Булгакова (Карум) Варвара Афанасьевна (1895—1954), сестра М.А. Булгакова

Булгакова Варвара Афанасьевна родилась в 1895 г. в Киеве в семье А.И. Булгакова (см.) и В.М. Покровской (Булгаковой) (см.), 4-й ребенок (3-я дочь) своих родителей. Знавшие ее с детства люди вспоминали: «Варя — была на редкость веселой: хорошо пела, играла на гитаре... Любимицей матери была Варя. Ее никто не называл Варей, все называли Варюшей. Она была из всей семьи самая изящная, самая хорошенькая... Если кому-то из молодых надо было что-либо попросить у матери, обращались к Варе: «Варя, похлопочи».

Обе Варвары, тезки — мать и дочь, были очень верующими людьми. Дочь Варвары Афанасьевны Булгаковой, Ирина, вспоминала: «Я жила в верующей семье. Мама, в отличие от своих сестер, ходила в церковь, в нашем доме в Киеве бывало духовенство; ведь мама жила с бабушкой, Варварой Михайловной, до последних дней ее жизни и, очевидно, в доме царил христианский дух Булгаковых».

В.А. Булгакова окончила Киевскую Екатерининскую гимназию и три курса Киевской консерватории по классу фортепиано, училась музыке в Москве. Выйдя замуж в 1917 г. за офицера Русской армии Л.С. Карума (см.), оставила консерваторию и поступила на заочные Московские высшие курсы иностранных языков (немецкое отделение). Очень любила музыку, находила время для музицирования, и в их доме постоянно звучало пианино. Здесь в 1923 г. гостил М.А. Булгаков, гулял с маленькой племянницей (что отразилось в его очерке «Киев-город»: «Слов для описания черного бюста Карла Маркса, поставленного перед Думой в обрамлении белой арки, у меня нет. <...> Трехлетняя племянница моя, указав на памятник, нежно говорила: — Дядя Карла. Цёрный»).

После ареста и высылки в 1933 г. Л.С. Карума, преподавателя Киевской военной школы им. С.С. Каменева, Варвара Афанасьевна в 1934 г. вместе с дочерью последовала за ним в Сибирь. Преподавала немецкий язык в Новосибирском педагогическом институте, в 1954 г. внезапно заболела, была помещена в психиатрическую больницу накануне смерти, последовавшей из-за сильнейшего склероза.

После выхода романа «Белая гвардия» и особенно после знаменитого спектакля МХАТа «Дни Турбиных» в 1926 г. в семье Булгаковых-Покровских и среди их родственников, друзей и знакомых не без оснований стали считать Варю Карум и ее мужа прообразами героев романа и пьесы: Елены Турбиной (Тальберг) и ее мужа — саркастически изображенного офицера гетманской армии Тальберга. Это вызвало резкий протест и обиды супругов Карум на брата и шурина, не забытые до самой смерти. Отношения резко ухудшились.

Первая жена М.А. Булгакова, Т.Н. Лаппа, вспоминала: «Варя мужа, Л.С. Карума, любила. Она потом Михаилу такое ужасное письмо прислала: «Какое ты имел право так отзываться о моем муже... Ты вперед на себя посмотри. Ты не брат мне после этого...». О том же свидетельствует и вторая жена писателя, Л.Е. Белозерская, в ответ на претензии своей золовки уже сложившая о ней нелестное мнение: «Посетила нас и сестра Михаила Афанасьевича, Варвара, изображенная им в романе «Белая гвардия»... Это была миловидная женщина с тяжелой нижней челюстью. Держалась она как разгневанная принцесса: она обиделась за своего мужа, обрисованного в отрицательном виде под фамилией Тальберг. Не сказав со мной и двух слов, она уехала. Михаил Афанасьевич был смущен». Это сцена произошла в 1925-м или в 1926 г. (еще до мхатовской премьеры), и контакты жившей в Киеве сестры с братом практически прекратились.

Муж В.А. Булгаковой, Леонид Сергеевич Карум (см.), был старше своей жены на 7 лет и пережил ее на 12. Он был выходец из прибалтийских немцев. На момент женитьбы на Варе Булгаковой он — кадровый офицер, будущий выпускник Петербургской Военно-юридической академии в звании капитана. Молодая семья переезжает в Петроград, затем в Москву, в мае 1918 г. они вернулись в Киев. Л.С. Карум служил у гетмана П.П. Скоропадского, потом — в белой Астраханской армии полковником, председателем суда. С осени 1919 г. — в Добровольческой армии, преподавателем права в стрелковой школе в Феодосии, там остался и при красных. С ним была и жена; в 1921 г. он вместе со школой вернулся в Киев, где продолжал преподавание права и служил военруком. Несмотря на то что Карум еще в Крыму порвал с белым движением, а потом перешел к большевикам, преподавая в партшколе и Народном университете, он, как бывший белогвардеец, в 1931 г. был арестован, после лагеря был сослан в Новосибирск, где дожил до 80 лет. Преподавал немецкий язык и латынь.

Позже Леонид Сергеевич Карум написал книгу мемуаров «Моя жизнь. Рассказ без вранья». Но образа Тальберга своему шурину так и не простил. В 1967 г., незадолго до смерти, он написал эссе «Горе от таланта». Перефразировав название знаменитой грибоедовской комедии, он пишет биографическое исследование о семье Булгаковых, о самом своем родственнике-писателе и о романе «Белая гвардия» (изданном в полном виде в 1966 г. в Москве), пишет мстительно, зло, с физиологическими и раблезианскими подробностями (хочется ради справедливости отметить, что, передавая в 1980-х гг. киевскому представителю архива Музея М.А. Булгакова рукописи отца, И.Л. Карум буквально со слезами рвала и сжигала листы с наиболее «откровенными» местами).

Вот «зарисовка» известного уже нам визита В.А. Карум в Москву в 1925 г.: «На Рождество... Варенька ездила... в Москву... Вареньке пришлось на несколько дней поселиться у Михаила. В это время Михаил был уже второй раз женат на разведенной жене фельетониста Василевского (Не-Буква) Любови Белозерской. Варенька была в ужасе от их жизни. Большую часть суток они проводили в кровати, раздетые, хлопая друг друга пониже спины и приговаривая: «Чья это жопочка?». Когда же Михаил был одет и уходил из дому, он говорил Вареньке: «Люба — это мой крест», — и горько при этом вздыхал... Я видел его после 1923 года один раз. Когда я, потеряв в Киеве и военную, и гражданскую службу, приехал в Москву и остановился, как всегда, у Нади, я, подымаясь по лестнице к Наде, видел его оттуда спускающимся. Мы сделали вид, что не узнали друг друга...».

Наследники и потомки Карума (его дочь, внуки) не считали отношения Леонида Сергеевича и Михаила Афанасьевича безнадежно испорченными, хотя и признавали их былую вражду. Дочь Л.С. Карума, Ирина Леонидовна (род. 10 апреля 1921 г. в Феодосии), врач по образованию, оставила в 1988 г. очень теплые воспоминания о семьях своих тетушек. А о взаимоотношениях отца с М.А. Булгаковым она пишет достаточно сдержанно и деликатно: «Был с Михаилом Афанасьевичем в натянутых отношениях и мой отец, который никак не мог ему простить то, что он наделил Тальберга чертами моего отца. Действительно, Тальберг описан как немец из Риги, является мужем Елены, прообразом которой была моя мама. Быть может, Михаил Афанасьевич и не имел в виду папу, но все родные и знакомые решили, что это именно так. Папа был очень порядочным человеком, любил мою маму и никак не мог смириться с тем, что его принимали за подлеца Тальберга! Тем более, что в Германию он не уезжал и маму в те годы никогда не оставлял одну!..».

Ирина Леонидовна уже в почти восьмидесятилетием возрасте, сохранив прекрасную память, опубликовала обширные мемуары, посвященные ее и булгаковской семье. О детских годах в Киеве (1920-е гг.) она вспоминает так: «Древний, златоглавый, утопающий в зелени Киев я помню с четырехлетнего (?) возраста. Шел 1925 год. Прошло два года с тех пор, как наша семья переехала в большую пятикомнатную квартиру № 21 в доме № 55 на Львовской улице (теперь это улица Артема). До этого мы жили на Андреевском спуске, в доме № 13. Милая моему сердцу Львовская улица! Я помню ее со всеми подробностями, с ней связано мое счастливое детство, отрочество, школьные годы, радостные и грустные события. <...> Куда меня отпускали гулять с девочками нашего дома — был церковный двор, зеленый и тенистый, он хорошо просматривался с нашего балкона... За церковным забором начиналась территория Покровского женского монастыря. Этот монастырь имел две церкви: Большой собор, который был закрыт, и церковь в его подвале, в которой шли службы. В эту церковь ходили бабушка (Мария Федоровна Миотийская (Карум), мать Л.С. Карума. — Б.М.), мама и я. Папа не был верующим к большому огорчению его матери, однако не возражал против празднования религиозных праздников и посещения церкви.

Мама, в отличие от своих сестер, была верующей и относилась к религии очень серьезно. О ней она имела собственное мнение, собственное суждение, свои философские взгляды. Она не была фанатичной, она верила в Бога, если можно так сказать, — интеллигентно. Когда я родилась, папа хотел мне дать имя Изольда, но мама даже не обратила внимания на это предложение, так как меня должны были крестить. И меня крестили, и дали мне имя Ирина. Моей крестной матерью была старшая сестра мамы Вера Афанасьевна, а крестным отцом — мамин отчим Иван Павлович Воскресенский; моя святая угодница — мученица Ирина, а день моего ангела (именины) — 18 мая по новому стилю (5 мая по старому).

На Львовской улице стояла «моя» школа № 55, бывшая гимназия Жеребцовой. Внешне она напоминала обычный многоэтажный дом: прямо с тротуара поднималась ступенька, которая вела к узкому подъезду; своего двора школа не имела. Класс, в котором я училась, был многолюдным, шумным, неорганизованным, без каких-либо выдающихся учеников. Поскольку наша школа обучала на русском языке, в нашем классе были дети в основном еврейской национальности, их фамилии я помню до сих пор. В годы Великой Отечественной войны я часто вспоминала моих одноклассников. Где они сейчас, что с ними, живы ли? Не постигла ли их страшная участь жертв Бабьего Яра? Как-то через много лет после моего отъезда из Киева в Новосибирск я неожиданно получила письмо и фотографию от моего одноклассника Лени Проха (брат покойного Л. Проха, ныне здравствующий Леонид Иегудович Прох живет в Киеве. — Б.М.). Письмо было очень теплым, и я, конечно, ответила ему <...>. Наш дом стоял на углу улицы Гоголевской, которая была зеленой, с особняками, окруженными садами, очень крутая, спокойная и малолюдная. Папа ходил на службу по ней ежедневно, спускаясь к Павловскому скверу, рядом с которым была остановка трамвая № 5, на нем он ездил на работу.

Жизнь в нашем доме шла спокойно, счастливо и дружно. С нами вместе жила старшая сестра мамы Вера Афанасьевна Булгакова и ее двоюродный брат Константин Петрович Булгаков. Его отец, Петр Иванович, был родным братом моего дедушки, он много лет служил миссионером в Японии и умер там от тяжелого заболевания «бери-бери» (по другим данным он умер в США, в Сан-Франциско 22 января 1937 г. — Б.М.). Умерла позднее и его жена. Остались два их сына — Коля и Костя, которые воспитывались в семье Афанасия Ивановича; их называли «японцами». <...> В 20-е годы папа был военным юристом, имел звание комбрига и преподавал в Военной школе имени С.С. Каменева, а также был военруком в КИНХе (Киевский институт народного хозяйства. — Б.М.). Я помню его высокого, стройного, в военной форме с ромбом в красных петлицах. Запомнила я его верхом на белом коне, когда он проезжал на маневры в район Лукьяновки мимо нашего дома. Мама и я, стоя на балконе, махали ему руками, а он отдавал нам честь. Я была за него горда и счастлива. <...> Папа в покрытой снегом буденовке с красной звездой и в заснеженной шинели. Таким я его запомнила на всю жизнь...

Моя мама в те годы была молодой, красивой, веселой и энергичной женщиной, всегда элегантно и с большим вкусом одетой. Красивые и нарядные вещи ей часто покупал ее двоюродный брат Константин Петрович, работавший в АРА (американо-российская ассоциация). Я помню, он дарил ей французские духи «Лориган-де-Коти». <...> Каждую зиму мы с нетерпением ждали лета с поездками в Святошино и Пущу-Водицу, прогулками в Ботаническом саду, с посещением Байкового кладбища к могилам бабушки Варвары Михайловны и дедушки Афанасия Ивановича Булгаковых. Но самым важным событием лета была жизнь на даче. Каждый год, весной, папа отправлялся «снимать» дом у одних и тех же хозяев в деревне Сподирец. <...> Там мы всегда жили большой, дружной семьей. Из Москвы приезжали сестры мамы, Надежда и Елена с мужьями, привозили и моих двоюродных сестер — Ольгу и Леночку Земских.

Компания собиралась шумная и веселая. Сестры Булгаковы разговаривали громко и одновременно, перебивая друг друга, пересыпая любой рассказ шутками, остроумными сравнениями, восклицаниями. До конца своих дней буду помнить моих любимых, дорогих, родных тетей, дядю Андрюшу и дядю Мишу. Я закрываю глаза и вижу большой стол, стоявший на веранде дачи, за которым они все сидят, живые и ощутимые. Тогда мне казалось, что эта жизнь будет длиться вечно...

В конце двадцатых годов никто из наших родственников в Киеве не жил: брат мамы — Михаил Афанасьевич и ее сестры жили в Москве; в том же городе жили сестра моей бабушки, Александра Михайловна Бархатова с дочерью, и два бабушкиных брата — Михаил и Николай Покровские. В Москву уехала от нас Вера Афанасьевна, а двоюродный брат мамы Константин Булгаков уехал в Америку с АРА (потом он жил в Мексике).

Но в Киеве жили два замечательных человека, близкие нашей семье, с которыми мы были связаны крепкими узами любви и дружбы, — это Софья Николаевна Давидович (урожденная Лаппа) и Иван Павлович Воскресенский. Софья Николаевна была родной тетей (по отцу) жены Михаила Афанасьевича Булгакова — Татьяны Лаппа и самой близкой подругой моей бабушки Варвары Михайловны. Это была высокообразованная, энергичная, добрая и заботливая женщина. Волею судьбы она жила в одном доме с нами, даже в одном подъезде. Будучи вдовой и не имея детей, она организовала в своих двух комнатах большой квартиры частный детский сад. Когда мне исполнилось пять (?) лет, меня туда отдали. О Софье Николаевне я всегда вспоминаю с большим теплом и любовью. Прошло много лет, и я встретилась с ней в Новосибирске, куда она приехала к тогда еще холостому внучатному племяннику (Ю. Балицкому. — Б.М.)... Последний раз я видела ее в глубокой старости, ей было уже около девяноста лет, но она была такой же заботливой и улыбающейся.

А Иван Павлович Воскресенский, как я уже упоминала, был отчимом моей мамы, ее сестер и братьев. Скромный, не очень разговорчивый, но приветливый, мягкий и добрый человек. Он был врачом-терапевтом. К моей маме он относился с трогательной заботой и вниманием. В те годы, о которых я пишу, уже ушла из жизни Варвара Михайловна, которую, по словам мамы, он любил горячо и преданно. В Киеве жила только моя мама из большой и дорогой для него семьи Булгаковых, и всю свою любовь, предназначенную для дочерей и сыновей моей бабушки, он отдавал моей маме. У Ивана Павловича мы бывали довольно часто. Жил он на Андреевском спуске, в доме № 38, на втором этаже, в большой квартире. Мне запомнилась просторная столовая, в центре которой стоял большой резной дубовый стол, покрытый белой скатертью, а над ним висела бронзовая лампа. Летом на этом столе появлялся лежащий на блюде огромный арбуз. Это было фирменное блюдо Ивана Павловича. Иногда мама и я приезжали к нему на работу. Он вел терапевтические приемы в каком-то учреждении на Крещатике. Если мне не изменяет память, это был Центральный почтамт. Прием шел на первом этаже. Большую часть небольшого кабинета занимал письменный стол, на котором неизменно стоял деревянный стетоскоп и за которым сидел Иван Павлович всегда в белоснежном халате. Когда мы с мамой входили в его кабинет, он поспешно вставал, целовал нас, усаживая маму в стоявшее рядом кресло, а меня сажал к себе на колени, выдвигая ящик стола, и говорил: «Ну, ищи», и я находила в нем всегда плитку шоколада или красивую коробку шоколадных конфет, которые у него никогда не переводились... <...>.

К нам в Киев часто приезжали родственники и мамы, и папы. Однажды, вернувшись из детского сада, я увидела сидящего на диване рядом с мамой высокого, стройного, голубоглазого блондина, похожего на маму, которая позвала меня к себе и сказала, чтобы я познакомилась с дядей Мишей — Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Он взял меня за руку, улыбнулся мне, спросил, слушаюсь ли я родителей, похвалил за успехи в детском саду и быстро потерял ко мне интерес. До прихода со службы папы дядя Миша разговаривал с мамой при закрытых дверях, к которым я подходила много раз, надеясь, что меня позовут в гостиную. Поздно вечером, лежа в своей постели, я слышала громкий голос своего дяди, который рассказывал, очевидно, веселые вещи, так как из столовой доносился дружный смех взрослых. На другой день я застала Михаила Афанасьевича в гостиной, он напевал арии из опер, аккомпанируя себе на фортепиано... Я помню еще один приезд Михаила Афанасьевича к нам в Киев. На этот раз он приезжал вместе с писателем Валентином Катаевым и остановился не у нас в доме, а в гостинице, не желая, очевидно, оставлять своего друга в одиночестве. Мама усиленно приглашала обоих жить у нас, но они отказались. Приходили они ежедневно, и опять слышались в нашей квартире громкие молодые мужские голоса. Взрывы смеха, фортепианная музыка, а иногда и пение какого-нибудь доморощенного певца, поклонника оперного искусства и русского старинного романса... <...>».

Следует заметить, что в процитированном фрагменте мемуаров Ирины Леонидовны Карум есть одна хронологическая загадка, касающаяся первого, по ее словам, приезда М.А. Булгакова в Киев.

Дело в том, что писатель как корреспондент газеты «Накануне» пробыл в командировке в Киеве с 21 апреля по 10 мая 1923 г., результатом чего была публикация очерка «Киев-город» в этой газете за 6 июля. Там речь идет о «трехлетней племяннице» автора, комментирующей выполненный в кубистической манере черный монумент К. Маркса на Думской площади. Не подвергая сомнениям интеллектуальные способности двухлетней крохи (И.Л. Карум родилась 10 апреля 1921 г.), зададимся вопросом: подвела ли память Ирину Леонидовну, помнящую себя «с четырехлетнего возраста» и увидевшую «дядю Мишу» в пять лет, или ошибся (слукавил) уже сам Михаил Афанасьевич в своих творческих целях? Ответ вряд ли найдется, а вот сведения о том, что писатель приезжал в свой родной город именно с В.П. Катаевым (весной 1923 г. и в августе 1928 г.), мы узнаем впервые из воспоминаний Ирины Леонидовны и мемуаров ее отца.

Прошли годы. И киевляне-булгаковцы (А.П. Кончаловский и Д.В. Шленский), посетившие И.Л. Карум в октябре 1990 г., нашли ее живущей в центре Новосибирска, рядом с Оперным театром в многоэтажном доме, который был выстроен специально для актеров. Гостей поразили стены однокомнатной квартиры, сплошь завешанные многочисленными деревянными и керамическими цветными тарелками и блюдами, ярко раскрашенными масками. Оказалось, что это увлечение мужа Ирины Леонидовны, Виталия Ивановича, скрипача оркестра Новосибирского оперного театра. Хозяйка в ответ на расспросы гостей рассказала, как ее мать, после ареста и ссылки отца, решила покинуть Киев и отправиться с ней в Сибирь, для того, чтобы быть ближе к мужу. Здесь Ирина Леонидовна закончила школу, институт, работала врачом на сибирских шахтах. А в 1942 г. вышла замуж за военного летчика и до 1965 г. путешествовала с ним по стране и за ее пределами. В настоящее время Ирина Леонидовна на пенсии, а до ухода на заслуженный отдых работала ведущим специалистом в Новосибирской клинике Института травматологии и ортопедии (НИИТО), в свое время возглавляемом известным хирургом и ученым Я.Л. Цивьяном. Имеет двух сыновей, которые уже со своими семьями живут отдельно.

Ирина Леонидовна была трижды замужем: за военным летчиком Евгением Матвеевичем Горбачевым, инженером Андреем Тимофеевичем Демиденко и скрипачом Виталием Ивановичем Михайловским. У старшего сына, Владимира Андреевича (ранее Евгеньевича) Горбачева, сын, Ярослав Владимирович, у которого тоже сын — Кирилл; а у другого его сына, Евгения Владимировича, дочь Тася. И Кирилл, и Тася — правнук и правнучка Ирины Леонидовны, а значит, и праправнучатые племянник и племянница Булгакова, его кровные родственники. В другом браке, с Андреем Тимофеевичем Демиденко, у И.Л. Карум также сын, Александр Андреевич, у которого тоже сын — и внук Ирины Леонидовны — Матвей Александрович, приходящийся правнучатым племянником писателю. Дети, внуки Ирины Леонидовны воспитаны в чувстве уважения и к Леониду Сергеевичу Каруму, и к Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Один из сыновей, В.А. Горбачев, так пишет о своих знаменитых предках: «Леонид Сергеевич Карум всю свою жизнь был порядочным и добрым человеком и сохранил эти черты, несмотря на аресты, тюрьмы, ссылку. И он был умным, незаурядным человеком, человеком не сегодняшнего дня в части воспитания и культуры, не был также он ни мелочным, ни мстительным — был выше этого. Да ведь и инцидент с Тальбергом надуман и раздут заинтересованными людьми. Сам Леонид Сергеевич никогда не воспринимал себя Тальбергом, зная, что и Булгаков не подозревал в Тальберге Карума. Бабушка — да, обиделась на брата за неосторожный литературный прием, дед же никогда не придавал этому значения, как писателя Булгакова Леонид Сергеевич уважал».

Булгакова Варвара Афанасьевна. 1913 г.

Булгакова Варвара Афанасьевна и Карум Леонид Сергеевич. 1917 г.

Сестры Булгаковы: Надя (слева) и Варя (справа) с подругой Мусей Лисянской. 1915 г.

Булгакова Варвара Афанасьевна. Середина 1920-х гг.

Ирочка Карум. 1920-е гг.

Карум Ирина Леонидовна. 1955 г. (Архив А.А. Курушина)

Сестры Булгаковы: Вера Афанасьевна и Варвара Афанасьевна. 1910-е гг.

Булгакова Варвара Афанасьевна. 1915 г.

Булгакова (Карум) Варвара Афанасьевна. 1928 г.

Семья Булгаковых с родственниками и друзьями. 1913 г. Сидят, слева направо, в первом ряду: Надя, Татьяна Лаппа, Лёля (Елена). Варя, Муся Лисянская; во втором ряду: Михаил Михайлович Покровский, Вера, Варвара Михайловна, Николай Михайлович Покровский, Иван Павлович Воскресенский; в третьем ряду: Михаил, Борис Богданов, Ирина Лукинична Цитович (Булгакова)