Булгаков Николай Афанасьевич родился 20 августа (1 сентября) 1898 г. в Киеве в семье А.И. Булгакова (см.) и В.И. Покровской (Булгаковой) (см.). Окончил Первую Александровскую гимназию и в начале октября 1917 г. поступил в Киевское Алексеевское инженерное училище, стал юнкером. Во время Октябрьского (1917 г.) вооруженного восстания в Киеве оказался в гуще боев и едва не погиб. События той страшной ночи отразились в ранних рассказах Булгакова. Один из них и самый первый из известных сохранился лишь в трех отрывочках. Предположительное его название — «Юнкер», и подзаголовок — «Дань восхищения». Опубликован в первую неделю февраля 1920 г. (по старому стилю) во владикавказской газете. Через год Булгаков вырезал из газеты три фрагмента текста и послал родным в Киев, при изменившихся обстоятельствах не решаясь доверять почте полный текст (сам номер газеты пока не обнаружен). Он сопроводил его глухими намеками в письме на личную значимость этого материала, на связь его с какими-то хорошо известными семье Булгаковых событиями прошлых лет. Эти три газетных фрагмента сохранены в архиве писателя.
Первый: «...Наплевать, — заикаясь, говорит он, и глаза искрятся смехом. И вновь под сурдинку четкие аккорды гитары, и тихо поет хор:
Здравствуйте дачники, здравствуйте дачницы,
Съемки у нас уж давно начались...
Гей, песнь моя-я-я!
...».
Второй: «...В тот же вечер мать рассказывает мне о том, что было без меня, рассказывает про сына:
— Начались беспорядки... Коля ушел в училище три дня назад и нет ни слуху <...> стене какой-то белой. Вижу вдруг что-то застучало по стене в разных местах и полетела во все стороны штукатурка... А Коля... Коленька...
Тут голос матери становится вдруг нежным и теплым, потом дрожит, и она всхлипывает. Потом утирает глаза и продолжает:
— А Коленька обнял меня, и я чувствую, что он... он закрывает меня... собой закрывает...
Тут мать опять останавливается о опять вытирает глаза.
— Да, закрывает, а сам все бормочет: «Ох, мамочка, ох, мамочка!» Вижу я, выбежала к белой стене какая-то женщина с ребенком маленьким на руках, а за ней военный какой-то и еще какой-то человек... Военный вдруг упал с размаху, а Коля мне кричит: «Ложись, ложись!» — и тянет меня к земле... Бросились мы все на землю, только вижу — женщина замедлилась... Как-то странно качнулась и вдруг ребенка уронила на землю и сама повалилась. И как глянула я, что возле нее лужа крови, вдруг чувствую, что тошно, скверно...».
Третий: «...Радость, что все мы снова вместе живем... Хорошо дома! Тепло...
Съемки примерные, съемки глазомерные...
......................................................
Гей, песнь моя, любимая-я... —
звенит гитара. Сначала он тихо поет один. Но так подмывающе весело звучит знакомая песня, что невольно присоединяешься к ней, подпеваешь...».
Комментируя позднее эти отрывки из первого рассказа Булгакова, его сестра Надежда Афанасьевна так передавала содержание всего произведения: «Сцена обстрела у белой стены. Герои — мать и сын. Мать навещает сына в училище и на обратном пути он провожает ее. Они попадают под обстрел, сын закрывает мать... Об этом они рассказывают вернувшемуся старшему брату».
В рассказе, тематически близком к другой новелле Булгакова «Красная корона», звучала песня, которую часто пели в семье Булгаковых, та же песня включена в роман «Белая гвардия» и пьесу «Дни Турбиных»: «Здравствуете дачники, здравствуйте дачницы, съемки у нас уж давно начались!». Это песня «Едут, поют юнкера гвардейской школы», известная также как песня Николаевского кавалерийского училища «Бутылочка», переделанная на «инженерный» (Киевского военно-инженерного училища) лад в юнкерские куплеты «Съемки»: «Сапоги фасонные, бескозырки тонные, — то юнкера-инженеры идут!».
Почему же эти «обрывочки» Михаил Булгаков с большой оглядкой посылает родным (в письме к сестре Вере 26 апреля 1921 г.), почему не посылает всей газетной вырезки? Ответ нам дает письмо матери писателя Варвары Михайловны дочери Наде (10 ноября 1917 г.) и ее мужу Андрею Земскому, жившим в Царском Селе под Петроградом. Само письмо — это рассказ о происшествии в октябре 1917 г. с участием юнкера Николая Булгакова и его матери. Что же произошло? События, связанные с Гражданской войной и сменой властей в Киеве, нарушили мирное течение жизни семьи Булгаковых. Старших детей не было в Киеве. С матерью оставалось лишь трое младших — Коля, Ваня, Леля (Елена)... Варвара Михайловна сообщала: «У нас здесь пришлось пережить немало. Хуже всего было положение бедного Николайчика (Николая Булгакова. — Б.М.) как юнкера. Вынес он порядочно потрясенный, в ночь с 29-го на 30-е (ст. стиля. — Б.М.) и я с ним вместе: мы были буквально на волосок от смерти. С 25-го октября на Печерске начались военные приготовления, и он был отрезан от остального города. Пока действовал телефон в Инженерном училище, с Колей разговаривали по телефону, но потом прервали телефонное сообщение...».
Здесь немного тоже прервемся, чтобы изложить часть краткой военной биографии Николая Афанасьевича Булгакова подробнее, так как Николка Турбин из «Белой гвардии» очень похож именно на него. В июне 1917 г. Коля Булгаков окончил 1-ю Киевскую Александровскую гимназию и хотел по стопам старшего брата поступать на медицинский факультет Киевского университета, но из-за военных событий на фронте обстоятельства сложились так, что он уже 15 июля был принят и стал юнкером Военно-инженерного училища, которое «по старинке» называли Алексеевским, в честь наследника престола Российской империи, цесаревича Алексея, единственного сына императора Николая II. Алексей номинально считался шефом и покровителем юнкеров-алексеевцев, которые носили его вензель на своих алых погонах, обшитых серебряным кантом, и такого же цвета околыши на фуражках.
Учебный юнкерский курс Алексеевского училища составлял девять месяцев. Училище, построенное в 1915 г., находилось на самом краю города за Киевско-Печерской лаврой (теперь здесь находится Киевский военный лицей — бывшее Суворовское училище). Выбор Военно-инженерного училища был сделан Николаем Булгаковым не только потому, что здесь обучение было бесплатным, а за учебу на доктора нужно было платить. Но еще и потому, что в училище он приобретал не только военную, но и гражданскую специальность, чего он не смог бы сделать ни в одном другом военном вузе. Впрочем, стать офицером инженерных войск Николаю Булгакову так и не удалось — революционные события помешали этому. Кровавый рассказ матери братьев Булгаковых был лишь эпизодом киевских событий 29—31 октября 1917 г., вошедших в историю как Октябрьское вооруженное восстание. В булгаковском рассказе описана часть боя между юнкерами-алексеевцами, окруженными в своем училище красногвардейцами-рабочими и обольшевиченными солдатами. Огонь велся артиллерией из Дарницы за Днепром, из Арсенала на Печерске и винтовочно-пулеметный при штурме большевиками Константиновского пехотного училища. Алексеевское училище обороняла горстка юнкеров и их преподавателей — офицеров. Был здесь и юнкер 1-го курса Николай Булгаков.
Именно в это время, опасаясь за судьбу сына, чудом пройдя окружение, с Подола пробралась мать, Варвара Михайловна Булгакова: «Мое беспокойство за Колю росло, я решила добраться до него, и 29-го после обеда добралась. Туда мне удалось попасть; а оттуда, когда в 7½, часов вечера мы с Колей сделали попытку (он был отпущен на 15 минут проводить меня) выйти в город мимо Константиновского училища, — уже нет: начался обстрел этого училища. Мы только миновали каменную стену перед училищем, когда грянул первый выстрел. Мы бросились назад и укрылись за небольшой выступ стены, но когда начался перекрестный огонь по училищу и обратно, — мы очутились в сфере действия огня, — пули шлепались о ту стену, где мы стояли. По счастью, среди случайной публики (человек 6), пытавшейся здесь укрыться, был офицер: он скомандовал нам лечь на землю, как можно ближе к стене. Мы пережили ужасный час: трещали пулеметы и ружейные выстрелы, пули «цокались» о стену, а потом присоединилось уханье снарядов... Но, видно, наш смертельный час еще не пришел, и мы с Колей остались живые (одну женщину убило). В короткий промежуток между выстрелами мы успели (по команде того же офицера) перебежать обратно до Инженерного училища. <...>». В последующем Варвара Михайловна смогла пройти через Демиевку, оттуда попала на Подол и Андреевский спуск. Очевидно, что этот драматический эпизод жизни Булгаковых, описанный в письме матери, непосредственно отразился в рассказе. И понятно, почему эти «обрывочки будут небезынтересны» сестре Вере. Они об их маме, Варваре Михайловне, совершившей смелый и мужественный поступок во имя своего сына; ей от другого, старшего сына и приносится «дань восхищения».
А Николай Булгаков, после еще одной встречи с матерью во время своего боевого дежурства, остался сражаться в здании училища и вернулся домой только через несколько дней, подчиняясь воинской дисциплине. И не только ей. Произошло же следующее. Поздно вечером 30 октября на сторону большевиков перешли некоторые украинские части. Главенствующая в городе Центральная Украинская Рада (украинское национальное правительство) своими войсками заняла большую часть городской территории, и в этих условиях штаб Киевского военного округа сложил оружие, а в ночь на 1 ноября о капитуляции заявил и начальник Алексеевского инженерного училища генерал Эльснер. На Дон в зарождающуюся Добровольческую белогвардейскую армию отправилось много офицеров и киевских юнкеров, но без Николая Булгакова: он не поехал и остался в Киеве, присоединившись к Белому движению позже.
В начале ноября, соответствии с приказом военного министра Центральной Рады Симона Петлюры, Алексеевское военно-инженерное училище было закрыто. Старший курс алексеевцев досрочно получил погоны прапорщиков инженерных войск, младший же курс, проучившись всего четыре месяца вместо положенных девяти, был распущен по домам. Алексеевское училище, функционировавшее неполных три года, навсегда прекратило свое существование. Среди бывших юнкеров-алексеевцев, несостоявшихся офицеров инженерных войск, был и Николай Булгаков, который отказался доучиваться в украинских военных вузах, где начались занятия еще в сентябре 1917 г. Фактически вчерашний юнкер остался, образно говоря, на улице: без высшего или среднего специального образования, без профессии, без работы и какого-либо социального статуса ему бы пришлось просто сидеть дома. Однако, несмотря на то, что Николай и снял свой юнкерский мундир, стал простым безработным, его коснулся и третий (начиная с Октябрьского 1917 г.) переворот в Киеве — вооруженная борьба между войсками Центральной Рады и большевиками в конце января — начале февраля 1918 г., которая закончилась победой последних. Многие бывшие юнкера примкнули к украинским частям, чтобы с оружием в руках драться со своими давнишними врагами — большевиками. Николай Булгаков, не симпатизируя Центральной Раде, устранился от активных действий и был безучастным свидетелем десятидневных уличных боев в Киеве. Правда, для него это не прошло даром: в один из дней обстрела города большевистской тяжелой артиллерией он был легко ранен обломками кирпичей после разрыва очередного снаряда.
Контузия Николая Булгакова была легкой, а потому он достаточно быстро смог оправиться и к четвертому перевороту в Киеве, состоявшемуся 1 марта (нов. стиля) 1918 г., был уже на ногах. А в городе вновь воцарилась Центральная Рада, на первых порах поддерживаемая немецкими войсками, оккупировавшими Украину по условиям Брестского мира. К тому времени, после врачебной службы в Смоленской губернии, в родной город возвратился и его старший брат Михаил с женой Татьяной. На Украине, в пределах оккупированной Германией зоны (Советское украинское правительство переехало в Харьков), опять стали функционировать высшие учебные заведения, в том числе — Киевский университет Святого Владимира. Военные училища так и не были восстановлены, и Николай Булгаков в армейской среде долго считался недоучившимся юнкером. Поэтому 1 сентября 1918 г. бывший юнкер 1-го курса Алексеевского военно-инженерного училища стал студентом 1-го курса медицинского факультета университета, пойдя по стопам брата, который и помог ему (и знаниями и материально, так как был уже успешно практикующим частным врачом-венерологом) поступить учиться на доктора. В романе «Белая гвардия» братья узнаваемы как Николка и Алексей Турбины. Но грозные исторические события вскоре изменили ситуацию. В университете первокурсник Николай Булгаков проучился лишь чуть больше двух месяцев. Уже в конце октября в городе стали витать тревожные слухи о поражении немецких войск на фронте, развале австро-венгерской армии, голоде, забастовках и митингах в Германии и Австрии, а в довершение — восстаний в украинских селах. В такой ситуации Киев стал постепенно мобилизовываться и вновь принимать военный облик. Глава правительства, сменившего Центральную Раду еще весной, гетман генерал П.П. Скоропадский объявил сформировании Особого корпуса из русских офицеров, не желающих вступать в Украинскую армию. Параллельно формировалась и так называемая Национальная гвардия — дружины, состоящие из офицеров военного времени — граждан Украины, которым в гетманском корпусе из-за неполного военного образования не нашлось места.
В эти же дружины поступали бывшие юнкера, вольноопределяющиеся, сверхсрочные унтер-офицеры и добровольцы. Военная молодежь Киевского университета горячо поддержала формирование Киевской добровольческой дружины Национальной гвардии под командованием генерал-майора Л.Н. Кирпичева. А после очередного переворота, отстранившего 14 ноября гетмана П.П. Скоропадского (он уехал тайно с отшедшими немецкими войсками: эти события отражены в «Белой гвардии»), студенты Киевского университета в своем подавляющем большинстве и с большей охотой поступили в Киевскую дружину генерала Кирпичева, в третий и полностью укомплектованный к 20 ноября отдел, в который (из военных студентов) и был зачислен доброволец Николай Булгаков. Отсюда и сугубо биографические строки из «Белой гвардии»: «...На плечах у Николки унтер-офицерские погоны с белыми нашивками, а на левом рукаве остроугольный трехцветный шеврон. (Дружина первая, пехотная, третий ее отдел. Формируется четвертый день ввиду начинающихся событий)...». Таким видел автор своего брата. Что же случилось дальше с реальным дружинником Николаем Булгаковым? В течение конца ноября — первой половины декабря 1918 г. вокруг Киева продолжались почти непрерывные бои между войсками бывшего гетмана, Директорией (Украинской армией Петлюры) и медленно отступающим германскими частями. И после того, как подавляющее большинство немецких солдат оставило Киев, стало ясно, что город от петлюровцев не удержать. Утром 14 декабря добровольческие части (уже без командующего, князя Долгорукова) оставили фронты и бросились в Киев. За ними по пятам, не вступая в бой, шли украинские отряды полковников Е. Коновальца и П. Болбочана. Бойцы дружины генерала Л. Кирпичева и третий ее отдел, оборонявший позиции в районе Святошина и Брест-Литовского шоссе, вошли в город и сгрудились у здания Педагогического музея на Владимирской улице, где вынуждены были принять капитуляцию. Они стали пленниками и были собраны в музее. Среди них находился и Николай Булгаков.
Исследователи не пришли к единому мнению об этом периоде жизни Н.А. Булгакова. Я. Тинченко считает, например, что Николай мог пострадать от взрыва в Педагогическом музее, произошедшего вечером 27 декабря и приведшего к жертвам и ранениям среди пленников и охраны. В опубликованных в киевских газетах списках пострадавших от взрыва значится «юнкер Булгаков Второй, раненый в голову». Анализируя факты, этот исследователь убежден, что во время взрыва Николай Булгаков находился в музее, и «раненый в голову» был именно он. Но есть и другое мнение. Из скудных воспоминаний родственников, основанных на рассказе самого Николая Афанасьевича, известно, что он совершил побег из ставшего тюрьмой помещения музея. Правда, когда именно бежал Николай Булгаков из плена, и в каком состоянии, — остается загадкой. Об этом вспоминала Елена Сергеевна Булгакова со слов супруги (и уже вдовы) Николая Афанасьевича Ксении Александровны. Запись была сделана в августе 1968 г. в Марианске Лазне (Чехословакия) и озаглавлена «Как педель Максим спас Николку»: «Когда украинцы пришли, они потребовали, чтобы все офицеры и юнкера собрались в Педагогическом музее Первой гимназии (музей, где собирались экспонаты работ гимназистов)1. Все собрались. Двери заперли. Коля сказал: «Господа, нужно бежать, это ловушка». Никто не решался. Коля поднялся на второй этаж (помещения этого музея он знал, как свои пять пальцев) и через какое-то окно выбросился во двор — во дворе был снег, и он упал в снег. Это был двор их гимназии, и Коля перебрался в гимназию, где ему встретился Максим (педель). Нужно было сменить юнкерскую одежду. Максим забрал его вещи, дал ему надеть свой костюм. И Коля другим ходом выбрался в штатском из гимназии и пошел домой. Другие были расстреляны».
Из этого рассказа, записанного полстолетие спустя после произошедших событий, следует только то, что Николаю Булгакову удалось уйти из плена. Раненному или нет — точно неизвестно. Но не исключено, считает Я. Тинченко, что не было и самого побега: Николай был отпущен лишь благодаря своему ранению. Так или иначе он оказался дома на Андреевском спуске в кругу семьи, а его раной занялся старший брат Михаил, которому пришлось видеть последствия ранения брата. Видеть и в следующем, 1919 г., и позже описать в своих произведениях: в широко известном и экранизированном рассказе «Красная корона» (1922) «вольноопределяющий» девятнадцатилетний Коля, брат автобиографического героя-рассказчика, смертельно ранен осколком в голову, а в «Днях Турбиных» Николка Турбин после боя в гимназии остается калекой. Конечно же, ранение Николая Булгакова не было таким страшным, как это видно из «Красной короны», но, тем не менее, некоторые нервные расстройства, связанные с ранением в голову, преследовали Николая Афанасьевича всю его дальнейшую жизнь.
Оправившись от ранения, Николай Булгаков возобновил свою учебу, и конец зимы (в начале февраля из города были изгнаны петлюровцы), весну и лето он оставался в Киеве — был студентом медицинского факультета университета, а потому ни украинская, ни большевистская мобилизация ему не грозила. Лишь в сентябре 1919 г., когда в город вошли белые части генерала Н.Э. Бредова (время власти Деникинской армии датируется с 31 августа по 16 декабря), Николаю Булгакову пришлось вновь оставить медицинский факультет: как бывший юнкер-инженер он был призван в Добровольческую армию и отправлен в Одесское Сергиевское артиллерийское училище, поменяв профессию в третий раз. Направили Николая туда месяцем позже для окончания военного образования технического профиля, и сведения о его учебе в Одессе подтверждаются документальными свидетельствами. Но вновь болезнь не обошла Н.А. Булгакова стороной. Его жена вспоминала в 1960-х гг.: когда Николай уезжал в училище на юг, «<...> он очень тяжело заболел, и его поезд был отправлен в Киев с другими больными... Поезд стоял на Киеве-Товарном. Мать ничего не знала, но каким-то материнским чутьем она вдруг очутилась на Киеве-Товарном, и когда Николка открыл глаза в вагоне, он увидел перед собою мать. Для него это была радость и ей тоже. Это был последний раз, что он видел свою мать. После этого поезд пошел на юг. <...>». К тому времени Одесское артиллерийское училище после долгого перерыва только возобновило свою работу. Во главе его стали старые училищные офицеры — преподаватели во главе с известным военным ученым генерал-майором Нилусом. Обучение в училище должно было проходить по программе мирного времени, то есть три года. Впрочем, этим планам не суждено было сбыться. Лишь в ноябре 1919 г. юнкера училища приступили к занятиям, которые на долгое время были прерваны в феврале 1920 г.: к городу подходили красные, и Одессу нужно было защитить от противника. Юнкера-сергиевцы были выведены на улицы города, где охраняли порядок и отбивали атаки местных большевиков и красных частей, прорывавшихся к Одесскому порту. Днем 6 февраля 1920 г. по приказу командования Сергиевское училище оставило город и на транспорте «Николай» было переправлено в Севастополь. Вскоре после прибытия командующий Крымским фронтом генерал-лейтенант Я.А. Слащов (прототип Хлудова в пьесе «Бег») направил юнкеров-сергеевцев на защиту Перекопа. Там они пробыли месяц, в марте вернулись в Севастополь, где вновь приступили к учебе. В октябре планировалось провести ускоренный выпуск из училища, но эти планы тоже не осуществились. В конце октября началась эвакуация Крыма. Белые уходили, вместе с ними уходило и Сергиевское училище. Во время эвакуации юнкера-сергиевцы охраняли город и пристань и уходили с родной земли последними. По дошедшим до нас устным свидетельствам супруги Николая Афанасьевича, во время эвакуации он был вновь ранен. Его перенесли на транспорт «Рион», на котором он совершил путешествие к турецким берегам. Сергиевское военно-артиллерийское училище расположилось в одном из лагерей Русской армии на Галлиполийском полуострове. Там было продолжено обучение юнкеров. Был среди них и Николай Булгаков. Юнкера Добровольческой армии до конца оставались преданными своему делу. 12 июля 1921 г., в день именин генерала барона П.Н. Врангеля, состоялось их производство в офицеры. Прапорщиком Русской армии стал и Николай Афанасьевич Булгаков, но на военном поприще ему не суждено было отличиться. Вскоре он оставил Галлиполи, уехал в Югославию. Там будет начата новая жизнь.
Николай Булгаков оказался в столице Хорватии (тогда часть Королевства сербов, хорватов и словенцев), где поступил в Загребский университет на медицинский факультет. Правительства западных славянских стран (Болгарии, Чехии, Югославии) благоволили эмигрантам из России. Переписка в 1919—1921 гг. с оставшимися на родине близкими людьми временно прекратилась, и они не знали, жив ли он и где он. Первое из дошедших до нас писем Н.А. Булгакова эмигрантского периода его жизни датировано 16 января 1922 г. и было адресовано матери. Оно явилось долгожданным известием о судьбе обоих младших братьев Булгаковых, Николая и Ивана, от которых не было сведений после их эмиграции. Поступив с помощью профессора Лапинского в университет, он должен был обеспечивать свое существование для возможности учебы. Николай Афанасьевич нанялся санитаром в барак черный оспы и провел там все время карантина. Работал и в бараке сыпнотифозных. Это по вечерам. А утром и днем была анатомия, лаборатории и лекции, необходимые для учебы студента-медика. Но не только это: он организовал студенческий русский оркестр балалаечников, стал его дирижером, запевалой и вдохновителем.
Н.А. Булгаков блестяще закончил свое учение в Загребском университете и был оставлен при кафедре бактериологии в аспирантуре. В 1929 г. удостоился звания доктора медицины, специализировался с помощью хорватского ученого Виктора Сергича по бактериофагам. Совместно они сделали несколько работ, и эти работы оказались настолько серьезными, что на них обратил внимание первооткрыватель бактериофага профессор Феликс д'Эрелль, который вызвал Н.А. Булгакова и его коллегу к себе в Париж. Туда Николай Афанасьевич прибыл в августе 1929 г., о чем сообщил брату в Москву: «Условия дают мне возможность скромно жить, ни от кого не завися, я давно это не имел». В ответ М.А. Булгаков писал в Париж: «Счастлив, что ты погружен в науку. Будь блестящ в своих исследованиях, смел, бодр и всегда надейся».
Судьба брата напомнила Михаилу судьбы его героев — ученого-зоолога Персикова в «Роковых яйцах» и хирурга Преображенского в «Собачьем сердце». В самой семье Булгаковых и среди исследователей утвердилось мнение, что Николай был основным прообразом Николки в романе «Белая гвардия» и пьесе «Дни Турбиных». Он как мог помогал московскому брату-писателю (в частности, при написании «Жизни господина де Мольера»), был доверенным лицом по делам авторских прав при издании за рубежом произведений М.А. Булгакова, постановке его пьес, занимался гонорарными делами. В ряде писем к брату писатель просил проследить за слишком вольной интерпретацией его пьес переводчиками и постановщиками, опасался бесконтрольной публикации за границей произведений, запрещенных в СССР. Так, 6 сентября 1929 г. он обратился с просьбой: «...проверить слух о том, что на французском языке появилась, якобы, моя запрещенная повесть «Собачье сердце»<...>». По счастью, слух оказался ложным. В 1935 г. он просил Н.А. Булгакова проследить, чтобы убрали из французского перевода пьесы «Зойкина квартира», уже идущей на парижской сцене, вставленные постановщиками двусмысленные и провокационные фразы с упоминанием Ленина и Сталина: «Абсолютно недопустимо, чтобы имена членов Правительства Союза фигурировали в комедийном тексте и произносились со сцены...». Эти требования были выполнены.
В 1932 г. Н.А. Булгаков женился на дочери киевского профессора Яхонтова, Ксении Александровне. Она окружила его заботой, создала домашний уют. В 1935 г. мексиканское правительство обратилось к профессору д'Эреллю с просьбой помочь организовать преподавание бактериологии в Мексике. Вместо себя д'Эрелль послал Н.А. Булгакова. В шесть месяцев все было организовано, и, рассказывая о проделанной работе, он сообщал о своих лекциях в Мексике: «Сначала я читал их по-французски, а потом уже по-испански». Организовав там бактериологическую лабораторию и наладив систему преподавания, Н.А. Булгаков вернулся в Париж. Вскоре началась война, пришла немецкая оккупация. Работать в лаборатории становилось все труднее. В 1941 г. германские войска заняли Югославию. Николай Афанасьевич был югославским подданным, и его тогда во Франции арестовали; как заложника отправили в лагерь около Компиеня. Он проявил себя и там: стал врачом лагеря, леча одних, помогая бегству других, утешая третьих. Когда окончилась война и поднялся вопрос о ввозе бактериофага в США, специальная комиссия, приехавшая из Америки для осмотра лаборатории, дала нужное разрешение только потому, что Н.А. Булгаков показал им свою коллекцию живых микробов — одну из богатейших в мире. Увидев не только коллекцию, но и работу машин, стерильно наполняющих и запаивающих ампулы, американская комиссия сейчас же дала разрешение на ввоз продукта лаборатории бактериофага в США.
Это произошло уже в Пастеровском институте, где вскоре после окончания войны работал Н.А. Булгаков. Правительство Югославии за участие в движении Сопротивления наградило его орденом, французское правительство за научные достижения наградило его орденом Почетного Легиона. Умер Н.А. Булгаков от разрыва сердца 13 (по другим данным 10) июня 1966 г. в парижском пригороде Кламаре и был похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В день похорон у его могилы были произнесены такие слова: «Вот теперь мы похоронили и самого «юнкера Николку Турбина» — блестяще талантливого, во всех отношениях выдающегося человека, не знавшего компромиссов с совестью, отрицавшего всякого рода «разрушительную работу», как он сам говорил, посвятившего себя всего «созиданию» — будь это машина для заполнения ампул или спектакль Общества врачей, — всюду и везде он работал больше всех. Теперь он успокоился. Это был глубоко верующий христианин-врач, большой ученый и исследователь, всесторонне талантливый и всею душою и мыслями чисто русский человек...». Братья Булгаковы — «Турбины», как назвал их Михаил Афанасьевич, — не утратили своего духа, не изменили главному — человечности ни на родной земле, ни в дальних краях.
Булгаков Коля. 1912 г.
Булгаков Николай. 1917 г.
Булгаков Николай Афанасьевич. 1919 г.
Булгаков Николай Афанасьевич. Середина 1920-х гг.
Булгаков Николай Афанасьевич. 1930 г.
Булгаков Николай Афанасьевич. 1930-е гг.
Булгаков Николай Афанасьевич. 1930-е гг. (Архив Ю.М. Кривоносова)
Булгаков Николай Афанасьевич. Середина 1950-х гг.
Булгаков Николай Афанасьевич. Начало 1960-х гг.
Примечания
1. Комментируя эти строки, их публикатор Л.М. Яновская замечает: «Е.С. ошибается, называя Педагогический музей в Киеве (существовал в 1901—1917 гг.) «Музеем Первой гимназии». Но прекрасное здание музея, построенное в 1913 г. на Владимирской улице, действительно выходило тыловыми окнами во двор гимназии».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |