Мастер

Главный герой булгаковского произведения — Мастер — появился впервые в редакции 1931 г., а в заглавии произведения — в 1937 г. Не занимая количественно большого места в романе, он оказался вместе с тем в фокусе авторской точки зрения — центром, связывающим сюжетные линии «Мастера и Маргариты».

Название главы, которая знакомит нас с автором романа о Понтии Пилате, — «Явление героя». «Явление» означает проявление сущности, оно применимо к простому человеку лишь в ироническом плане, но может быть употреблено по отношению к героям сакрального плана. В этом смысле важно первое появление героя — странного, «таинственного» гостя, являющегося, как призрак, в ночное время в замкнутом пространстве. Он имеет ряд черт романтической личности (неясное прошлое, одиночество, затворничество и отрешенность), дан в столкновении с «веком-волкодавом». Отшельник и изгой, отторгаемый как чужеродное тело даже «братьями по перу», он вместе с тем создатель романа, за который ему будут дарованы покровительство высших потусторонних сил и бессмертие.

Само «имя» героя — Мастер — без сомнения, наделено идеологическим смыслом и является обозначением сути их носителя (Nomen est Omen — Имя уже знамение, — говорили древние). В романе с разной степенью актуализации реализуются основные значения слова «мастер»: «магистр», мастер как «причастный к тайнам», «лекарь», «учитель», «художник», «виртуоз», достигший высшей степени совершенства в каком-либо деле. Наиболее существенными ипостасями героя «Мастера и Маргариты», кроме художника, автора романа о Понтии Пилате, являются ипостаси мастера-мага и духовного учителя (об «эзотерических» аспектах линии Мастера см. в разделах «Мастер как маг» и в главах об алхимических и масонских проекциях «закатного» романа).

Необычность имени влечет за собой и необычную атмосферу мира героя. Она неоднократно подчеркнута в тексте: здесь и черная шапочка с таинственной буквой М на ней («эзотерические» значения буквы «М» сочетаются с биографическим планом). Это монограмма не только «имени» героя, но и самого Булгакова. Некоторые из псевдонимов писателя — Маг, Эм, Незнакомец, М. Неизвестный — подчеркивают «двойничество» Мастера и автора романа. Одновременно это и монограмма Маргариты. О склонности писателя к игре буквами, иногда достаточно опасной, говорит, например, публикация газетного материала под псевдонимом Г.П. Ухов, едва скрывающим аббревиатуру ГПУ, и подвальчик как особое сакрализованное пространство творения романа о Пилате, «тайный приют», и «тайная жена», и способность магического воздействия на мир, и в конечном итоге — причастность к Вечности и Бессмертию.

Параллельно читателю явлен и другой образ героя: человек в больничном халате, пациент дома умалишенных, трагически сломленный жизнью Мастер («Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал» — 284), художник, отрекшийся от творчества и стремящийся к покою.

В романе Мастер спроецирован на главного героя ершалаимского сюжета Иешуа и является своеобразным его двойником. За этим кроется важная авторская мысль: в человеческой истории постоянно воспроизводится голгофа в самых различных вариантах. В творчестве Булгакова эта тема отчетливо существует в контексте мысли о неизбежном остром конфликте истинного художника с властью, каждый раз имеющем очертания земного «распятия». Таковы судьбы булгаковских героев — Максудова, Мольера, Пушкина, Дон-Кихота. Такова и «земная» история Мастера. Это новая голгофа, новое распятие невинного (акцентируемая связь Мастера с Иешуа и важна как указание на прамодель, на новозаветную мистерию).

Претерпевший муки Мастер, как и полагается в трагическом мифе, освобождается от пут земной дьяволиады, воскресает и обретает бессмертие. С точки же зрения «биографической», за сюжетом стоит (несмотря на обобщающий характер образа) история реального художника, Михаила Булгакова, перипетии его творческой и жизненной судьбы. Ни одна из сторон не существует сама по себе, они переплетены, неразрывно взаимосвязаны. На пересечении двух этих потоков Булгаков и создает уникальный социально-психологический образ Мастера — истинного художника, немыслимый в официальном искусстве тоталитарной страны.

Линия Мастера выявляет глубокое смешение в романе искусства и жизни. Автобиографизм образа героя легко прослеживается в ряде моментов. Так, в редакции 1934 г. он изображен человеком со «светло-рыжим вихром, зелеными глазами», что вызывает ассоциации с самим писателем. Позже Мастер теряет внешнее сходство с автором. Булгаков наделяет Мастера-блондина «темным клоком волос», а в окончательном тексте это уже «бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос» человек, портрет которого соотносится с обликом любимого писателя Булгакова — Гоголя (схожую его портретную зарисовку Булгаков набросал в одном из писем: «хорошо знакомый человек с острым носом, с больными сумасшедшими глазами...» — 5, 470).

В ряду биографических моментов находится и история травли Мастера, за которой ощутима полная драматизма литературная судьба самого писателя (см. главы «О прототипах романа» и «Доносы и доносчики в романе»). И страхи, владевшие «каждой клеточкой» тела Мастера после его выхода в литературный мир и начавшейся травли, имеют параллели с судьбой писателя, не раз переживавшего страх перед возможным арестом или физическим уничтожением, которому подвергалась художественная интеллигенция в годы Большого террора. Парализующей атмосферы этого страха Булгаков не избежал: страх как стадию психического заболевания он пережил, например, в 1934 г., после того как власти отказали ему в поездке в Париж. Пережитое потрясение отразилось в письме В.В. Вересаеву от 11.7.1934 г.: «...правильнее всего все происшедшее сравнить с крушением курьерского поезда. <...> Выбрался я из-под обломков в таком виде, что неприятно было глянуть на меня». Состояние писателя подтверждают и записи жены, которая фиксирует в своих дневниках новый «страх смерти, одиночества, пространства». Это вынудило писателя обратиться к психиатрам и даже гипнотизерам. Душевный надлом Булгакова, как показали находки Г.С. Файмана, не укрылся и от внимания осведомителей.

Булгаковский Мастер не просто испытывает страх, он сломлен физически и духовно и отказывается от своего творчества. Сожжение Мастером рукописи романа о Пилате — это, безусловно, легко прочитываемая отсылка к глубоко трагическому эпизоду из жизни Гоголя и к ситуации уничтожения самим Булгаковым черновика «романа о дьяволе», о чем писатель сообщал в письме Правительству СССР. Речь шла о 1929 г., однако известно, что Булгаков и позже, после ареста Николая Эрдмана в 1933 г. и Осипа Мандельштама в 1934-м, уничтожал фрагменты своего последнего романа.

Редакции «Мастера и Маргариты» дают возможность говорить об исчезновении Мастера как об аресте. Об этом свидетельствует вид героя («заросший громадной бородой, в дырявых валенках», «с мутными глазами, вздрагивающий и отшатывающийся от людей», «трясущийся от физического холода») и его одежда: он в пальто, в котором пропал, но «с оторванными пуговицами»; «Ватная мужская стеганая кацавейка была на нем. Солдатские штаны, грубые высокие сапоги», «лицо заросло рыжеватой щетиной». Избежавший гибели в застенках, Булгаков, как сейчас уже хорошо известно, все время ощущал себя «узником» и «арестантом».

История любви Мастера к Маргарите имеет совпадения с историей отношений Булгакова с Е.С. Шиловской, в течение некоторого времени бывшей его «тайным другом», а впоследствии, после развода с мужем, ставшей женой писателя.

Даже черная шапочка — деталь одеяния героя — имеет автобиографические проекции, она — «ритуальный» предмет домашней одежды Булгакова: он любил работать при свечах, надев шапочку.

Интересно и другое. Из современников Булгакова по меньшей мере к двоим в разное время и в разных, но всякий раз особых обстоятельствах применялось слово мастер. Мастером называли выдающегося режиссера Вс. Мейерхольда. То же слово прозвучало в телефонном разговоре Сталина с Борисом Пастернаком (1934). Сталин спрашивал о только что арестованном поэте Осипе Мандельштаме: «Но ведь он же мастер, мастер?» — из чего следовало, что к «мастеру» могут быть применены какие-то иные законы. С Мандельштамом Булгаков был знаком с кавказских времен и знал о его аресте. Следует отметить, однако, что слово мастер появляется в рукописях до упомянутого разговора, еще в 1931 г., где Фагот так обращается к дьяволу. Кроме того, Мастером Булгаков назвал в «Жизни господина де Мольера» и своего любимого драматурга. Однако сохранение этого слова в тексте и обозначение им главного героя романа действительно могло быть навеяно широко обсуждавшимся в кругах интеллигенции телефонным разговором. Оба «мастера» были незаконно осуждены и погибли в годы сталинских репрессий. Обоих исследователи называли в качестве прототипов главного героя московской линии романа, тем более что и их фамилии начинаются с буквы М, вышитой на шапочке булгаковского Мастера.

В 1930-е годы «мастером» называл самого Булгакова поклонник его творчества, посол США в СССР У. Буллит, так что автобиографический герой вполне мог быть обозначен этим «именем».

Сопоставленный с Иешуа, введенный в контекст вечной мировой мистерии Мастер, герой автобиографический, несомненно, осознавался Булгаковым и в контексте русской культуры: ход работы над образом главного героя складывался так, что подчеркивалась преемственность Мастера по отношению к некоторым русским писателям-классикам. Являя собой своеобразный синтез ученого-историка и писателя, Мастер заставляет вспомнить пречистенский круг знакомых Булгакова.

Финал истории Мастера свидетельствует о существенном изменении (относительно первоначального замысла) авторской стратегии в период завершения романа. Все большее значение приобретала проблематика смерти и бессмертия, творчества и судьбы художника (прижизненной и посмертной). Вероятнее всего, это нашло свое выражение в том, что Булгаков вывел сюжетные и смысловые пути своего «закатного» романа за сферу земного бытия. Зов иномирного, трансцендентного, прозвучавший в финале романа, и стал одной из основ его притягательной силы.