Интересней всего в этом вранье то, что это вранье от первого до последнего слова.
М.А. Булгаков
Всякий город обрастает легендами. Каков город — таковы и легенды.
В Петербурге упорно говорят о появлении уже покойных владык. Трудно назвать российского императора, призрак которого не видели бы хоть когда-то. Как будто никому не являлись императоры Александр II и Александр III. Почему именно эти два исключения — не ведаю. А в Москве нет такой «традиции»: не появляются в ней цари и великие князья Московского периода русской истории. Не встает на Лобном месте ни один из первых Романовых: ни Михаил Федорович, ни Алексей Михайлович, ни Федор Алексеевич.
Ночные прохожие не встречают близ Красной площади Ивана Калиту или Ивана Третьего. Не заглядывает в неправые суды Дмитрий Шемяка.
Среди правителей Московской Руси попадались типы, в сравнении с которыми даже Петр Первый кажется иногда невинным младенцем. Петр, по крайней мере, не жарил публично своих подданных на сковородах и не замуровывал заживо надоевших любовниц.
Но не скачет улицами Москвы призрачная кавалькада опричников.
Не зашибает посохом ночных зевак Иван Четвертый.
Не слышатся стоны замученных.
Не появляются окровавленные призраки, несущие в зубах свои отрубленные руки.
В Москве нет такого пласта фольклора.
Казалось бы, Александровская слобода — ну самое место для целой вереницы жутчайших призраков — от призраков замученных до призраков самого царя. Но не существует ни одной истории про встречу с такими существами!
Уже в советское время в районе бывшей Александровской слободы вынесли некоторые геологические учреждения. В узких кругах стали рассказывать, что задержавшиеся на службе видели в окне: появляется такой рыжий... Страшный... Глаза горят... А в руке-то топор... А с топорика-то и ка-а-а-апает...
Вроде и о страшных делах речь — а трудно не засмеяться.
Удивительное дело, но в Москве даже городские мифы о царе Иване и его приспешниках — скорее веселые, чем жуткие. И поздние.
Булгаков тоже ничего не писал об этом. Читатель вправе думать иначе, я же могу видеть единственную причину: Булгаков целиком принадлежал к петербуржскому периоду нашей истории.
Можно быть москвичом по месту рождения или по выбору, но притом петербуржцем по принадлежности к цивилизации и к эпохе.
У образованного россиянина Российской империи и современной России не так уж много общего с людьми Московской земли XIV—XVIII веков. Туземная московская цивилизация была нерефлексивна. И бесчувственна. И бессовестна. Московские то ли цари, то ли ханы среди бела дня пытали и убивали, насиловали и растаяли. Потомки XIX—XX веков оценивали поступки московитских владык, исходя из своих представлений, сама же цивилизация по своим покойникам не плакала, убийц не осуждала, комплексов им не приписывала.
Это у Пушкина Борис Годунов мучился «мальчиками кровавыми в глазах». Это у Алексея Константиновича Толстого безысходный ужас опричнины вызвал к жизни «Князя Серебряного». Это Александр II не велел изображать царя Ивана на памятнике «Тысячелетия Руси» в Новгороде.
Михаил Афанасьевич любил Москву... но какую? Средневековый город, полностью интегрированный в петербуржскую Россию. Город, грезящий своим прошлым, но населенный людьми другой культуры. Современники Булгакова в Москве — вовсе не московиты, дожившие до современности. Москвичам и XIX века, и современникам Булгакова было бы очень неуютно в компании людей с моралью эпохи Ивана Грозного.
Московский городской фольклор петербуржской эпохи словно бы «приручил» даже самые неприятные эпохи. И в этом смысле мистический писатель Булгаков — просто идеальный певец московского фольклора. Пьеса Михаила Афанасьевича «Иван Васильевич» — очень в этом московско-фольклорном духе. Действительно: инженер Николай Иванович Тимофеев изобретает машину времени, из-за действия которой домоуправ Бунша и жулик Жорж Милославский оказываются в XVI веке, а царь Иван Грозный — в XX. Страшный царь превращается в комедийный персонаж, веселый и интересный.
Написана пьеса в 1934—1936 годах. Генеральная репетиция состоялась весной 1936 года в присутствии партийных руководителей СССР... И тут же, спустя сутки, пьеса запрещена. При жизни автора произведение ни разу не было напечатано. Впервые оно было опубликовано в 1965 году в книге Михаила Булгакова «Драмы и комедии».
Как часто бывает с произведениями Булгакова, пьеса произвела самое сильное впечатление. И знаменитый режиссер Леонид Гайдай перенес действие в 1970-е, снял до сих пор интересный фильм «Иван Васильевич меняет профессию».
Мифы московских подземелий
Истории про загадочные подземелья рассказывают и в Москве, и в Петербурге. В Петербурге особо обширных подземелий не может быть по очень простой причине: в пойме огромной реки слишком высоко стоят грунтовые воды.
Под Кремлем на многие километры тянутся подземные ходы, в этих мрачных лабиринтах находят порой и замурованные скелеты. Где-то там, очень может быть, таится спрятанная библиотека Ивана Грозного. Спорить не буду — существует ли библиотека, главное — есть эта система подземных ходов. А вот историй о явлении чего-то потустороннего в этих подземельях — не было и нет!
Легенды о подземельях ходят в обоих городах... В Петербурге они мрачные: о карликах и людоедах. В Москве — таинственные и фантастические; часто — на грани анекдота.
В Москве много рассказывают, что под городом тянутся громадные пустоты — то ли природные, то ли созданные неведомо кем и неведомо когда. Подземный город под городом.
Проще всего сказать, что это — только фольклор. Но в том-то и дело, что в Москве рассказывают о подземельях люди серьезные, и рассказывают достаточно реалистично, ссылаясь на свидетелей.
Но вот причуда московского сознания: на сравнительно правдоподобные истории о том, как при строительстве метро обнаружили эти пещеры, порой использовали их при прокладке путей, тут же накладываются фантасмагорические истории про муравьев и про крыс размером с овчарку, про «город уголовных» и про «город дезертиров», про тараканов-мутантов.
Существуют и предания о неких «подземных жителях». Первое авторское произведение специально для детей, «Черная курица, или Подземные жители», написано еще в 1829 году и именно в Петербурге1.
Мрачные истории о карликах-людоедах ходят в Петербурге до сих пор.
В Москве они тоже есть, только не о карликах, а о бомжах-мутантах, живущих в заброшенных линиях метро и в пустотах, которые соединяются с этими линиями. О том, как под влиянием радиации эти бомжи превращаются в чудовищ. Как солдаты сбежали с тайной базы, не смогли вернуться на поверхность; с тех пор они питаются похищенными офицерами и зазевавшимися пассажирами метро, — я слышал лично. И рассказывали их вполне серьезно.
Но и об этом Булгаков ничего не написал. Никогда и ни строчки.
Объяснить могу только одним способом: Михаил Афанасьевич был более московским писателем, чем урожденные москвичи. Если бы написал — то скорее веселую фантастику. Такую, что все бы веселились над нелепыми слухами.
Есть три пласта московских легенд, которые Булгаков никогда не использовал.
Один из них понятен — мифы о советских руководителях. Второй — как раз о подземельях. Третий — мифы о Якове Вилимовиче Брюсе — колдуне и чернокнижнике. Вообще-то потомок переселенцев из Шотландии, проигравших битву при Марстон-Муре в 1645 году, Джеймс Дэниэл Брюс (1669—1735) сделался Яковом Вилимовичем, единственным образованным и интеллигентным сподвижником Петра Первого. Удивительным образом Яков Вилимович любил Москву намного больше Петербурга. Справедливости ради, Петербурга, каким мы его знаем, тогда не существовало, и Яков Вилимович последовательно предпочитал Москву скоплению халуп и дворцов на берегах Невы. Здесь он жил, работал в Сухаревой башне и умер в своем имении близ Москвы.
Сам Яков Брюс, вольно или невольно, прилагал немалые усилия, чтобы соответствовать имиджу колдуна и чернокнижника. Например, он упорно работал по ночам. Работать по ночам любят многие ученые — ночью все (в том числе и члены семьи) уже спят и не путаются под ногами. Ночью тихо.
Но попробуйте объяснить это рядовому москвичу, который оказывается неподалеку от Сухаревой башни далеко за полночь и видит в окнах «кельи колдуна» неверный зеленовато-синий свет, слышит мерное звяканье колб (как шаги неведомого существа!), ловит носом зловоние химикалий...
По Москве, потом и по всей России, пошли слухи о Брюсе-чернокнижнике, потом эти слухи оформились в замечательные фольклорные истории.
Я очень советую читателю найти книгу Е. Баранова, давшего себе труд записать московские легенды (в том числе о Якове Брюсе), ходившие еще в 1920-е годы в Москве2.
Казалось бы — вот он, реальнейший Мастер!
Но Булгаков, похоже, совершенно не интересовался Яковом Брюсом. Его фантастика в «Мастере и Маргарите» опирается не на фольклор туземной московитской цивилизации, а на европейский фольклор — причем на народные сюжеты, обработанные авторской литературой. Малюта Скуратов появляется на балу Сатаны не как единственный и «свой» негодяй, а как один из множества прочих висельников со всех стран Европы.
Фантастика Булгакова целиком принадлежит не Средневековью, а Новому времени. И она глубоко оптимистична. Даже Страшный суд завершается оправданием: отбыв свой срок, Пилат получает прощение. Как Фрида — просящий прощения его получает. И с Шариком все в порядке: побыв преотвратительным Шариковым, он опять делается милейшим псом.
Часто пишут, как угнетен был Булгаков в последние годы жизни, как тяжело принимал жизнь, как страдал. Да, он не получил при жизни воздаяния. Да, его позволительно было травить бездарной проституирующей сволочи. Да, он умер в 48 лет. Умирал долго и мучительно.
Но его творчество — гимн жизни. В романах и повестях Булгакова чудно пахнут липы, красиво закатывается солнце, разворачиваются картины ночных лесов и полей, хлещут веселые ливни. В них кошки и собаки любят людей, а люди сочиняют гениальные романы и встречают главных женщин своей жизни.
Для него если легенда — то жизнеутверждающая. Если Иван Грозный — то не как он головы рубил, а как он попал в XX век и что из этого получилось. Если про советского начальника — это как ему очередную мерзость нашептал за коньяком Азазелло.
Если бы сочинил про подземелья — то опять же веселое, вкусное. Наверное, пора доосмыслить и московские подземелья в булгаковском духе. Предлагаю хотя бы такой, вполне назидательный, сюжет: пионер Петя полез в подвал — прослышал про зарытый в нем белогвардейцами клад. До-о-олго искал... Нашел же библиотеку — полное собрание сочинений Булгакова. Только прикоснулся к первому тому — сам Михаил Афанасьевич выходит из толщи стены... Обнаруживает он, что пионер Петя ни одной его книги не читал... Тут он пионеру и говорит: выпущу на поверхность, только когда все прочитаешь. Пионер Петя волей-неволей прочитал... Проникся, перековался и сам тоже сделался белогвардейцем.
Во всяком случае, ни примитивного, ни мрачного Булгаков не любил.
Примечания
1. Погорельский А Черная курица, или Подземные жители. — М.: Дрофа, 2006.
2. Баранов Е.В. Московские легенды, записанные Евгением Барановым. — М.: Литература и политика, 1993.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |