили с Михаилом в церковь, причащались, исповедовались. Приехала мама из Саратова. Ничего торжественного не было, все было очень просто. Во-первых, у меня не было белого платья. Деньги на платье мне прислали, но их пришлось истратить в другое место. <...> Мама пошла, купила мне белую маркизетовую кофточку и белые туфли, я пошла в парикмахерскую, сделала себе прическу. Михаил нацепил мою золотую браслетку. Карета была. Две иконы было. Матери нас благословили. Александр Глаголев нас венчал. Все время смеялись. Потом мы сели в карету и поехали на Андреевский спуск <...>». Родители невесты купили молодым обручальные кольца, в качестве приданого подарили столовое серебро, золотую цепь, золотую браслетку... Все эти вещи не раз выручали семью Михаила и Татьяны Булгаковых в последующие трудные годы многочисленных переездов и опасностей революций и войн: супруги прожили, практически не расставаясь, 11 лет, до 1924 г.
Когда Булгаков окончил медицинский факультет университета и был, как военнообязанный медик, направлен в действующую армию, Т.Н. Лаппа-Булгакова летом 1916 г. вместе с мужем поехала на фронт, где работала сестрой милосердия в госпиталях в Каменец-Подольском и Черновцах. В сентябре того же года переехала с ним в село Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии, где Булгаков служил земским врачом. В это время она сделала второй аборт, во многом из-за случайно заболевшего морфинизмом мужа. В сентябре 1917 г. отправилась вместе с ним в Вязьму, в конце февраля 1918 г. вернулась с Булгаковым в Киев. Впоследствии о приезде и жизни в смоленской глуши Татьяна Николаевна вспоминала так (запись А.П. Кончаковского): «...В деревню (Никольское. — Б.М.) мы добрались на лошадях по неописуемо жуткой грязи поздним вечером, хотя выехали ранним утром. Естественно, что в Никольском нас не встречали, но лекаря ждали уже давно, еще с тех пор, как прежний доктор покинул эту глушь. Вышедший к нам фельдшер принес ключи, открыл дверь и провел нас в большой, как мне тогда показалось, мрачный и темный дом. В нем было множество жилых и подсобных помещений, а дело шло к зиме, к тому же мы со своими скромными пожитками не могли занять два этажа. Мы выбрали только второй, обосновались в двух небольших комнатах. Одна из них стала нам спальней, другая была отведена Михаилу под кабинет...
Вскоре Михаил Афанасьевич освоился, хотя поначалу некоторые его пациенты, говоря между собой, качали головами: «Уж больно молодой доктор, что он знает?» — и, действительно, худощавый светловолосый Михаил выглядел тогда очень молодо. Но это не помешало ему стать хорошим специалистом. К нему стали привозить больных из отдаленных селений, несмотря на то, что в тех краях имелись штатные врачи. Обращались к нему за помощью и его коллеги, когда им приходилось туго в своем захолустье. Так за короткое время пребывания в земстве заслужил он уважение и любовь не только медперсонала, но и многочисленных пациентов. Не могу и сейчас забыть случай, когда молодая красивая девушка, чудом оставшаяся жить благодаря стараниям Михаила, подарила ему льняное полотенце с вышитым ею незатейливым красным петухом. Долго это полотенце было у нас, возили мы его и в Киев, и в Москву. А потом оно куда-то делось... (это отражено в булгаковском рассказе «Полотенце с петухом» цикла «Записки юного врача». — Б.М.).
Не успели распаковать вещи и лечь спать, как тут же нас разбудил страшный грохот. Оказалось, что стучали во входную дверь. Как выяснилось позже, из далекого села привезли в тяжелом состоянии роженицу... Мы вышли из дома и ... зашагали по направлению к светящимся окнам больницы. На пороге нас встретил громадный заросший мужик средних лет, который, не здороваясь, пригрозил: «Смотри, доктор, если зарежешь мою жену — убью!» Он посторонился, отступая в темноту, а мы прошли в палату. Фельдшер и акушерка готовили роженицу к операции. Надо сказать, что средний медицинский персонал там был хорошо подготовлен и справлялся со своими обязанностями неплохо... Михаилу помогли переодеться, и он тотчас же приступил к делу. Он заметно волновался: ему впервые пришлось принимать роды. Тотчас же потребовал, чтобы поближе к нему положили принесенные книги по акушерству. Долго продолжалась борьба за жизнь матери и ребенка. Не один раз Михаил отходил от стола, где лежала роженица, и обращался к книгам, которые листала я, находя по его команде нужную страницу. Наконец, раздался желанный детский крик, и в руках Михаила оказался маленький человек. Под утро мать пришла в себя, и мы увидели ее слабую улыбку... (рассказ «Крещение поворотом». — Б.М.).
...Однажды привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию с надрезом горла. Фельдшер ему помогал, держал там что-то. Вдруг ему стало дурно. Он говорит: «Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич». Хорошо медсестра Степанида перехватила, что он там держал, и он тут же грохнулся. Ну, уж я не знаю, как они там выкрутились, а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит: «Знаешь, мне кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку». Я его предупреждала: «Смотри, у тебя губы распухнут, зуд будет страшный в руках и ногах». Но он все равно: «Я сделаю». И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный. А потом страшные боли в ногах. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: «Зови Степаниду». Она приходит, а он: «Сейчас же мне принесите шприц и морфий». Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И это ему очень понравилось... (этот случай, который Татьяна Николаевна относит к марту 1917 г., описан в рассказе «Стальное горло», но без использования морфия. Свой собственный морфинизм Булгаков исследовал и описал в рассказе, так и называющемся «Морфий» (1927). Здесь приведем мнение о произошедшем врачей-булгаковедов, киевлян Ю.Г. Вилене кого и Г.Е. Аронова: они считают, что введение реакторогенной сыворотки в этом случае было мало обосновано, тем более применение морфия при таком искусственном заражении дифтерией взрослого человека, достаточно было введение более мягких спазмолитических средств. Но выбора не было, как не было второго врача в Никольской больнице. И несмотря на сильный кожный зуд и развившийся отек лица, Булгаков не мог себе позволить прекратить прием, бросить на произвол судьбы тяжелых больных. И он попросил ввести ему ампулу морфия. — Б.М.).
...После инъекции ему стало легче, и он, боясь повторения только что пережитого состояния, попросил повторить инъекцию. Так постепенно началось его привыкание к наркотику. Я не знала, что мне делать. Чувствовала, что это добром не кончится. Но он регулярно требовал от меня морфий. Ценой неимоверных усилий я все же заставила его уехать в Киев, надеясь на помощь близких. Я пригрозила, что в противном случае мне придется покончить с собой. Это только и подействовало на него. В Киеве сначала все оставалось без изменений. Он по-прежнему принимал морфий, вынуждая меня часто бегать в аптеку, находившуюся на Владимирской улице у пожарной каланчи. Там уже начали интересоваться, почему это доктор так часто выписывает морфий. Я об этом сказала Михаилу, и он, кажется, испугался и стал посылать меня в другие аптеки города. А когда я наотрез отказалась идти в очередной раз в аптеку за этим ужасным зельем, Михаил устроил мне грандиозный скандал. Его мать, конечно же, ничего не подозревала о пристрастии сына. И видя, что ему не справиться с этим недугом, я обратилась за помощью к Ивану Павловичу Воскресенскому (второму мужу матери Булгакова и его отчиму. — Б.М.). Все рассказала ему, и он посоветовал вместо морфия вводить Михаилу дистиллированную воду. Тогда же Иван Павлович передал мне несколько ампул, которые по внешнему виду ничем не отличались от тех, которые я приносила из аптеки. Я сделала все так, как говорил Иван Павлович. Я уверена, что Михаил понял в чем дело, но не подал вида и принял «игру». Постепенно он бросил эту страшную привычку. И с тех пор никогда больше не только не употреблял морфий, но и никогда словом не обмолвился об этом...».
Вспоминая в 1970-х гг. о пережитом в Никольской больнице, Татьяна Николаевна особенно обращала внимание на борьбу Булгакова с венерическими болезнями («Звездная сыпь»): «Занесенные с фронтов империалистической войны венерические болезни быстро распространялись, проникая и в отдаленные селения. Больные, обнаружив у себя недуг, обращались за помощью к врачу, и Михаил Афанасьевич назначал курс лечения, но они, не осознавая всей опасности болезни, дальнейшей судьбы, судьбы своих близких, относились крайне беспечно к лечению. Самовольно прерывали прием назначений врача, не приходили на повторный прием, ссылаясь на постоянную занятость в поле и по хозяйству. Это очень огорчало Михаила, он горячился, ругался, а иногда и сам отправлялся к этим больным, не дожидаясь их запоздалого обращения. Обстановка изменилась к лучшему только тогда, когда он добился от начальства открытия при больнице небольшого инфекционного отделения... Распорядок дня сложился таким образом, что у него был перерыв только на обед, а прием часто затягивался до ночи: свободного времени тогда у Михаила просто не было. Помню, он как-то сказал: «Как хочется мне всем помочь. Спасти и эту, и того. Всех спасти». (Запись А.П. Кончаковского).
Осенью 1919 г. Татьяна Николаевна последовала за мужем во Владикавказ, где он служил военным врачом в вооруженных силах белой армии Юга России, в феврале 1920 г. она спасла его от неминуемой смерти от тифа. Летом 1921 г. вслед за Булгаковым она едет в Тифлис и Батум, откуда в начале сентября отбывает пароходом в Одессу, а затем в Киев и Москву, где в конце сентября их семья воссоединилась.
Трудный период 1921—1923 гг. Татьяна и Михаил прожили вместе, в апреле 1924 г. супруги развелись. Булгаков вскоре женился на приехавшей из Берлина Л.Е. Белозерской (см.). Т.Н. Лаппа после развода сначала устроилась на курсы машинисток, однако вынуждена была оставить это занятие из-за сильных головных болей, затем училась на курсах кройки и шитья. В 1927 г., чтобы получить профсоюзный билет, работала на стройке разнорабочей. Булгаков время от времени помогал бывшей жене материально. После получения профсоюзного билета Т.Н. Лаппа работала в регистратуре поликлиники. В 1933 г. познакомилась с братом бывшего знакомого Булгакова Ивана Павловича Крешкова, Александром Павловичем (Шончиком), учившимся в Москве в мединституте, и в 1936 г. уехала с ним в шахтерский город Черемхово Иркутской области, где А.П. Крешков работал в больнице педиатром, а она в регистратуре и медсестрой. (В семье Крешковых было три брата. Старший, Иван Павлович, жил с женой на Малой Бронной улице в Москве, они стали, вместе с домочадцами и друзьями, прототипами персонажей раннего булгаковского сатирического рассказа «Спиритический сеанс», отражающего реальные события. Обида на писателя осталась, а его бывшей жене Татьяне они помогали и выдали ее за среднего брата Крешковых. Младший из Крешковых, Анатолий Павлович (1907—1980), стал крупным ученым-химиком. У И.П. Крешкова с его женой Верой Федоровной была дочь Татьяна Ивановна, которую в детстве лечил Булгаков. Она дожила до наших дней с мужем Донатом Альбертовичем Штеллингом и дочерьми Евгенией и Ольгой. По одной из легенд «счастливая» золотая браслетка Т.Н. Лаппа находится у них).
В 1945 г. Татьяна Николаевна переехала с матерью в Харьков к семье сестры С.Н. Вертышевой, в 1946 г. окончательно разошлась со вторым мужем, который вернулся фронта с другой женщиной; потом переехала в Москву, работала библиотекарем. Вышла замуж за давнего знакомого по 1920-м годам Давида (Дэви) Александровича Кисельгофа (род. 1 сентября 1883 г. в Одесской губернии) и в 1947 г. уехала с ним в Туапсе, где супруги Кисельгоф жили сначала снимая комнаты, потом получили отдельную квартиру. Давид Александрович служил на заводе юрисконсультом, Татьяна Николаевна вела домашнее хозяйство. Все последующие годы она провела там, ничем не показывая, что была первой женой писателя, имя которого уже стало широко известным. Лишь после смерти Д.А. Кисельгофа (2 марта 1974 г.) стала принимать биографов Булгакова. Скончалась Татьяна Николаевна 10 апреля 1982 г. и похоронена на кладбище в Туапсе.
Судя по всему, добрые чувства и даже любовь к Булгакову Т.Н. Лаппа сохранила до самого конца, хотя после развода Татьяна Николаевна осталась без профессии и практически без средств к существованию. Уже после расставания Булгаков, по ее словам, не раз говорил ей: «Из-за тебя, Тася, меня Бог покарает». А в начале 1980-х гг. она вспоминала: «Крешков ревновал меня к Булгакову, порвал рукописи, кричал: «Ты до сих пор его любишь!» Однажды, когда я ездила к сестре, Крешков открыл стол и все, что было связано с Булгаковым, уничтожил. Документы, фотографии... все». По утверждению Т.Н. Лаппа, в марте 1940 г. она собиралась приехать в Москву, но из-за плохой погоды перенесла поездку на апрель: «И вдруг мне Крешков газету показывает — Булгаков скончался. Приехала, пришла к Леле (сестре писателя, Е.А. Булгаковой-Светлаевой. — Б.М.), она мне все рассказала, и что он меня звал перед смертью... Конечно, я пришла бы. Страшно переживала тогда. На могилу сходила». Очевидно, перед смертью Булгаков хотел попросить прощения у своей первой жены, которая провела с ним самые тяжелые годы его жизни. В смоленской глуши Т.Н. Лаппа не дала мужу погибнуть от случайно полученного пагубного пристрастия к морфию (тогда он гонялся за ней с револьвером и чуть не убил, запустив зажженной лампой). Во Владикавказе, в 1920 г., она выходила Булгакова от тифа, в Москве провела вместе первый, самый голодный год. Татьяна Николаевна не имела каких-либо особых талантов или знакомств в литературно-театральных кругах, поэтому, как только Булгаков почувствовал себя писателем, он оставил ее, женившись на более интересной с точки зрения круга литературных знакомств Л.Е. Белозерской, хотя, как доказывают его предсмертные слова, чувств своих к Т.Н. Лаппа не исчерпал даже через полтора десятилетия после разрыва.
Не так много известно о других членах большой семьи Лаппа. Тетка Татьяны, С.Н. Давидович, с мужем и родителями жила в Киеве и как могла ей помогала. Софья Николаевна рано овдовела; ее муж, полковник В.И. Давидович, как гласят семейные предания, хоть и очень любил свою жену, но «где-то нагулял сифилис, долго лечился, детей, естественно, не было, и не выдержав этого, он застрелился в 1910 году.» (По мнению Т.Н. Лаппа (Кисельгоф), причина смерти была иная: «Дядя Витя поехал куда-то в командировку. И вот он вернулся, а тетя Соня его на вокзале встречала. Вышел из вагона и тут же прямо умер... сердце у него плохое было».) Его вдова в опустевшей квартире на Львовской улице в Киеве — она жила в одном доме и в одном подъезде с семьей Карумов — открыла частный детский сад, где воспитывалась племянница Булгакова Ирочка Карум. С.Н. Давидович дожила до преклонных лет. Жила в Новосибирске, куда приехала к своему еще тогда холостому внучатому племяннику Юрию (Ю.Н. Балицкому), осиротевшему после смерти матери. Там ее уже в почти девяностолетием возрасте встречала ее бывшая воспитанница Ирина Сергеевна Карум, запомнившая ее, несмотря на годы, по-прежнему бодрой и энергичной.
Брат Константин застрелился в январе 1913 г., любимый брат Женя хотел стать художником, в Париже учился у П. Пикассо; вернувшись в Россию, был отправлен на фронт и погиб в первом же бою. Несчастья сыпались одно за другим. Отец ее собрался в Саратове выйти на пенсию, он уже отслужил двадцать пять лет, но руководство не хотело терять опытного работника, и его упросили остаться — перевели в Москву, где он и умер. Евгения Викторовна после смерти мужа бросила квартиру в Саратове и уехала с сыном Володей к дочке Соне в Петроград, где та вместе с мужем, артистом К.Н. Вертышевым, играла в Александрийском театре. Володя устроился в военное училище, но вскоре неожиданно и навсегда исчез. Тогда же от сыпного тифа умер и последний брат — Николай. Вертышевы с матерью Т.Н. Лаппа в конце концов осели в Харькове. Там и живет их дочь, Т.К. Вертышева, с двумя взрослыми сыновьями.
Софья Николаевна Лаппа, родившаяся в 1895 г. в Екатеринославе, скончалась 22 ноября 1965 г. в Харькове. Она до самых своих последних дней не покидала сцену Харьковского театра русской драмы (в амплуа травести она запомнилась на гастролях в Черновцах: юный матрос-апаш, в тельняшке, берете с помпоном и трубкой в зубах), где ее муж, артист Константин Вертышев, по амплуа — резонер, был занят в классическом и современном репертуаре. Тетушки С.Н. Лаппа — её двойная тезка и однофамилица Софья Николаевна Лаппа (Давидович) и Екатерина Николаевна Лаппа (Язева) — во время войны оказались в Новосибирске, одно время жили в Черновцах на Западной Украине. Е.Н. Лаппа была замужем за присяжным поверенным Сергеем Яковлевичем Язевым. У их дочери, Ирины Сергеевны, ставшей геологом, было двое детей: в браке со своим коллегой Николаем Вячеславовичем Балицким — сын Юрий, а во втором браке, с Владимиром Владимировичем Домбровским, — дочь Наталья. Ю.Н. Валицкий живете семьей в новосибирском Академгородке и занимается наукой: он профессор-математик, имеет ученую степень доктора. У него сын Алексей, у которого жена Ольга и две дочери — Аня и Маша. У Н.В. Домбровской, по мужу — Курлаевой, тоже двое детей: сын Лев Александрович и дочь Анна, которая замужем за марокканцем Халидом Мааниду и имеет собственную дочку — Марьям. Все они живут в Москве.
Харьковчанка Тамара Константиновна Вертышева, племянница Т.Н. Лаппа (Кисельгоф), теперь на заслуженном отдыхе, а раньше преподавала английский язык. В браке с Александром Федоровичем Черниговским у нее сын Владимир, у которого жена Валентина и двое детей, уже студентов: Оксана и Константин, внучка и внук Т.К. Вертышевой. В.А. Черниговский — кандидат технических наук, старший научный сотрудник и преподаватель Харьковского строительного института. Во втором браке Тамары Константиновны, с доцентом кафедры математической лингвистики Харьковского университета Владимиром Лазаревичем Юхтом, у нее сын Виктор, который не оставил свою мать после кончины отца. В.В. Юхт — доцент кафедры английского языка Харьковского педагогического университета. Все они в родстве с Т.Н. Лаппа, а значит, и свойственники Михаила Булгакова.
Лаппа Николай Николаевич. 1905 г.
Пахотинская (Лаппа) Евгения Викторовна. 1900-е гг.
Супруги Лаппа: Николай Николаевич и Евгения Викторовна. 1890-е гг. (Архив Т.К. Вертышевой)
Семья Лаппа на даче у немца-колониста Шмидта. Начало 1910-х гг. Слева направо: Владимир Лаппа, Шмидт, Николай Николаевич Лаппа, Татьяна Лаппа, Константин Лаппа, Коля Лаппа. (Архив Т.К. Вертышевой)
Семья Булгаковых с друзьями и знакомыми. 1912 г. Вверху, слева направо: Михаил, Варвара Михайловна, Татьяна Лаппа; внизу: Вера, Варя, Надя, Коля, Елена, Ваня среди своих сверстников
Лаппа (Вертышева) Софья Николаевна (Софочка). Декабрь 1913 г. (Архив Т.К. Вертышевой)
Лаппа Татьяна. 1913 г.
Лаппа Татьяна Николаевна. 1913 г.
Гдешинский Александр. 1911 г.
Михаил Булгаков (в центре справа) среди медперсонала и раненых лазарета при Саратовской Казенной палате1. Август—сентябрь 1914 г.
Булгаковы: Вера, Варя. Тася (Т.Н. Лаппа). 1918 г.
Кисельгоф Татьяна Николаевна. 1970-е гг.
Крешков Александр Павлович («Шончик»), 1930-е
Супруги Кисельгоф: Татьяна Николаевна и Давид Александрович. 1960-е гг. (Архив Т.К. Вертышевой)
Кисельгоф Татьяна Николаевна. 1981 г.2
Лаппа Евгений Николаевич. 1917 г.
Вертышев Константин Николаевич в одной из театральных ролей. 1930-е гг. (Архив Т.К. Вертышевой)
Вертышева Тамара Константиновна. 1980-е гг. (Архив Т.К. Вертышевой)
Черниговский Александр Федорович с сыном Владимиром. Конец 1940-х гг. (Архив Т.К. Вертышевой)
Юхт Владимир Лазаревич и Вертышева Тамара Константиновна с сыном Виктором. Начало 1970-х гг. (Архив Т.К. Вертышевой)
Черниговский Владимир Александрович. 1970 г. (Архив Т.К. Вертышевой)
Семья Черниговских: Владимир с женой Валентиной и сыном Костей. 1980 г. (Архив Т.К. Вертышевой)
Юхт Виктор Владимирович. 1976 г. (Архив Т.К. Вертышевой)
Примечания
1. Эта фотография была самой любимой у Т.Н. Кисельгоф. Киевский студент-медик Михаил с наступлением 20 августа нового учебного года решил пройти в лазарете при Казенной палате свою первую врачебную практику. В газете «Саратовский листок» (16 сентября 1914 г., № 207) появилась информация: «Лазарет в Казенной палате, открытый на средства чинов палаты, оборудован на 20 кроватей. Общее наблюдение за лечением поручено профессору В.И. Разумовскому, а ежедневный осмотр доктору Н.Л. Гуревичу и женщине-врачу Е.А. Куприяновой. <...> В настоящее время в этом лазарете 10 раненых: А. Пронин, И. Ольховников, А. Тимофеев, И. Становский, П. Исаев, И. Цепкое, И. Комоля, Т. Сахибгиреев, М. Великанов и М. Каблуков». Михаил Булгаков снят в их окружении.
2. Эта последняя фотография первой жены М.А. Булгакова была сделана на балконе ее квартиры в Туапсе (ул. Ленина, 6, кв. 6) в один из летних погожих дней. Стоило большого труда уговорить Татьяну Николаевну выйти к уличному свету, сделала она это очень неохотно (строго и сурово смотрит в объектив ФЭДа автора-составителя этой книги), но «раз надо для истории» — то согласилась. Чувствуя себя усталой от приработок к небольшой пенсии (почти в 90 лет пришлось быть надомной переплетчицей бухгалтерских книг), она еще страдала от докучающих визитеров — «булгаковедов» Киева, Ленинграда, Харькова, Баку... Тепло говорила лишь о ее «добром гении» — летчике-отставнике В.А. Молодцове (1926—1996), а остальных не особенно привечала. Была обижена на свою бывшую подругу Т.И. Крешкову, опубликовавшую в США через театроведа К.Р. сведения интимного характера. Показывала на плане «нехорошей квартиры» № 50 комнаты (вторая и третья справа от входа), где они жили с Булгаковым в начале 1920-х гг., комментировала его ранние очерки и фельетоны автобиографического характера: память у нее сохранилась превосходная.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |