Мировоззрение писателя сопряжено со сложным спектром религиозных, философских, социокультурных, социально-психологических вопросов. Определённая модель, образ мира формируется в его сознании под влиянием многих факторов, синтезирует как его интеллектуальные представления об окружающем мире, так и его индивидуально своеобразное переживание столкновений с ним, возникает в результате сплава взглядов, убеждений, идеалов, впечатлений детства, семейных традиций, волевых устремлений и т. д.
Утверждение, что М.А. Булгаков — религиозный философ, кажется, уже ни у кого не вызывает сомнений. Нет лишь точного ответа на вопрос, в чём его вера, хотя вопрос об отношении писателя к христианству и вере в Бога вообще в той или иной мере обращал на себя внимание почти всех исследователей его творчества. Одни отмечают в философской системе писателя черты гностического учения (И. Бэлза, А. Васков, И. Галинская, А. Кораблёв и др.), другие — черты христианского взгляда на мир (А. Зеркалов, И. Владимиров, А. Маргулев, В. Сахаров, Н. Струве, В. Турбин и др.). Разброс мнений по этому непростому вопросу довольно велик, иногда высказывания полярно противоположны: от категоричного мнения К. Симонова, считавшего, что М.А. Булгаков был «убеждённым атеистом по своему мировоззрению»1, до противоположного суждения Б.С. Локшиной: «Булгаков — религиозный философ, но Бог его живёт не в церкви, а на небесах. И в душе человека, если эта душа способна подняться на небеса, чтобы встретиться с Вечностью, прикоснуться к ней»2. Весьма осторожно по этому вопросу высказался В.Я. Лакшин: «В первом романе Булгакова нет разрыва с традиционным религиозным сознанием, но не чувствуется и верности ему. Автор скорее задаёт тревожные вопросы, впервые спрашивает себя о том, к чему ему предстоит вернуться в романе «Мастер и Маргарита». Владимир Яковлевич высказывает мысль, что Булгаков в «Белой гвардии» приходит к «созданию своей необычной этики — по существу безрелигиозной, но сохраняющей черты христианской нравственной традиции»3.
Двойственна позиция Б.В. Соколова, представленная в «Булгаковской энциклопедии»: «Очевидно, в страстной молитве Елены Тальберг в романе «Белая гвардия», создававшемся в первой половине 20-х годов, выразилась вновь обретённая Булгаковым вера в Бога. Однако, по всей видимости, вскоре его взгляды претерпели коренной поворот»4. Обобщающий характер носит следующее высказывание автора энциклопедии на эту тему: «Во что и как верил Булгаков — не до конца понятно и сегодня, когда обнародованы, наверное, уже все свидетельства на сей счёт. Нельзя исключить, что Булгаков верил в Судьбу или в Рок, склонялся к деизму, считая Бога лишь первотолчком бытия, или растворял его в природе, как пантеисты. Однако последователем христианства автор «Мастера и Маргариты» явно не был, что и отразилось в романе.»5 Весьма спорное, надо заметить, утверждение.
Большой интерес представляет позиция А.А. Кораблёва, отразившаяся в его «астральном романе» «Мастер». Книга содержит несколько подзаголовков: «Необыкновенная история чернокнижника Михаила Булгакова. Тексты. Документы. Истолкования. Эзотерическая информация при участии биопсихоаналитика Л.Ф. Лихачёвой». В ней дано научно-художественное, по мнению автора, описание жизни и творчества М.А. Булгакова, а также опыт применения нетрадиционных методов исследования. Обратим внимание, что А.А. Кораблев, назвав в подзаголовке Булгакова «чернокнижником», в содержании книги стремится эту мысль обосновать, опираясь на самые разнообразные источники. Однако со столь однозначной и категоричной позицией автора довольно трудно согласиться.
Тот факт, что взгляды М.А. Булгакова неоднократно претерпевали «коренной поворот», очевиден уже потому, что почти все литературоведы отмечают существенную разницу между мировоззренческими позициями, отражёнными в его первом романе «Белая гвардия» и в его «закатном» романе «Мастер и Маргарита». Значит, и ответ на вопрос о взглядах писателя в разные годы его жизни не будет одинаковым.
Не претендуя на полноту и исчерпывающую ясность в этом сложном вопросе (который вполне может стать предметом отдельного исследования), в данной работе будет рассмотрена лишь его часть: взгляды М.А. Булгакова во время работы над романом «Белая гвардия», то есть в первой половине двадцатых годов. У современных исследователей творчества писателя есть возможность пойти по трём основным направлениям в поисках ясности в этом вопросе:
1. изучение биографии с опорой на воспоминания современников;
2. тщательный анализ эпистолярного и дневникового наследия;
3. исследование поэтики его художественных произведений.
В данной диссертации будут применены все три возможных подхода к изучению проблемы. Использование одного из способов приводит к недостаточно обоснованным выводам и заключениям. Так, версия об атеизме Булгакова возникла скорее всего на основании высказывания его сестры Надежды, которая 25 марта 1910 года записала в своём дневнике: «Теперь о религии... Нет, я чувствую, что не могу ещё! Я не могу ещё писать. Я не ханжа, как говорит Миша. Я идеалистка, оптимистка... Я — не знаю... Нет, я пока не разрешу всего, не могу писать. А эти споры, где Иван Павлович и Миша защищали теорию Дарвина и где я всецело была на их стороне — разве это не признание с моей стороны, разве не то, что я уже громко заговорила, о чём молчала даже самой себе, что я ответила Мише на его вопрос: «Христос — Бог по-твоему?» — «Нет!»... Я боюсь решить, как Миша». В 1940 году она следующим образом резюмировала споры тех лет, опирающиеся на имена Чарльза Дарвина и Фридриха Ницше: «1910 год. Миша не говел в этом году. Окончательно, по-видимому, решил для себя вопрос о религии — неверие. Увлечён Дарвином. Находит поддержку у Ивана Павловича».
Ничуть не подвергая сомнению высказанные предположения, не будем взгляды М.А. Булгакова в 1910 году считать окончательно сформировавшимися. Думается, ему пришлось пережить довольно сложную эволюцию в вопросах веры и религии.
Обратимся к воспоминаниям близких ему в 20-е годы людей.
Прежде всего, к свидетельству первой жены М.А. Булгакова Татьяны Николаевны Кисельгоф, которое было зафиксировано как ответы на вопросы интервью в книге Леонида Паршина.
• «Л.П.: ...А какие взгляды были у Булгакова?
• Т.Н.: Он был вообще вне всякой политики. Ни на какие собрания или там сходки не ходил. Но большевиков он не любил, и по убеждениям он был монархист.
• Л.П.: А как в смысле веры? Насколько я помню, он не был верующим?
• Т.Н.: Нет, он верил. Только не показывал этого.
• Л.П.: Молился?
• Т.Н.: Нет, никогда не молился, в церковь не ходил, крестика у него не было, но верил. Суеверный был. Самой страшной считал клятву смертью. Считал, что это... за нарушение этой клятвы будет обязательно наказание. Чуть что — «Клянись смертью!»
• Л.П.: А остальные члены семьи?
• Т.Н.: Варвара Михайловна (мать) была очень верующая. Варя верующей была. Они зажигали лампадки под иконами, и вообще.»6
Подтверждает достоверность воспоминаний Т.Н. Кисельгоф письмо дочери Варвары Афанасьевны Булгаковой, в замужестве Карум:
«Я жила в верующей семье. Мама, в отличие от своих сестёр, ходила в церковь, в нашем доме в Киеве бывало духовенство; ведь мама жила с бабушкой Варварой Михайловной до последних лет её жизни и, очевидно, в доме царил христианский «дух» Булгаковых...» (И.Л. Карум — М.О. Чудаковой. 7.2.1990; «Юность». — 1991. — № 5).
Ещё одно свидетельство. На этот раз со ссылкой на слова второй жены М.А. Булгакова Любови Евгеньевны Белозёрской.
«Л.Е. Белозёрская рассказывала своим знакомым, что во второй половине 20-х годов Михаил Афанасьевич вместе с близкими друзьями всегда ходил в Зачатьевский монастырь на Остоженке на Рождественскую и Пасхальную службы. А затем все садились за праздничный стол, как было заведено с детства. Знакомые недоумевали — годы-то какие, а Михаил Афанасьевич, разводя гостеприимно руками, шутил: «Мы же русские люди»7.
Это воспоминания о поведении и взглядах Булгакова, проявившихся в двадцатые годы. Истоком их, несомненно, была атмосфера в семье и в городе — центре русского православия, — где Михаил родился, учился, жил.
Имя Михаил, полученное им при крещении — имя Архангела, предводителя небесного воинства, к тому же покровителя города Киева, многое предопределило в его жизни. В книгах, которые он потом открывал, должно быть, открывалось ему и сокровенное значение его имени. По мнению священника П.А. Флоренского, это имя несет особое предназначение своему носителю.
«Имя Архистратига Небесных Сил, первое из тварных имён духовного мира, Михаил, самой этимологией своей указывает на высшую меру духовности, на особливую близость к Вечному: оно значит «Кто как Бог», или «Тот, Кто как Бог». Оно означает, следовательно, наивысшую степень богоподобия.
...По своей природе, имя Михаил — противоположность земной косности, с её и враждебным, и благодетельным торможением порывов и устремлений. И, попадая на землю, это имя живёт на ней как чуждое земле, к ней не приспособляющееся и не способное приспособиться. Михаил — одно из древнейших известных в истории имён. Но и за много тысяч лет своего пребывания на земле оно остаётся откровением на земле и не делается здесь своим, хотя и обросло житейскими связями и бытовыми наростами. Этому имени трудно осуществлять себя в земных средах, слишком для него плотных...»8.
Дома первыми помощниками в учении были родители — педагоги по специальности и по призванию. Отец Афанасий Иванович, философ-историк, обладал особым умением передавать свои знания и убеждения, считался среди друзей и сотрудников человеком «крепкой веры». С образом отца у М.А. Булгакова связаны первые представления о науке и религии9. Он не раз присутствовал при беседах отца с крёстным (проф. Н.И. Петровым, преподавателем теории словесности, истории русской и зарубежной литературы), с коллегами отца — профессорами Киевской духовной академии, с его друзьями, внимательно прислушивался к их рассуждениям о высоких материях мироздания, о морали, об истории человечества, о политических событиях тех дней. (Отметим, что в 1908 году, уже после смерти Афанасия Ивановича Булгакова, по свидетельству Н.А. Бердяева, в Киеве по инициативе профессоров Духовной академии было образовано религиозно-философское общество, которое стало одним из центров религиозно-философской мысли и духовных исканий в России). Духовным наставником семьи Булгаковых был священник церкви Николая Доброго Александр Александрович Глаголев, чей образ будет воспроизведён впоследствии Михаилом Афанасьевичем в романе «Белая гвардия» под именем отца Александра. Духовную помощь, и не только духовную, оказывал семье Булгаковых также Василий Иванович Экземплярский, профессор Духовной академии, член Религиозно-философского общества им. Владимира Соловьёва, основатель журнала «Христианская жизнь». Насколько важным для М.А. Булгакова было влияние этих людей, доказывает факт из воспоминаний С. Ермолинского: «Он скупал старые комплекты «Вестника Киевской духовной академии», в них попадались иногда и статьи его отца. ...Возможно, он хотел восстановить, представить себе круг тех вопросов, о которых могли толковать в доме, когда ещё был жив отец. Он, мальчишка тогда, разумеется, не понимал их, а теперь, наверное, они стали ему необходимы. Он вспоминал, искал»10. Подобное же свидетельство С. Ермолинского приведено и в книге М.О. Чудаковой.
«Нам сказали, что «Труды Духовной академии» есть у какой-то старухи в Крюкове. Булгаков так хотел иметь их, что решил срочно ехать. Помню, что была зима, мороз, мы ехали в розвальнях»...11
Отец, его друзья и коллеги, мать, братья и сёстры, уютная обстановка слились для М.А. Булгакова в единое понятие «Дом», где духовное сочеталось с душевным, где было и тепло, и весело, и находилось время для серьёзных раздумий, место, где человек черпает внутренние силы для того, чтобы выстоять в мире внешнем.
Столь же важное влияние на формирование мироощущения Булгакова оказал Киев-город, где он родился, учился и вырос. «Не просто город Киев, но — Город. Мать Городов Русских. Место, Откуда Пошла Земля Русская. Святое место, ибо здесь Русь приняла Крещение».
Большое влияние на киевлян и, конечно же, на гимназистов производила панорама «Голгофа», открывшаяся в 1902 году на Владимирской горке неподалёку от Александровского костёла. «На тех, кто воспитывался в соответствующих религиозных чувствах, панорама действовала всеми мастерски использованными художественными средствами: натурным передним планом из «дикого камня», хорошо выписанными фигурами, удачно переданным воздушным пространством, убедительным оптическим эффектом присутствия. Всё это позволяло посетителям получить полное наглядное представление о крёстном пути и распятии Иисуса Христа. В панораму водили гимназистов на экскурсию — всем классом.
...Вообще же библейские сюжеты напоминали о себе постоянно — и дома, и на уроках Закона Божьего, и на утренних обязательных молитвах в гимназии, и на регулярных посещениях церковных праздников»12.
Сам уклад жизни в интеллигентско-патриархальной и высококультурной семье и в одном из самых древних русских городов не мог не воздействовать на будущего писателя.
Немалое влияние в гимназические и последующие годы оказали чтение и семейные дискуссии о прочитанном и осмысленном. Об этом свидетельствует одно из семейных воспоминаний.
«...Преобладали интеллектуальные интересы. Мы увлекались литературой и поэзией. В семье все очень много читали. Все, начиная от матери, прекрасно знали русскую литературу. Знали и западную.
Любимым писателем Михаила Афанасьевича был Гоголь. И Салтыков-Щедрин. А из западных — Диккенс. Чехов читался и перечитывался, непрестанно цитировался, его одноактные пьесы мы ставили неоднократно. ...Читали Горького, Леонида Андреева, Куприна, Бунина, сборники «Знания». Достоевского мы читали все, даже бабушка, приезжавшая из Карасёва к нам в Бучу погостить летом.
Читали мы западных классиков и новую тогда западную литературу: Мопассана, Метерлинха, Ибсена и Кнута Гамсуна, Оскара Уайльда.
Читали декадентов и символистов, спорили о них и декламировали пародии Соловьёва: «Пусть в небесах горят паникадила — в могиле — тьма». Спорили о политике, о женском вопросе и женском образовании, об английских суфражнетках, об украинском вопросе, о Балканах, о науке и религии, о философии, о непротивлении злу и сверхчеловеке, читали Ницше»13.
Кроме того, время формирования личности М.А. Булгакова — это время углублённых религиозно-философских и богословских исканий, ознаменовавшееся появлением книг и статей таких замечательных философов, как Н. Бердяев, С.Н. Булгаков, И.А. Ильин, В. Соловьёв, Н. Фёдоров, П. Флоренский и других. С их трудами Михаил Афанасьевич, вероятно, был знаком. Это предположение основано на изысканиях замечательного булгаковского биографа М.О. Чудаковой, утверждавшей, что «наиболее знаменитая в 1910-е годы книга Бердяева «Смысл творчества» (1916) была им прочитана, что «в 1922 году Булгаков мог познакомиться со многими сочинениями русских философов, в том числе и с книгами П. Флоренского; одна из них — «Мнимости в геометрии» (1922) — стала его любимой»14.
Однако сложность и парадокс М.А. Булгакова состояли в том, что он как личность сформировался прежней эпохой, но в силу исторического развития был вынужден жить в новых условиях.
Новая эпоха заявила о себе воинствующим атеизмом, рационализмом, господством материалистической философемы, утверждавшей приоритет материальных ценностей над духовными, она принесла страшные деструктивные явления, вспышки коллективной агрессии, войны, революции, массовое уничтожение человека человеком.
В этих условиях для писателей интеллигентного происхождения (таких как А. Блок, А. Белый, М. Булгаков, М. Цветаева), воспитанных в профессорских семьях, весьма проблематичным было не только творчество, но даже выживание. Поэтому неудивительно, что М.А. Булгаков почти не оставил потомкам прямых высказываний о своих убеждениях.
Однако даже весьма поверхностный анализ его дневников и писем, написанных в двадцатые годы, позволяет обнаружить индивидуальные особенности восприятия современности писателем, отражающие характер его основных мировоззренческих позиций. Дневниковый и эпистолярный жанры как бы создают модель человеческой жизни, раскрывают внутренний духовный мир творческой личности через отношение ко времени и временным отношениям.
Обращает на себя внимание тот факт, что М.А. Булгаков продолжает по-прежнему уважительно относиться к православным праздникам. В письме от 18.04.1922 года к Н.А. Земской он пишет:
• «Дорогая Надя, извини, что не успел поздравить со Светлым праздником (Пасха). Я веду такой каторжный образ жизни, что не имею буквально минуты. Только два дня вздохнул на праздники. А теперь опять начинается мой кошмар»15.
В письме к ней же от 13.01.1922 года есть такая строчка:
• «А то бы я описал тебе, как у меня в комнате в течение ночи под сочельник и в сочельник шёл с потолка дождь».
В дневниковых записях довольно часто рядом с датой по новому стилю (по григорианскому календарю) Булгаков ставит число по старому стилю, особенно в дни христианских праздников. Вот, например, одна из записей:
«30-го (17-го стар[ого] ст[иля]) сентября 1923 г.
• Вероятно, потому, что я консерватор до... «мозга костей» хотел написать, но это шаблонно, ну, словом, консерватор, всегда в старые праздники меня влечет к дневнику».
М.А. Булгаков имеет в виду день 17 сентября, который отмечается в православии как день мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Этот праздник, наверняка, отмечался в семье, где две сестры Михаила Афанасьевича носили имена Вера и Надежда.
В этой же дневниковой записи есть фраза:
• «...вторая годовщина меня застаёт всё в той же комнате и всё таким же изнутри».
Разумеется, каким именно Булгаков не уточняет. Правда, в том же дневнике есть и довольно откровенные записи. В частности, запись от 26.10.1923 года:
• «В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрёк себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого. Литература теперь трудное дело. Мне с моими взглядами, волей-неволей выливающимися в произведениях, трудно печататься и жить.
...Но не будем унывать. Сейчас я просмотрел «Последнего из могикан», которого недавно купил для своей библиотеки. Какое обаяние в этом старом сентиментальном Купере! Тип Давида, который всё время распевает псалмы, и навёл меня на мысль о Боге.
Может быть, сильным и смелым он не нужен, но таким, как я, жить с мыслью о нём легче. Нездоровье моё осложнённое, затяжное. Весь я разбит. Оно может помешать мне работать, вот почему я боюсь его, вот почему я надеюсь на Бога».
Вообще на протяжении дневниковых записей обращений к Богу довольно много. Иногда они носят личный характер:
• «Итак, будем надеяться на Бога и жить. Это единственный и лучший способ» (запись от 19.10.1923 г.).
Встречается и такая запись (от 08.01.1924 г.):
• «Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет!»
На основании анализа некоторых мемуарных свидетельств, писем и дневниковых записей можно выдвинуть предположение, что в начале двадцатых годов М.А. Булгаков, пережив множество страданий, смертей, голод и разруху, ощущал себя верующим человеком, мировоззрение которого было близким к православному христианству. Разумеется, его религиозное чувство не укладывается в рамки церковных канонов, его вера была именно верой интеллигентного человека, которая не всегда проявляется в каждом миге и шаге личного существования.
В последующей части диссертации будет представлено исследование, осмысление и интерпретация пространственно-временной структуры религиозно-философского плана романа «Белая гвардия», главного произведения этого периода, в котором не могли не отразиться взгляды писателя, по его же определению, «волей-неволей выливающиеся в произведениях». Думается, что лишь соединение исследования мемуарного, эпистолярного, дневникового наследия с анализом художественного мира булгаковских произведений приведёт к уточняющим выводам о мировоззрении автора романа, в том числе и в двадцатые годы. Попытка использования такого метода в поисках истины применена в данной диссертации.
Примечания
1. Симонов К.М. О трёх романах Булгакова // Сегодня и давно / Статьи. Воспоминания. Литературные заметки о собственной работе. — М.: Советский писатель, 1976. — С. 299.
2. Локшина Б.С. Роман М.А. Булгакова «Белая гвардия // Программа по литературе для 10—11 гуманитарных классов средней общеобразовательной школы. Система уроков по творчеству М.А. Булгакова. — С.-Пб., 1995. — С. 51.
3. Лакшин В.Я. Мир Михаила Булгакова // Лит. Обозр. — 1989. — № 10. — С. 13.
4. Соколов Б.В. Христианство // Булгаковская энциклопедия. — М.: Локид; Миф, 1996. — С. 510.
5. Там же. — С. 511.
6. Паршин Л.К. Из семейной хроники Михаила Булгакова // Чертовщина в Американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. — М.: Книжная палата, 1991. — С. 63.
7. Воспоминания о Михаиле Булгакове. — М., 1988. — С. 213.
8. Флоренский П. Имена // Малое собрание сочинений.: Изд-во «Купина», 1993. — Вып. 1. — С. 11.
9. По мнению А. Кораблева, ведущие мысли из монографии А.И. Булгакова могут быть «наиболее точным истолкованием» религиозного и философского смысла романа М.А. Булгакова «Белая гвардия»: «Роман сына написан словно по конспекту диссертации отца: он показывает исторические события через частную жизнь, испытывая эту жизнь страданиями, болезнями, смертями и указывая крестный, возвышающий над грешной землёй путь спасения — путь веры, надежды и любви». Кораблёв А. Мастер: Астральный роман. Часть 1. — Донецк: ООО «Лебедь», 1996. — С. 31.
10. Ермолинский С. Из записок разных лет. — М., 1990. — С. 56.
11. Чудакова М. Библиотека М. Булгакова и круг его чтения // Встречи с книгой. — М., 1979. — С. 244.
12. Кончаковский А.П., Малаков Д.В. Киев Михаила Булгакова: Фотоальбом. — Киев, «Мистецтво», 1993. — С. 14.
13. Земская Н.А. Из семейного архива: Материалы из собрания Н.А. Булгаковой-Земской // Воспоминания о Михаиле Булгакове. — М.: Сов. Писатель, 1988. — С. 57—58.
14. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. — 2-е изд. Доп. — М., 1988. — С. 218.
15. Эта и последующие цитаты из писем и дневников приведены по книге: Булгаков М. Дневник. Письма. 1914—1940. — М.: Современный писатель, 1997. — С. 9—88.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |