Вывод Воланда о том, что «квартирный вопрос» испортил людей, стал одной из самых известных литературных цитат XX века, а значит, угодил в точку. Как отмечал Ю.М. Лотман, квартира в «Мастере и Маргарите» — средоточие аномального мира, в пространстве которого «пересекаются проделки инфернальных сил, мистико-бюрократических функций, бытовая склока».
Скачкообразный рост населения в Москве после Октябрьской революции узаконил такие противоестественные явления, как коммунальная квартира, где проживало несколько (до двадцати) семей, имеющих общую кухню, и «уплотнение» квартиры с подселением совершенно чужих людей. Отдельная квартира в Москве 20—30-х годов была роскошью и знаком принадлежности к элите: в привилегированном Доме драмлита, «роскошной громаде» с цоколем из черного мрамора и подъездом, вход в который сторожит швейцар с золотым галуном на фуражке, проживают члены правления Массолита. Рядовые писатели квартир не имеют (в сцене бурного собрания писательского кооператива в одной из редакций романа была описана история писательницы Караулиной, живущей в коммунальной квартире, окнами «на сортир», с соседом, который бегал за ней по квартире с топором).
На душу населения в 1928—1929 гг. приходилось около 5,5 кв. м площади. Понятно, что ютились чаще всего в небольших комнатках коммунальных квартир, представляющих собой зоны особого социального напряжения и агрессии. Это делало «квартирный вопрос» одной из наиболее острых социальных проблем послереволюционного времени, особенно в Москве. Стремление расширить жилплощадь в совокупности с призывами властей к бдительности и доносительству часто приводили к вредительству, к доносам на соседей (после которых сосед мог бесследно исчезнуть), скандалам и судебным тяжбам.
Для самого Булгакова отсутствие отдельного жилья было тяжелейшим обстоятельством жизни в Москве в течение ряда лет: 18 сентября 1923 г. он записал в дневнике: «Пока у меня нет квартиры, я не человек, а лишь полчеловека». «Квартирный вопрос» сохранял для писателя значимость до конца жизни и стал одной из основных тем его произведений 20-х годов — фельетонов, рассказов, повести «Собачье сердце», пьес «Багровый остров», «Зойкина квартира» и др.
Уютный дом, книги, добротная одежда, хорошо сервированный стол, без сомнения, являлись для Булгакова «нормой» жизни. Эта норма должна по возможности сохраняться — независимо от внешних потрясений, как сохраняется она в квартире Турбиных в романе «Белая гвардия», где даже в «великий» и «страшный год по рождестве Христовом 1918» на столе стоят «чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри», а «скатерть, несмотря на пушки, бела и крахмальна» (1, 186). Писателя чрезвычайно удручало разрушение бытовой стороны жизни, постигшее его поколение, «полная ее гангрена».
Неслучайно в комедии «Багровый остров» (1927) после запрещения цензором пьесы автор внезапно, без связи с предыдущими разговорами, восклицает: «Чердак?! Так, стало быть, опять чердак? Сухая каша на примусе?.. Рваная простыня?.. <...> Прачка ломится каждый день: когда заплатите деньги за стирку кальсон?! Ночью звезды глядят в окно, а окно треснувшее, и не на что вставить новое...» (3, 209).
В рассказе «Воспоминание» (1924) Булгаков описывает свой приход к Н. Крупской с письмом Ленину как Председателю Совета народных комиссаров с просьбой дать ему «ордер на совместное жительство». Шаг этот был предпринят от полного отчаяния человеком, которого хотели лишить жилья. В рассказе «Воспоминание» Булгаков утверждал: «Человеку нужна комната. Без комнаты человек не может жить» (2, 379).
Естественно, что и в своем итоговом романе Булгаков не мог пройти мимо «квартирного вопроса»: здесь упоминаются домоуправы и застройщики, жилтоварищества и подвальчик, Дом Драмлита и квартира № 50, пронырливый гражданин, превращающий трехкомнатную квартиру в три двухкомнатных, коммуналки, доносительство и многое другое. Точное представление о нравах эпохи дает описание тридцати двух заявлений, поданных председателю жилтоварищества Никанору Босому на жилплощадь покойного Берлиоза. «В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы... два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности» (93—94).
Управдомы и дворники были воплощением охранительного начала и активными помощниками властей и «компетентных органов». Как органы самоуправления домкомы возникают уже в 1917 г., а в 20—30-е годы домовый комитет (домком) существовал в каждом доме, во главе его стоял председатель. Домоуправы, председатели жилищных комитетов вершили судьбы жильцов коммунальных квартир. В их функции входила слежка за жильцами, выписка и прописка, уплотнение квартир и т. д. Угроза одной из сварливых соседок — «Свет надо тушить за собой в уборной, вот что я вам скажу <...>, а то мы на выселение на вас подадим» (228) — при всей авторской иронии была недалека от реальности, выселяли и за такие мелочи.
Даже полуторамесячное отсутствие жильца позволяло выписать его — бывали случаи, когда выселяли человека, находящегося на лечении, и вернувшись, он обнаруживал на своей жилплощади новых жильцов. Подобная привязка к месту жительства была не самоуправством домоуправов, но государственной политикой, способом постоянной слежки за своими гражданами.
Ненависть к домкомам отразилась во многих произведениях «бездомного» Булгакова 20-х годов, где домоуправы (Лисович в «Белой гвардии», Портупея в «Зойкиной квартире», Бунша-Корецкий в «Блаженстве» и Бунша в «Иване Васильевиче», Швондер в «Собачьем сердце») изображены как взяточники, недоумки и доносчики. Но доносили и на домоуправов — хотя компрометирующий председателя домкома Никанора Босого телефонный звонок делает глумливый Коровьев, понятно, что он просто подделывается под реального стукача Квасцова из 11-й квартиры дома 302-бис. Подобные стукачи, завербованные органами или работавшие «из любви к искусству», были в каждой большой коммунальной квартире, отчего угроза ареста постоянно нависала над домкомами (ср. в «Мастере и Маргарите» арест не только Босого, но и секретаря домоуправления Пролежнева и члена правления Пятнажко).
«Квартирный вопрос» представлялся Булгакову настолько важным, что он сделал одним из центральных персонажей московского сюжета «Мастера...» малосимпатичную фигуру Никанора Босого. Он носитель целого ряда отталкивающих качеств: «по природе вообще подозрительный человек», «по натуре несколько грубоват» (95); у него «преизрядный дефицит в жилтовариществе»; он любит даровые билеты в театр, а его говорящая фамилия в контексте встречи с Коровьевым воспринимается комически, оттеняя его истинную сущность взяточника. Наконец, по меткой характеристике Воланда, он «выжига и плут» (99), которого, можно полагать, тоже испортил окаянный «квартирный вопрос».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |