Как и предвидел писатель, роман «Мастер и Маргарита» был уложен Е.С. Булгаковой «в тьму ящика» и не увидел свет при жизни автора. Современники вспоминают, что во время читок Булгаков высказывал желание подать его на рассмотрение, однако в ту пору всему окружению писателя его намерение казалось фантастичным и даже опасным.
23 сентября 1937 г. Е.С. Булгакова в дневнике фиксирует «мучительные поиски выхода» из «безвыходного положения», в котором оказался Булгаков к концу 30-х годов: прозаик, не напечатавший с 1927 г. ни одной строки, и драматург, у которого сняты с репертуара или не допущены к постановке все пьесы, за исключением «Дней Турбиных». Дневниковая запись очертила жизненно важные вопросы: «...письмо ли наверх? Бросить ли театр? Откорректировать роман и представить?» Но уже несколько месяцев спустя другая запись Елены Сергеевны ставит крест на этих начинаниях — 28 февраля 1938 г. она подытоживает: «...надежды на его <романа> напечатание — нет».
Характерным примером реакции на роман современников может служить письмо П.С. Попова вдове писателя Е.С. Булгаковой от 27 декабря 1940 г. Впервые прочитав рукопись «Мастера и Маргариты», в письме, полном восторгов, он тем не менее замечает: «Гениальное мастерство останется гениальным мастерством, но сейчас роман неприемлем. Должно будет пройти лет 50—100».
Смертельная болезнь Булгакова, нефросклероз, длилась более полугода. Незадолго до конца писатель почти потерял речь, так что понимали его лишь самые близкие люди. Е.С. Булгакова вспоминала, что однажды, когда он был особенно неспокоен, она наудачу спросила: «Мастер и Маргарита?» «Он, страшно обрадованный, сделал знак головой, что «да, это». И выдавил из себя два слова: «Чтобы знали, чтобы знали»». Именно тогда она поклялась мужу издать роман. В ее дневнике с 6 на 7 марта 1940 г. записано: «...я сказала ему наугад... — Я даю тебе честное слово, что перепишу роман, что я подам его, тебя будут печатать».
Но ей, сделавшей публикацию романа целью своей жизни, далеко не сразу удалось выполнить свое обещание. Несколько раз она, казалось, была близка к цели, но всякий раз бюрократические препоны или внутриполитические события (как, например, расправа в 1946 г. с А. Ахматовой и М. Зощенко) отодвигали явление романа.
Впервые роман «Мастер и Маргарита» был опубликован в журнале «Москва» в 1966—1967 гг. (№ 11 и № 1 соответственно) с многочисленными цензурными и редакторскими купюрами, составившими 12 процентов текста (по подсчетам Г.А. Лесскиса, всего было 159 купюр, 138 из них приходились на вторую часть романа). Год спустя в эстонском издательстве «Ээсти раамат» было предпринято первое в СССР отдельное издание романа — на эстонском языке. В 1967 г. в Париже издательство «YMCA-Press» выпустило в свет первое бесцензурное издание романа, а в 1969 г. во Франкфурте-на-Майне роман был издан беспрецедентным образом: купюры, сделанные в журнале «Москва», были набраны курсивом.
Перед читателем на родине автора полный текст «Мастера и Маргариты» впервые предстал в 1973 г., однако в этом издании была нарушена предсмертная воля Булгакова, который передал все авторские и редакторские права на роман Е.С. Булгаковой. Редактор издания А. Саакянц создала новый текст, в котором, как отмечают исследователи (Г.А. Лесскис), наблюдается свыше трех тысяч разночтений по сравнению с текстом, подготовленным вдовой писателя. И хотя текстологи (Л.М. Яновская) считают, что, расшифровывая предсмертную авторскую правку, Е.С. Булгакова не во всем руководствовалась его волей и в тексте остались некоторые противоречия (см. об этом ниже), тем не менее никто, кроме нее, имевшей на то юридические и моральные основания, не должен был править роман. На сегодняшний день наиболее авторитетным остается текст романа в пятитомном собрании сочинений Булгакова, выпущенном в свет московским издательством «Художественная литература», хотя и его нельзя считать каноническим (т. е. подлинно авторским текстом в его последней редакции, общепринятым для всех изданий этого произведения): соединяя редакцию Е.С. Булгаковой с текстом по изданию 1973 г., он по-прежнему оставляет немало вопросов.
Появление в журнале «Москва» «Мастера и Маргариты» принято сравнивать с эффектом разорвавшейся бомбы. В самом деле, ничего даже отдаленно похожего не обещала литература тех лет. Первые же литературные критики, писавшие о романе, не скрывали ни ошеломления «резкостью переходов от безудержной фантасмагории к классически отточенной, экономной реалистической прозе и от этой прозы, без всяких пауз — к свирепому сатирическому гротеску, к щедрому и буйному юмору» (К.М. Симонов), ни своего недовольства позицией автора: «Талантливый писатель не понял и не принял ряд основных решающих тенденций своей эпохи, судил о ней односторонне» (А.И. Метченко).
С тех пор роман Булгакова сложно, порой драматично, но, безусловно, плодотворно живет в мировой культуре. С самого своего появления он существует по меньшей мере на двух уровнях: в массовой культуре, где воспринимается без видимых усилий и нередко выступает как цитатник, функция которого — засвидетельствовать определенный уровень интеллекта цитирующего и служить опознавательным знаком среди «своих». И — в мировой культуре, где он с момента появления прочно занимает место одного из лучших литературных произведений XX столетия.
За несколько десятилетий, прошедших с момента первой публикации, роман стал одним из самых читаемых произведений мировой литературы XX века. Будучи переведен на множество языков, он оказал воздействие на писателей разных стран и снискал популярность в нескольких поколениях разноязычных читателей. «Мастер...» относится к тем редким произведениям нашего времени, которые привлекают исследователей, причем не только филологов, но историков и культурологов, семиотиков, теологов, искусствоведов и философов.
Ход осмысления романа Булгакова можно представить таким образом: на начальном этапе изучения «Мастер и Маргарита», воспринятый большинством читателей в атеистическом советском государстве как «новое Евангелие», вызвал разногласия в стане критиков. Понимая, что ни людям, завороженным булгаковским романом, ни его противникам не разрешено подробно говорить о присутствии в тексте и о роли параллелей евангельским событиям или, например, о насмешке над атеизмом как таковым, критики вынуждены были избрать другой путь. Одни обращали внимание читателей на насыщенность романа этической, социальной, философской проблематикой (И.И. Виноградов, В.Я. Лакшин). Другие выступали с уничтожающей критикой автора и его персонажей, обвиняя Маргариту в «капитуляции перед Злом, соглашении с ним, сотрудничестве с лагерем Тьмы» (Л.И. Скорино). Однако независимо от позиций первых критиков их статьи больше говорили о самих авторах и об обществе в целом, нежели о романе, и умещались в рамки социологического подхода к нему.
Следующий этап был отмечен публикацией ряда критических и исследовательских работ, в совокупности давших представление о богатстве и сложности романа. Его начали рассматривать на фоне мировой культуры — религии, мифологии, эзотерических учений (О.Б. Кушлина и Ю. Смирнов, М.О. Чудакова, Л.М. Яновская, И.З. Белобровцева, С.К. Кульюс).
И сегодня исследователи рассматривают роман в широком научно-культурном контексте, что во многом обусловлено особенностями использования в его тексте архетипических форм, своеобразием булгаковской трактовки проблематики добра и зла, тайного и явного, личности невежественной и посвященной; воспроизведением одной из важнейших в культуре человечества системы мифов и созданием мифов авторских.
В литературоведении и культурологии предприняты попытки истолкования едва ли не всех эпизодов романа с точки зрения их принадлежности той или иной литературной традиции, культурному коду, системе символов. Не раз писавшие о романе с какой-либо идеологической точки зрения пытались «присвоить» его текст, склонить на службу собственным идеям, будь то идеология почвенничества (П.В. Палиевский) или религиозные конфессии (Г. Кочетков, А. Кураев).
В нем находили черты ранних и поздних гностических учений. В его основании усматривали принципы философии и эстетики экзистенциализма, его источниками в области философии называли труды Канта и Кьеркегора, В. Соловьева и Г. Сковороды. Можно отметить сочетание двух разнонаправленных философских идей — толстовского непротивления злу и ницшеанского сверхчеловека — в письме сестры писателя Н.А. Булгаковой-Земской К.Г. Паустовскому от 28 января 1962 г., где она среди важных событий жизни Булгаковых в киевский период упоминает чтение Ницше и споры «о науке и религии, о философии, непротивлении злу и сверхчеловеке». Вполне возможно, что споры эти были отголоском знакомства с книгой Л. Шестова «Добро в учении гр. Толстого и Фр. Ницше». Роман вписывали в эстетику символизма и постсимволизма, романтизма и даже соцреализма.
Еще более серьезные разногласия существуют в определении жанровой природы «Мастера и Маргариты», во всяком случае авторское определение роман оспорено многократно. Говорилось о механическом соединении трех книг и о романе-мифе (E. Haber, Б.М. Гаспаров), о произведении, построенном по законам театрального представления (А.А. Нинов) и «жанровом кентавре» (М. Каганская, З. Бар-Селла), о мистерии (L. Milne) и мениппее (С. Приходько, И.Л. Галинская). «Мастер...» сопоставлялся с волшебной сказкой и с сатирическим и фантастическим романом (именно так в начале работы определял свое произведение автор). Однако любое из этих определений либо не исчерпывает булгаковского произведения, либо приложимо к нему только в метафорическом смысле (как, например, мистерия). Это побудило исследователей объявить об отсутствии у «Мастера...» жанровых аналогов и о его «жанровой нестабильности» (A. Barrat) и признать его «жанровым уником» (Г.А. Лесскис).
На сегодняшний день последний роман Булгакова оброс комментариями, в десятки, если не в сотни раз превышающими по объему сам текст, однако дискуссии о нем продолжаются.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |