Анализ художественного времени ершалаимских глав обнаружил черты мифологической модели времени в организации темпоральной структуры повествования1. Для мифологического времени характерны: неразрывная связь диахронии и синхронии, пребывание человека во времени и в вечности, указание «священного» начала во времени. В мифологической концепции время имеет циклический характер, оно заполнено событиями. Движение времени отождествляется с движением небесных светил. Для мифологического сознания важную роль играет время сновидений (МНМ, т. 1, 252). Обратимся к рассмотрению основных признаков мифологического времени и выяснению особенностей реализации мифологической концепции времени на лингвистическом уровне текста. Известно, что мифологическая модель времени раскрывается в дихотомии: циклическое время — линейное время. Линейное время абстрагировано от событий, циклическое время «является как бы материей, наполняемой событиями» (Успенский 1994, 29). Мифологическое время признается реально существующей (сотворенной!) материальной субстанцией. Представление об активном, «плодотворном» времени — один из существенных элементов архаической модели мира (Яковлева 1994, 173). В сцене объявления приговора на площади мы остро ощущаем активное движение времени: «Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать <...> он сделал еще одну паузу, задерживая имя <...> «Все? — беззвучно шепнул себе Пилат. — Все. Имя!» (42).
Таким образом, для мифологического времени определяющим является понятие качества времени, когда время определяет развитие событий, события же, в свою очередь, определяют восприятие времени. Выделение когнитивной единицы (событие) в качестве единицы описания позволило нам расчленить ершалаимские главы на события. В процессе анализа текста мы пришли к выводу, что темпоральная структура ершалаимских глав состоит из контактно расположенных событий, т. е. указана четкая временная рамка каждого события, а также нет промежуточного времени между событиями. На лингвистическом уровне заполняемость времени событиями подтверждается результатами семантического анализа именных групп со значением времени, который показал, что большинство временных именных групп обозначают «время, занятое действием».
Следует отметить, что мифологическое время принято противопоставлять историческому как циклическое линейному. Однако, это не значит, что понятие линейного развития вообще чуждо мифологическому времени. Вслед за С.М. Толстой, мы считаем, что «мифология времени включает идею начала мира (космогония, антропогенез, этиология), память о смене поколений (культ предков), сознание линейности (пути) человеческой жизни от рождения до смерти. Цикличность же мифологического времени — не просто следование природным солнечным, лунным, вегетативным циклам (времена года, фазы луны, суточное время), но и преобразование линейного (исторического и жизненного) времени в циклическое, вовлечение его в круговорот «вечного возвращения» (Толстая 1991, 62). Как будет показано ниже, для описания отдельных событий в романе о Пилате характерно линейное движение времени.
На лексическом уровне языковым отображением цикличности мифологического времени является употребление слов пора, сейчас; обозначение суточных и годовых интервалов в тексте ершалаимских глав: рассвет, утро, полдень, день, вечер, ночь; год, месяц; использование наречий времени со значением повторяемости действия опять, снова, еще. На синтаксическом уровне цикличность формируется сложными предложениями с параллельным соединением: «После посещения дворца, в котором уже пылали светильники и факелы, в котором шла праздничная суета, молодой человек пошел еще бодрее, еще радостнее» (304) и др. В темпоральной структуре ершалаимских глав циклическая модель времени создается анафорическими и рамочными (границы глав) повторами: «Это был тот самый человек, что перед приговором шептался с прокуратором в затемненной комнате дворца и который во время казни сидел на трехногом табурете, играя прутиком» (292) и др. На уровне структуры всего романа циклическая концепция вечного возвращения позволяет читателю осмыслить «повторение» ершалаимских событий в современной Москве как вечный возврат во времени, повторение временного цикла. События, которые происходят в мифологическом времени, предстают как знак, который постоянно воспроизводится в последующих событиях. Как считает Б.А. Успенский, «первоначальный, онтологически исходный текст, который так или иначе соотносится со всем тем, что случается впоследствии, соответствует тому, что мы понимаем обычно под мифом» (Успенский 1994, 37).
Включение понятия линейности в циклическое время в тексте ершалаимских глав передано показателями линейного времени в сюжетном (поступательном) развертывании повествования; «Итак, прошло со времени подъема процессии на гору более трех часов» (168); «Гость провел в казармах немного времени, не более десяти минут, но по прошествии этих десяти минут со двора казарм выехали три повозки» (302) и др.
Для мифологического времени характерно указание начала во времени, т. е. времени творения, воспроизводимого в главном годовом ритуале (священные дни, праздники) (МНМ, т. 2, 162). В ершалаимских главах описаны события, происходящие в канун праздника пасхи. Отнесение действия романа «Мастер и Маргарита» к начальному времени праздника организует повествование ершалаимского, московского текстов и романа в целом.
Следует отметить, что отличительной особенностью мифологического времени является неразрывная, двуединая связь диахронии (рассказ о прошлом) и синхронии (средство объяснения настоящего, а иногда и будущего) (МНМ, т. 2, 162). По словам и др проверить Б.А. Успенского, «прошлое, настоящее и будущее предстают как реализации некоторых исходных форм — иначе говоря, время повторяется в виде формы, в которую облекаются индивидуальные судьбы и образы» (Успенский 1994, 28). События, происходящие в древней Ершалаиме и современной Москве, неразрывно связаны. Роман о Понтии Пилате объясняет некоторые московские события, иногда определяя дальнейшую судьбу героев произведения. Интересные наблюдения о взаимопроницаемости временных пластов представлены в статье Б. Гаспарова. Определяя роман «Мастер и Маргарита» как роман-миф, исследователь писал: «Исчезает всякая временная и модальная («действительность vs недействительность») дискретность, один и тот же феномен, будь то предмет, или человеческий характер, или ситуация, или событие, существует одновременно в различных временных срезах и в различных модальных планах» (Гаспаров 1993а, 29).
Мифологическое сознание предполагает одновременное пребывание человека во времени и в вечности2. В ершалаимских главах вечность выступает критерием нравственных ценностей. Герои произведения проходят серьезные испытания, определяя для себя, что есть преходящее и что есть подлинное. Для Иешуа абсолютно служение добру. Пилатом движет боязнь за свою жизнь. Вот почему, забывая о конечной цели человеческих устремлений — преодолении времени — Пилата так пугает и впоследствии мучает его бессмертие. Соотношение времени и вечности создает смысловую перспективу произведения. Примечательны исторические изменения в семантическом наполнении слова время. М.Ф. Мурьянов предполагает, что «IX в. значение вечного было не только темпоральным. Еще ряд столетий спустя в этом слове наблюдалась способность выражать значение, относящееся к семантическому полю жизненной силы» (Мурьянов 1978, 65). Архаическое мышление также оба значения считало близким3. В ершалаимских главах проявляются особенности архаического наполнения семантики слова время. Ощущение быстротечности времени, давления времени, невозможности обратить время вспять приводит к отсутствию жизненной силы Пилата.
Вневременной характер ершалаимских событий подчеркивается композиционной структурой повествования. Булгаков использует вертикаль (параллельное течение художественного времени) в построении темпоральной структуры ершалаимских глав. Вертикаль устанавливает одновременное развитие нескольких сюжетных линий (мифологический аспект времени), тогда как горизонталь утверждает последовательное развитие повествования (исторический аспект времени). М. Булгаков, используя параллельное течение художественного времени, нередко показывает одновременное протекание различных событий, происходящих на отдаленных пространственных сценах.
Для мифологического сознания движение времени отождествляется с движением небесных светил. Булгаков показывает суточное движение солнца: «еще невысокое солнце» (21); «солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гиппидрома» (25); «солнце не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке» (35); «раскаленный шар почти над самой его [Пилата] головой» (39); «солнце уже снижалось над Лысой Горой» (167); «солнце исчезло» (175). Идея повторяемости и круговорота прослеживается в описании движения Луны: «Оголенная луна висела высоко в чистом небе» (309); «Луна быстро выцветала, на другом краю неба было видно беловатое пятнышко утренней звезды» (321). В повествовании ершалаимских глав показан закат: «догорали и колоннады, и плоские кровли, позлащаемые последними лучами» (294); «Но тот [Пилат] <...> глядел вдаль <...> созерцая часть города <...> угасающую в предвечерье» (295) и др.
В мифологическом сознании время раскрывается в природе через конкретные, окружающие человека природные элементы. Описание Лысой горы насыщено конкретными деталями пейзажа: тощие тутовые деревья, раскаленные камни, мутноватый ручей, вьющиеся по земле растения с большими колючками, ящерицы, проклятая небом безводная земля. Это описание имеет негативную оценочность, подчеркивает трагизм происходящих событий. В ершалаимских главах пейзажные зарисовки, с одной стороны, уподобляют внутреннее состояние персонажей жизни природы: описание грозы — душевные мучения Пилата, описание Лысой горы — отчаяние Левия. С другой стороны, пейзажи участвуют в замедлении поступательного развития художественного времени.
Известно, что классический образец мифологического времени — «время сновидений» (МНМ, т. 1, 252). В романе «Мастер и Маргарита» ершалаимские главы представлены как сон: «Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. — подумал Бездомный в изумлении. — Ведь вот уже и вечер! А может быть, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?» (44). Кроме того, в ершалаимских главах описаны сновидения Пилата. О роли сновидений убедительно писал о. П. Флоренский: «сновидения и суть те образы, которые отделяют мир видимый от мира невидимого, отделяют и вместе с тем соединяют эти миры. Этим пограничным местом сновиденческих образов устанавливается отношение их как к миру этому, так и к миру тому» (Флоренский 1972, 88).
Таким образом, основные черты мифологической концепции времени нашли свое отражение в организации временной структуры ершалаимских глав; заполненность времени событиями, двуединая связь диахронии и синхронии, одновременное пребывание человека во времени и в вечности. Мифологическая модель времени реализуется на различных уровнях текста. Следует отметить, что раскрытие мифологической концепции времени в ершалаимских главах менее объемно и менее разнообразно по содержанию (по сравнению с мифологической структурой художественного пространства ершалаимских глав). Это обусловлено, во-первых, тем, что мифологическая концепция времени во всей полноте раскрывается в связи с московским текстом в структуре всего романа. Во-вторых, по утверждению Е.М. Мелетинского, для мифа «внимание к пространственной космической структуре усиливается отчасти в ущерб изложению событий мифического времени. Оказывается, что более четкая пространственная модель космоса в развитых мифологиях коррелирует с менее четким представлением о границах мифического времени» (Мелетинский 1995, 217). Таким образом, менее разнообразная мифологическая модель времени является косвенным подтверждением нашей гипотезы о мифологическом характере пространственно-временной структуры ершалаимских глав.
Примечания
1. Вслед за З.Я. Лураевой, под темпоральной структурой текста мы понимаем сеть отношений, связывающую языковые элементы, включающиеся в передачу временных отношений и объединенные функциональной и семантической общностью (Тураева 1986, 86).
2. Ср.: «Пребывание во времени и в вечности суть два разные способа бытия в разных мирах, которые сосуществуют как миры видимый и невидимый, упоминаемые в <...> Символе Веры; все видимое — скоровременное есть, как учит Павел <...> а невидимое — вечное суть. Граница между этими мирами проницаема» (Мурьянов 1978, 58).
3. Отметим, что в начале XX в. в философии происходит возвращение к пониманию времени как жизни. Приведем лишь одно высказывание: «Время — есть другое название для жизни» (Муравьев 1992, 111).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |