Чаще всего слова со значением запаха и тактильного ощущения используются автором в прямом номинативном значении:
1. «Всегда в конце декабря пахло хвоей» [Белая гвардия, 2: 84];
2. «Из кухни пахло жареной бараниной» [Театральный роман, 1: 424];
3. «Пахло луком из подвала теткиного дома» [Мастер и Маргарита, 5: 157];
4. «Уже под ногой я ощутил что-то мягкое и скользкое <...>, увидел, что это кусок лососины» [Театральный роман, 1: 442];
5. «Горячая, как лава, жижа обжигала руки» [Мастер и Маргарита, 5: 386].
Лексика со значением вкуса используется автором произведений в прямом значении очень редко: «Прикоснулся к чему-то сладкому и холодному» [Белая гвардия, 2: 287].
Функционирование лексики ЛСП «Запах», «Вкус», «Осязание» в прямом значении связано, таким образом, с реализацией номинативно-иллюстративной функции.
Иные функции выполняют лексемы ЛСП «Запах», «Вкус», «Осязание», используемые в переносных значениях. Выделим следующие типы метафорических моделей:
«чувственное восприятие — человек»:
• «Колючие глаза Римского» [Мастер и Маргарита, 5: 268]. В данном микроконтексте с помощью метафорического значения прилагательного колючий — «насмешливо-злой, язвительный» [МАС, 2: 89] автор не только создает портрет героя, но и выражает свою оценку.
Метафорическая модель «чувственное восприятие» — «эмоциональная сфера человека», ярко воплощена в таких типах метафорических ассоциаций, как
«осязательные впечатления — эмоционально-интеллектуальная сфера»:
• «Мысли Елены передались ему и жгли его уже много минут» [Белая гвардия, 2: 126]. Реализовано переносное значение глагола жечь «причинять нравственные страдания, мучить, тревожить» [МАС, 1: 480].
• «Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке» [Мастер и Маргарита, 5: 131]. В данном микроконтексте передано ощущение ошибки, вины, охватившее Пилата, который предал Иешуа смерти. Данное чувство изображено не только на уровне тонкой материи, мыслей, но и переходит на уровень физических ощущений: похолодеть на солнцепеке. Семы «становиться холодным» и «испытывать ужас», накладываясь друг на друга в семантической структуре глагола похолодеть, образуют необычный индивидуально-авторский оттенок значения, при этом подчеркивается высокая степень ужаса, чему способствует оксюмороническое соединение слов «похолодеть на солнцепеке».
«осязательные впечатления — речь»:
• «Весьма принужденно и сухо Григорий Данилович осведомился» [Мастер и Маргарита, 5: 228]; «Сухо ответил Бомбардов» [Театральный роман, 1: 505]. В данных микроконтекстах реализуется языковое переносное значение у наречия сухо, производного от прилагательного сухой, имеющего переносное значение «сдержанный, холодный, неприветливый, неласковый» [МАС, 4: 311 см. значение прил. сухой].
• «Бомбардов сказал <...> с неожиданной для него теплотой в голосе» [Театральный роман, 1: 547]. В составе сем существительного теплота реализовано переносное значение «сердечность, доброта, ласка, сердечное отношение к кому-либо» [МАС, 4: 355].
• «Сказал холодно Бомбардов» [Театральный роман, 1: 504]. В семантике производного от прилагательного наречия холодно реализуется под воздействием микроконтекста переносное значение «сурово, строго, недоброжелательно» [МАС, 4: 617 см. значение прил. холодный].
«осязательные впечатления» — «эмоции»:
• «Турбин выпустил рукав и в холодном бешенстве начал рыскать глазами по шапкам» [Белая гвардия, 2: 166]; «На лице ее выразилась холодная досада» [Мастер и Маргарита, 5: 449]. В данных контекстах реализовано общеязыковое переносное значение номинации холодный «сдержанный в проявлении чувства»; однако надо отметить, что это значение выступает в первом примере в осложненном варианте, так как синтагма «холодное бешенство» представляет собой оксюморон.
• Ярко передана ненависть героев через ЛСП «Осязание», языковые единицы которого, теряя сему «осязание», развивают переносные окказиональные значения: «Но через ноги ледяной водой вернулась ярость и кипятком вышла изо рта на бегу» [Белая гвардия, 2: 279], «Вот эти последние ненавидели большевиков ненавистью горячей и прямой, той, которая может двинуть в драку» [Белая гвардия, 2: 133]. На духовное, нематериальное переносятся явления материального, осязаемого мира, в результате передается высокая степень проявления чувства ненависти, переполнявшей героев.
• «Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев — гнев бессилия» [Мастер и Маргарита, 5: 131]. С помощью слов ЛСП «Осязания» автор предельно точно показывает страх и гнев Пилата.
«вкусовые впечатления» — «эмоции»:
• «Теперь Иван лежал в сладкой истоме...» [Мастер и Маргарита, 5: 224]. В созданном автором именном словосочетании «сладкая истома» субстантив не имеет вкусовых признаков. В данном контексте передается удовольствие, испытываемое героем.
• «В порыве мгновения к сердцу подкралась щемящая грусть, но очень быстро она сменилась сладковатой тревогой, бродячим цыганским волнением» [Мастер и Маргарита, 5: 521]. Обратим внимание на использование прилагательного сладковатый в составе оксюморона сладковатой тревогой. Слово тревога обозначает «сильное душевное волнение, беспокойство, вызываемое чем-л. (обычно опасениями, страхом)» [МАС, 4: 402], прилагательное же сладковатый семантически противопоставляется этому существительному, поскольку в его смысловую структуру входит сема «приятная». Таким образом, в оксюмороне существительное тревога в сочетании с названным прилагательным утрачивает сему «в ожидании опасности» и приобретает новый семантический оттенок «приятное волнение».
• Отметим особенность функционирования фразеологизма с прилагательным горький в следующем примере: «...Приходилось пить горькую чашу ответственности» [Мастер и Маргарита, 5: 265]. Здесь можно увидеть некоторое трансформирование фразеологизма в связи с тем, что необычна его синтагматическая связь с существительным ответственность. В общеязыковом фразеологизме «пить горькую чашу» — испытать, изведать в полной мере какие-л. страдания, горести» в результате его связи с названным существительным усиливается общеязыковая семантика прилагательного «горестный, тягостный» подчеркиванием меры проявления признака (полная мера).
• «Утром с газетных листков оно <слово «Петлюра»> капало в кофе, и божественный напиток немедленно превращался во рту в неприятнейшие помои» [Белая гвардия, 2: 152]. Здесь у слова помои проявляется его переносное значение «какая-л. жидкость, неприятная на вкус» [МАС, 3: 283], но при этом передается восприятие персонажем вкуса пищи в такой момент, когда он испытывает психологический дискомфорт, отрицательные эмоции, в связи с чем «божественный напиток» превращается в свою противоположность. В результате оказываются антонимически противопоставлены две синтагмы: божественный напиток — неприятнейшие помои.
«чувственное восприятие» — «движение жидкости»:
• «Резко бьет нашатырный отчаянный спирт» [Белая гвардия, 2: 123]. В семантической структуре глагола «бить» в значении «вытекать стремительной струей» под влиянием контекста исчезает сема «вытекать» и на основе сходства образа действия появляются семы «сильно пахнуть». Таким образом, формируется окказиональное переносное значение глагола бить — сильно запахнуть, бить стремительной струей.
• «Из сада через ограду выливалась волна запаха миртов и акаций с гефсиманских садов» [Мастер и Маргарита, 5: 452]. В данном микроконтексте формируется метафора «выливалась волна запахов мирта и акаций» на основе сходства движения запаха и воды.
Семантика слов семантического комплекса «Вода», использованных в данных метафорических контекстах, расширяется и преобразуется, данные лексемы приобретают сему «запах».
Таким образом, языковые единицы ЛСП «Осязание», «Запах», «Вкус» в переносных значениях используются для реализации таких эстетических функций, как эмотивная, образная и оценочная.
Эстетическое значение слова может актуализироваться с помощью столкновения лексем ЛСП «Осязание» или «Запах» с оценочными словами. Например, «Божественным жаром пышут трубы, греющие эшелоны» [Белая гвардия, 2: 368]; «Доживал свои дни на этой дьявольской жаре мутноватый ручей» [Мастер и Маргарита, 5: 289]; «Страшнейший мороз хлынул в комнату» [Белая гвардия, 2: 273]; «При каждом слове кто-то втыкал ему иголку в мозг, причиняя адскую боль» [Мастер и Маргарита, 5: 180]; «Пахло противным денатуратом, в тазу таяла снежная гора» [Белая гвардия, 2: 96]; Одуряющий запах шампанского поднимался из бассейна» [Мастер и Маргарита, 5: 401]; «Жадно втянул в нос нестерпимую резь — запах нашатыря из склянки» [Белая гвардия, 2: 346]. В данных контекстах писатель не только передает физические ощущения персонажей, но и показывает эмоциональную реакцию героя на какое-либо ощущение.
Нередко значение слов ЛСП «Запах» в тексте может актуализироваться через подбор лексем, с помощью которых создается смешанный, «слитный» запах: «Турбина на расстоянии аршина обдал тяжелый запах перегоревшего спирта и луку» [Белая гвардия, 2: 227]; «Пахло мятой и еще какой-то приятной травой» [Театральный роман, 1: 507]; «Пахло мышами, плесенью, ворчливой сонной скукой» [Белая гвардия, 2: 112]; «И пахло жженым кофе, потом, спиртом и французскими духами» [Белая гвардия, 2: 130]; «...Вся передняя наполнилась запахом эфира, валерьянки и еще какой-то тошной мерзости» [Мастер и Маргарита, 5: 319].
Значения слов ЛСП «Осязание» (прямые и переносные) в прозе писателя могут актуализироваться с помощью такого приема, как лексический повтор. Например, «А девица подошла вплотную к администратору и положила ладони рук ему на плечи. Волосы Варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал, что ладони эти холоднее, что они холодны ледяным холодом» [Мастер и Маргарита, 5: 221]. В рамках этого контекста автор подчеркивает, что Гелла не является частью природного естества, как Воланд, она — представитель «мертвого» мира, поэтому ее руки «холодны ледяным холодом».
Лексический повтор используется для создания образа героя, для описания его эмоционального состояния. Так, с помощью повтора показаны отчаяние и безысходность, охватившие Маргариту: «...Она припала ко мне, вся мокрая, с мокрыми щеками и развившимися волосами, дрожащая <...> ...Она повалилась на диван и заплакала...» [Мастер и Маргарита, 5: 259].
Лексический повтор может быть использован в том случае, если автору необходимо подчеркнуть интенсивность того или иного вида ощущения: «Бледный Василиса пошатнулся, чувствуя острую боль и тоску от удара острого кулака» [Белая гвардия, 2: 307].
Другой прием актуализации значения слов ЛСП «Осязание» — сравнения. Среди них можно отметить устойчивые обороты, например: «Горячая, как лава, жижа обжигала руки» [Мастер и Маргарита, 5: 386]; «Вода оказалась теплой, как в бане» [Мастер и Маргарита, 5: 370]; «Острая боль, как от иглы, вдруг пронзила правую руку Маргариты» [Мастер и Маргарита, 5: 399]; «Рука онемела и стала тяжелая, как чугунная» [Белая гвардия, 2: 287], и индивидуально-авторские сравнения, не зафиксированные в словарях: «Он увидел его в очень теплом сне и даже хотел отстранить рукой, как холодное слово» [Белая гвардия, 2: 195]; «У мадам Анжу печка раскалилась, как черт...» [Белая гвардия, 2: 183]. С помощью этого тропа писатель раскрывает не только ощущения героев, но и создает портреты персонажей. Так, например, М.А. Булгаков, подчеркивая двойственность образа Воланда, который, являясь силой «тьмы», одновременно есть часть жизненной стихии, использует слова ЛСП «Осязание»: «Положил свою тяжелую, как будто каменную, и в то же время горячую, как огонь, руку, на плечо Маргариты» [Мастер и Маргарита, 5: 382]. Несущий смерть не может иметь «горячую, как огонь, руку».
Таким образом, актуализация прямых и переносных значений единиц ЛСП «Осязание» и «Вкус» связана с использованием лексического повтора, столкновения номинаций со значением осязания с оценочной лексикой, использованием сравнительных конструкций.
Из трех рассмотренных микрополей эстетической значимостью выделяются слова ЛСП «Запах» и «Осязание», которые не редко передают символические значения. Так, в романе «Мастер и Маргарита» символика номинаций, обозначающих запах масла роз, преследующего героев и в московских, и в ершалаимских главах, связана с традиционным представлением христианской религии о розах как олицетворении Христа и христианства. Наверное, поэтому запах роз становится неким недобрым знаком для прокуратора, отдавшего приказ о казни праведного Иешуа: «Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя <...> ...И к горьковатому дыму, свидетельствующему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух» [Мастер и Маргарита, 5: 111—112]. Понтия Пилата не раздражают ни запах коней, ни запах горького дыма, а причиняет страдания именно запах роз, изображенный с помощью приема варьирования повторяющихся обозначений запаха. Данный способ описания запаха призван подчеркнуть его интенсивность и негативную оценку Пилатом, которая актуализируется дважды. Использование синестезии (сочетание слов со значением осязания и запаха — жирный дух) создает эффект осязаемости запаха, прокуратор настолько его не любит, что чувствует кожей. К этой характеристике запаха присоединяется оценочная лексика (проклятый), еще более подчеркивая негативное восприятие «розового» запаха персонажем.
Таким образом, запах розового масла становится предвестием духовной смерти и мучительного бессмертия прокуратора на много тысяч лун.
В московских главах романа запах роз на балу Сатаны — неотъемлемая часть праздника смерти и возрождения, праздника в память о событиях двухтысячной давности, также сопровождавшихся запахом роз. Розы здесь — и аллегория Христа, память о пролитой крови, и символ любви Мастера и Маргариты, и предвестие их скорой смерти: «Кровавая мантия сменилась другою — густой, прозрачной, розоватой, и у Маргариты закружилась голова от розового масла» [Мастер и Маргарита, 5: 389].
Одорическая лексика используется автором при описании отличительных черт персонажей. Так, запахи смолы, склепа, серы, ладана, традиционно ассоциируемые с нечистой силой, служат характеристикой сатаны и его свиты: «В комнате пахло серой и смолой» [Мастер и Маргарита, 5: 380]; «Рама широко распахнулась. Но вместо ночной свежести и аромата лип в комнату ворвался запах погреба» [Мастер и Маргарита, 5: 271]; «Тление на глазах Маргариты охватило зал, над ним потек запах склепа» [Мастер и Маргарита, 5: 406], «Пахло не только жареным, но еще какими-то крепчайшими духами и ладаном...» [Мастер и Маргарита, 5: 325].
Обозначения запахов в произведении образуют оппозиции, значимые для текста в целом. Так, в романе противопоставляются запахи Москвы и природы.
«Сидящие на стульях <...> серьезно страдали от духоты. Ни одна свежая струя не проникала в открытые окна. Москва отдавала накопленный за день в асфальте жар, и ясно было, что ночь не принесет облегчения. Пахло луком из подвала теткиного дома...» [Мастер и Маргарита, 5: 156—157]. В данном микроконтексте помимо описания духоты в доме Грибоедова, иносказательно говорится о том, что нет среди литераторов творческих людей, настоящих художников, они страдают от духоты лицемерных отношений, принятых в их обществе. Душная атмосфера пропитана тяжелым запахом лука. Таким образом, в этом контексте одновременно реализованы два значения слова «духота», прямое и переносное: духота становится символом обывательского существования горожан.
Для Москвы, сатирически изображаемой автором, характерны неприятные запахи нефти и гнили: «Иван ласточкой кинулся в воду <...>. Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов береговых фонарей» [Мастер и Маргарита, 5: 150]; «Но лишь только исчез грязный снег с тротуаров и мостовых, лишь только потянуло в форточки гниловатым беспокойным ветром весны, Маргарита Николаевна затосковала...» [Мастер и Маргарита, 5: 338].
В квартире Маргариты, несчастной без любви Мастера, «...Пахло духами. Кроме того, в нее доносился откуда-то запах раскаленного утюга» [Мастер и Маргарита, 5: 352].
Душной атмосфере Москвы, наполненной запахами нефти, гнили, раскаленного утюга, духов, противопоставлен «светлый», свежий запах лесов, другого пространства, связанного с простором, волей, свободой: «Ей показалось, что пахнет болотной тиной. Кончиком пальца Маргарита выложила небольшой мазочек крема на ладонь, причем сильнее запахло болотными травами и лесом...» [Мастер и Маргарита, 5: 353]; «Земля шла к ней, и Маргариту уже обдавало запахом зеленеющих лесов» [Мастер и Маргарита, 5: 367].
Таким образом, с помощью обозначения запаха автор не только маркирует разные пространства, город и природу, но и дает авторскую оценку: «тяжелые» (запах раскаленного утюга) или искусственные (запах духов) запахи города противопоставлены благоуханию лесов и трав.
Через запахи автор раскрывает образ счастья, разный у разных персонажей. Так, для москвичей является счастьем быть обладателем билета Массолита — своеобразного пропуска в достойную жизнь: «...Нечего было и мечтать овладеть членским массолитским билетом, коричневым, пахнущим дорогой кожей, с золотой широкой каймой — известным всей Москве билетом» [Мастер и Маргарита, 5: 154—155].
Понятие «счастья», соотносимое с запахом дорогой кожи, дополняется запахом денег: «Запах также не оставлял никаких сомнений: это был ни с чем по прелести несравнимый запах только что отпечатанных денег. Сперва веселье, а потом изумление охватило весь театр» [Мастер и Маргарита, 5: 232]. В данном микроконтексте с помощью слов ЛСП «Запах» образно показано, что для людей деньги — самое главная жизненная ценность. Таким образом, счастье, в представлении определенной части москвичей, имеет свой запах — запах денег и дорогой кожи.
Для Мастера и Маргариты счастье — это любовь, которая сопровождается запахом сирени и весны: «Но внезапно наступила весна, и сквозь мутные стекла увидел я сперва голые, а затем одевающиеся в зелень кусты сирени. <...> Необыкновенно пахнет сирень!» [Мастер и Маргарита, 5: 249]; «С каждым днем все сильнее зеленеющие липы и ветла за окном источали весенний запах, и начинающийся ветерок заносил его в подвал» [Мастер и Маргарита, 5: 508].
Таким образом, в романе «Мастер и Маргарита» слова со значением запаха могут отражать изменения в судьбе персонажа (запах розового масла символизирует гибель героев и любовь Мастера и Маргариты, запахи трав и лесов сопровождают превращение Маргариты в ведьму), с их помощью маркируется пространство (город и природа), одоративная лексика может лежать в основе характерных черт персонажа (запахи смолы, ладана, серы, склепа — атрибут портрета нечистой силы).
Интересным в плане реализации эстетической значимости слов ЛСП «Осязание» представляется начало романа «Мастер и Маргарита»: «В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан» [Мастер и Маргарита, 5: 97], «В тот час, когда уж, кажется, сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, никто не пришел под липы...» [Мастер и Маргарита, 5: 97—98]. Такое пристальное внимание писателя к описанию жары можно объяснить тем, что жара становится предвозвестником появления нечистой силы и необычайных событий в городе. Именно из знойного воздуха появляется Фагот. «И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида» [Мастер и Маргарита, 5: 97]. Кроме того, под воздействием жары и лучей солнца происходит действие в Ершалаиме. Жара и свет солнца с первых строк романа становятся лейтмотивными словами.
Под знаком жары, сопровождаемой губительными лучами безжалостного солнца, длятся часы казни на Лысой горе, которая прекращается с исчезновением солнца: «Жар еще невыносим» [Мастер и Маргарита, 5: 288], «...В жидкой тени тощих тутовых деревьев доживал свои дни на этой дьявольской жаре мутноватый ручей» [Мастер и Маргарита, 5: 289], «Солнце сожгло толпу и погнало ее обратно в Ершалаим» [Мастер и Маргарита, 5: 289]. Метафорическое использование глагола сжечь и эмоционально-экспрессивный эпитет дьявольский передают степень проявления жары.
Таким образом, номинации, имеющие в семантической структуре сему «жаркий» реализуют в романе символическое значение «злое начало», «смерть», «гибель».
В другом художественном тексте, «Белая гвардия», символика номинаций со значением запаха и осязания взаимосвязана и основана на противопоставлении в структуре слов сем «приятный» — «неприятный» запах, «теплый» — «холодный» воздух. Так, с домом Турбиных, шляпным магазином мадам Анжу, символизирующими уходящую культуру, связаны приятные запахи духов, хвои, шоколада: Елена ездила в театр и «от рук, и меха, и губ пахло духами, а лицо было тонко и нежно напудрено...» [Белая гвардия, 2: 125]; голос Мышлаевского пахнет табаком и одеколоном, в магазине мадам Анжу «еще до сих пор пахнет духами. Нежно и слабо, но пахнет» [Белая гвардия, 2: 232]; «Всегда к конце декабря пахло хвоей» [Белая гвардия, 2: 8]; «Лучшие на свете шкапы, пахнущие таинственным старинным шоколадом» [Белая гвардия, 2: 85].
Дом Турбиных наполнен теплом: «Пышут жаром разрисованные изразцы, черные часы ходят, как тридцать лет назад: тонк-танк <...>. Жарко, уютно, кремовые шторы задернуты. Жар согревает братьев, рождает истому» [Белая гвардия, 2: 89]; «С вечера жарко натопили Саардамские изразцы, и до сих пор, до глубокой ночи, печи все еще держали тепло» [Белая гвардия, 2: 366]. Номинация жарко, находясь в одном перечислительном ряду с наречием уютно, получает положительную коннотацию, символизируя уют и гармонию.
Миру Турбиных, символизирующему жизненные начала, с первых страниц романа противопоставлена новая культура, воплощенная в образе метели. Этот образ традиционно ассоциируется с наступающей социальной катастрофой. Символическое значение образа вьюги подчеркивается автором еще раз в тексте обращением к рассказу — аллегории И. Бунина: «Перед Еленою остывающая чашка и «Господин из Сан-Франциско». Отуманенные глаза, не видя, глядят на слова: «...мрак, океан, вьюгу» [Белая гвардия, 2: 15]. Метафорическое уподобление природной стихии событиям, происходящим в романе, дополняется образом холода, мороза, врывающегося в пространство романа.
С первых страниц произведения слова «вьюга, буран» естественно сопровождаются номинациями ЛСП «Осязание» «мороз, холод»: «...В крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь» [Белая гвардия, 2: 83]; «...На теплушки налетела жгучая вьюга...» [Белая гвардия, 2: 107].
Образ холода, мороза, сила которого подчеркивается эпитетами крепкий, игольчатый, страшнейший, жгучий, пронизывает все содержание текста, посвященного трагическим событиям, и реализует символическое значение «предвестие социальных катаклизмов, смерть»: «Свет погас, и страшнейший мороз хлынул в комнату...» [Белая гвардия, 2: 273]; «Был сильный мороз. <...> Морозная дымка веяла в остывшем воздухе» [Белая гвардия, 2: 322]; «Ледяной ветер — гу-гу... — пройдет по аллеям» [Белая гвардия, 2: 186]. Не случайно наступление армии Петлюры начинается зимой, и Город превращается «...в черное обледенелое пространство...» [Белая гвардия, 2: 273].
Противопоставление символических смыслов «смерть — жизнь» ярко отражено в следующем контексте: «Здесь водка и тепло, а там мрак, буран, вьюга, замерзают юнкера...» [Белая гвардия, 2: 116].
Когда в семью Турбиных врывается новый, враждебный им мир (вместе с болезнью Алексея), то в гостиной начинают царить «Полумрак и полное молчание, в котором отвратительно пахнет лекарством...» [Белая гвардия, 2: 340], а спальня наполняется «гнойным, камфорным, сытным воздухом» [Белая гвардия, 2: 350]. На смену запаху духов Елены приходит другой — запах болезни: «Маленькая спаленка пропахла запахом йода, спирта и эфира» [Белая гвардия, 2: 270]. Эти запахи являются частью иного мира, который состоит из кровопролития, вражды, злобы, зависти.
Далее по тексту романа запах, выполняющий лейтмотивную функцию, становится все более тяжелым, насыщенным, превращаясь из запаха болезни в запах смерти, наполняющий морг, куда попадает Николай Турбин: «У самых ужасных дверей, где, несмотря на мороз, чувствовался уже страшный тяжелый запах» [Белая гвардия, 2: 342]; «Как дрова в штабелях, одни на других, лежали голые, источающие несносный, душащий человека, несмотря на нашатырь, смрад, человеческие тела» [Белая гвардия, 2: 346]. Передавая впечатление от запаха в морге, автор использует экспрессивно-оценочную лексику: страшный, несносный, смрад.
Таким образом, мир Турбиных наполнен теплом, приятными запахами духов, хвои и шоколада, а пространство нового мира показано через образы холода, метели, болезни с гнойным запахом, с запахом йода и камфары. Дается эмоциональная оценка запахам: запахи дома Турбиных — нежные, тонкие, таинственные, запахи преходящего времени — тяжелые, ужасные, сытные, смрад, который отвратительно пахнет.
На антонимии сем «приятный — неприятный» у лексем запаха (пахнуть-вонять) и слов, синтагматически сцепляющихся с лексемами «запах», «пахнуть», построено описание Города до прихода Петлюры и накануне поражения: «Город по-вечернему глухо шумел, пахло сиренью» [Белая гвардия, 2: 86], и «...Пахло жженым кофе, потом, спиртом и французскими духами...» [Белая гвардия, 2: 130]; «Воняло махоркой от владельца красных прыщей <...> и крепким второсортным табаком, который курил сам Козырь» [Белая гвардия, 2: 196]. Мирный Город пахнет сиренью, но как только в него врываются новые люди, несущие с собой разрушение, на страницах романа появляются «тяжелое» сочетание запахов жженого кофе, пота, спирта и духов, которые затем перекрывают запахи махорки и второсортного табака, впечатление от которых автор обозначает через использование экспрессивно-эмоционального слова вонять.
Таким образом, с помощью слов с семами «холодный» и «теплый», «приятный и неприятный запах» писатель разделяет пространства романа на большое (вся земля) и малое (дом Турбиных), соотносит прошедшее время (гармоничное существование героев) и настоящее (трагические события). С помощью одоративной и осязательной лексики писатель оценивает и характеризует две противоположных культуры, два времени: Белой гвардии и людей, подобных Петлюре, Козырю-Лешко.
Можно отметить своеобразную энантиосемию слов семантического комплекса «Жара» в идиостиле М.А. Булгакова (ср. их символические функции в романах «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита»).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |