I
Булгаковская пьеса «Дни Турбиных», поставленная в 1926 г. в Художественном театре, была написана на основе его романа «Белая гвардия», и судьба этого романа, естественно, может рассматриваться как предыстория пьесы.
Но данные, которыми мы располагаем об истории текста романа, еще более скудны, чем материалы, относящиеся к пьесе. Не сохранилось не только ни одной рукописной страницы «Белой гвардии», но нет даже машинописных текстов романа. Все материалы, которыми мы располагаем, — печатные. Это — либо литературные опыты, сюжетно связанные с романом и написанные, очевидно, ранее его (а частью, может быть, параллельно с уже начатым романом), либо первые публикации самой «Белой гвардии». Связаны с романом рассказы «Красная корона», «В ночь на 3-е число» (с подзаголовком «Из романа «Алый мах»»), опубликованные в 1922 г., «Налет», напечатанный в 1923 г., и рассказ «Я убил», появившийся в печати уже позже — в 1926 г.1 Роман «Белая гвардия» печатался в журнале «Россия» за № 4 и 5, вышедших в начале 1925 г.; окончание романа в журнале опубликовано не было, так как № 6 «России» не вышел в свет; в архиве сохранилась корректура окончания из невышедшего номера (гл. XIV—XIX). В 1927—1929 гг. роман был опубликован Булгаковым полностью в парижском издательстве «Concorde» и в рижском издательстве «Книга для всех» (с рижским изданием 1929 г. не следует смешивать вышедшее там же в 1927 г. «пиратское» издание с поддельным окончанием, смонтированным из текста пьесы и собственных вставок издателей)2. Но отдельные отрывки из последней части романа «Белая гвардия» (со ссылкой именно на это название) Булгаков трижды печатал уже в 1924 году. Два из них («Вечерок у Василисы» и «Петлюра идет на парад») уже давно были отмечены в библиографической литературе3; третий («Конец Петлюры») привлек внимание исследователей сравнительно недавно4. Последний отрывок (где упоминается главный герой романа, доктор Алексей Турбин)5, корректурный текст из «России» и окончательный текст отдельного издания 1929 г. дают представление о большой работе над окончанием романа, проделанной автором.
Каковы были изменения, внесенные М.А. Булгаковым в предшествующие финалу части романа, мы, к сожалению, не знаем. В дошедшем до нас тексте главный герой романа Алексей Турбин — врач, имеющий к военным действиям лишь скромное, чисто профессиональное отношение. Существовала ли иная версия этого образа? М.О. Чудакова привела воспоминания И.С. Раабен, печатавшей в начале 1924 г. роман на машинке: Раабен вспоминала, что «в первой редакции романа Алексей погибал — в гимназии... Алексей был военным, а не врачом»6. Трудно сказать, насколько точны эти воспоминания, — нельзя исключить возможную в этом случае ошибку памяти: И.С. Раабен несомненно знала, видела на сцене, а может быть, и перепечатывала пьесу «Дни Турбиных», где Алексей был как раз изображен военным и погибал в гимназии. Но если это воспоминание точно, то встает вопрос, почему Булгаков отказался от первоначального замысла и дал Алексею свою собственную профессию — врача. Очевидно, этот образ был писателю ближе и соответствовал автобиографическим тенденциям его прозы. Во всяком случае, в отрывке из окончания романа, опубликованном в журнале «Шквал» в том же 1924 г., Алексей, как и в других текстах — «квалифицированный доктор», насильно мобилизованный петлюровцами и проклинающий себя за то, что «не удрал» от мобилизации.
Текст этого окончания в значительной степени совпадает (иногда дословно) с фрагментом «В ночь на 3-е число», где тот же персонаж выступает под именем доктора Бакалейникова — видимо, редакция романа «Белая гвардия», которую автор начал публиковать в 1924 г., была близка к той версии, которая в 1922 г. именовалась «Алый мах»7. Очевидно также, что редакция, окончание которой было опубликовано в «Шквале», не была идентична редакции, опубликованной в 1925 г. в «России». История с уходом доктора Турбина из магазина мадам Анжу, его столкновением с петлюровцами и спасением его Юлией Рейсс, не гармонировала с окончанием романа в «Шквале», где Алексей Турбин — явно необстрелянный и жалкий своей беспомощностью человек, вдобавок (как и доктор Бакалейников в «Алом махе») «приват-доцент», каковым Алексей Турбин в дошедших до нас редакциях отнюдь не является.
Но и текст заключительной, 19-й, главы романа (возможно, без последних страниц) в корректуре № 6 «России», ныне опубликованный М.О. Чудаковой, далеко не идентичен тому, который был издан Булгаковым в 1929 г. в Париже и Риге. Некоторые мотивы в журнальном окончании перекликались с последним актом будущей пьесы (елка в крещенский сочельник, слова Мышлаевского «обложат и выведут в расход», а также начало романа Елены с Шервинским). Представляется убедительным мнение исследовательницы, что исключение этих мотивов из окончательной редакции было связано с тем, что они развиты в пьесе, поставленной в 1926 г.8 Вместе с тем в редакции 1925 г. встречался и ряд мотивов, которых не было и в пьесе: любовь Лариосика к горничной Анюте, ее роман с Мышлаевским и т. д.
В настоящей статье мы, естественно, не можем и не намереваемся подробно характеризовать роман «Белая гвардия». Важно отметить лишь некоторые его особенности. Уже первые читатели романа, как и первые зрители пьесы, отмечали связь Булгакова с русской классической, и прежде всего с толстовской традицией. В «Театральном романе», где, несомненно, передается, хотя и в травестированной форме, история написания «Белой гвардии» и «Дней Турбиных», именно так описывается первое восприятие романа: «Толстому подражаете, — говорит будущий издатель романа Рудольфи (прототипом которого был И. Лежнев, редактор «России»). «Кому именно из Толстых», — скрашивает автор. «Их было много... Алексею ли Константиновичу, известному писателю, Петру ли Андреевичу, поймавшему за границей царевича Алексея, нумизмату ли Ивану Ивановичу или Льву Николаичу?..»9 Но, вопреки этому саркастическому ответу, сам Булгаков отчетливо ощущал связь своего произведения с традицией Льва Толстого. В письме Советскому правительству 28 марта 1930 г. он заявлял, что тема «интеллигентско-дворянской семьи», встретившейся с «исторической судьбой», изображена им в «Днях Турбиных» и романе «Белая гвардия» «в традициях «Войны и мира»»10.
Событийность «Белой гвардии», тема столкновения личного существования с «исторической судьбой», действительно отличала произведения Булгакова от значительной части литературы того времени. Утрата сюжетности была довольно характерна для русской литературы начала XX века. «Художественный беспорядок», «мастерство в одно и то же время растрепанное и вычурное» и вместе с тем утрата «фабулы» отмечались различными авторами послереволюционной эпохи11. Манера эта в значительной части шла от Андрея Белого. Конечно, «Петербург» Андрея Белого отнюдь не бессюжетен, не лишен событий, но сюжет его неясен и «размыт», а события даны в сознательном смещении масштабов, при котором появление «красного домино» Облеухова-младшего, ухаживающего за чужой женой, оказывается не менее важным явлением, чем покушение на убийство его отца-сановника или провокаторство руководителя революционной партии. Михаил Булгаков, вслед за Толстым, возвращался к реальным масштабам. Возвращение это выражалось вовсе не в том, что Булгаков отводил большее место государственным деятелям, чем обычным людям, — напротив, деятелей этих, будь то Петлюра или гетман, он презирал не менее, чем Лев Толстой Наполеона12. Восстанавливалось значение истории, как грандиозного процесса, решающего судьбы огромного числа людей и требующего от рядового человека каких-то действий. В своих представлениях о таких действиях Булгаков вовсе не следовал Толстому: напротив, реакция его героев в какой-то степени противостояла толстовскому непротивлению злу злом. Видя зверства петлюровцев, доктор Турбин (в первоначальном финале романа) сладострастно мечтает о том, чтобы в руках у него оказался «матросский револьвер»: «Он целится. В голову. Одному... В голову. Другому...», а потом, вернувшись домой, рыдает и укоряет себя именно за неспособность к такому действию: «Но я-то... Интеллигентская мразь...»13.
Проблема сюжетности повествования еще более остро встала перед Михаилом Булгаковым при создании пьесы по мотивам романа.
Именно такое предложение писатель получил уже в начале 1925 г. от двух студий Московского Художественного театра (одна из которых, 3-я, уже обособилась в отдельный театр имени Е.Б. Вахтангова)14. М.А. Булгаков принял предложение 2-й студии, непосредственно связанной с МХАТом. Первая дошедшая до нас редакция пьесы «Белая гвардия» была закончена (согласно записи самого Булгакова на сохранившемся авторском машинописном тексте) в июне—сентябре 1925 г. Пьеса была принята для постановки на Большой сцене — т. е. во МХАТе в собственном смысле слова. 21 октября 1925 г. было намечено первое распределение ролей.
Основная работа над постановкой пьесы относится к 1926 г. Весной этого года предполагалась, наряду с постановкой в МХАТе, также постановка ее в Ленинградском Большом драматическом театре15. 26 января в МХАТе было проведено некоторое перераспределение ролей, связанное, очевидно, с изменением текста пьесы16. Под 24 февраля в «Журнале протоколов репетиций» помещен первый протокол репетиции; далее репетиции следуют до 30 марта. 26 марта спектакль был показан К.С. Станиславскому и одобрен им17.
Однако с 22 мая по 24 августа в репетициях наступает большой перерыв (много чистых листов в «Журнале репетиций»). Шел спор о названии пьесы18 и о ее тексте. 24 августа 1926 г., согласно «Журналу репетиций», Станиславский, Булгаков и Марков «разработали весь план пьесы, зафиксировали вставки и переделки текста»19. Пьеса обрела новый, окончательный текст, который изменялся в деталях, но не в основе, и новое название — «Дни Турбиных».
Дошедшие до нас версии пьесы, в общем, могут быть разделены на три большие редакции, имеющие отдельные варианты, но четко различающиеся между собой и по сюжетному построению. В 1-й редакции, как и в романе, Алексей Турбин — врач, раненный, но не убитый петлюровцами, действует и в последнем акте пьесы; во 2-й и 3-й редакциях Алексей — полковник, образ которого соединяет черты трех разных персонажей 1-й редакции (в двух ее вариантах) — врача Алексея Турбина, полковника Малышева и полковника Най-Турса; в 3-й редакции нет сцен в квартире домовладельца Василисы и его жены Ванды. В 1-й редакции 5 актов, 12 картин; во 2-й — 4 акта, 10 картин; в 3-й — 4 акта, 7 картин. Первые две редакции пьесы имеют название «Белая гвардия», третья — «Дни Турбиных».
II
Пьеса «Белая гвардия», так же как и роман, не сохранилась в рукописи. Источниками при изучении текста 1-й редакции служат машинописные экземпляры, частично сохранившие авторскую правку и распределенные следующим образом:
1) ИРЛИ, ф. 369, № 1 (далее: П). Машинописный экземпляр на полулистах со значительной авторской правкой и датой «Июль—сентябрь 1925 г.»;
2) Музей МХАТ, БРЧ (Библиотека репертуарной части), папка «Авторские экземпляры», № 832, 1 редакция (далее: М). Машинописная копия на полулистах; очевидно, другой экземпляр той же машинописи; что и в ИРЛИ, судя по совпадающим опечаткам и сходным поправкам;
3) ОР ГБЛ, ф. 562, карт. 11, № 320. Позднейшая машинописная копия. De visu не обследован. Фонд Булгакова в ОР ГБЛ в настоящее время, к сожалению, не доступен исследованию (закрыт с мая 1983 г.).
Первая редакция пьесы «Белая гвардия», несомненно, тесно связана с одноименным романом. Однако называть эту пьесу «инсценировкой» (как часто делают) едва ли верно — даже в первой редакции. Специально для пьесы были написаны две отсутствовавшие в романе сцены — «Штаб 1-й конной (петлюровской) дивизии» и «Кабинет гетмана», написан акт V, почти не имеющий соответствий в романе, сочинены диалоги Елены с Тальбергом и Елены с Шервинским в акте I21. Поэтому едва ли можно определять 1-ю редакцию как «фолиант, содержащий шестнадцать сцен и точно следовавший роману»22. В дошедшем до нас тексте первой редакции 12 картин, и никаких конкретных данных о более ранней редакции из 16 картин у нас нет. Скорее всего, мемуаристы (П.А. Марков, И.Я. Судаков) кроме картин, обозначенных автором, именуют «сценами» еще перемены декораций внутри картин — появление квартиры Василисы внутри картины 3-й акта 1; кошмар Алексея в начале картины 1-й акта II — перед петлюровской сценой — и завершение этого кошмара в конце той же картины; возможно, существовала (или была задумана) еще какая-то сцена в начале акта V, так как содержащаяся в нем единственная картина обозначена как «картина 2-я»23.
Важно установить, по какому именно тексту началась работа Художественного театра над пьесой. Таким текстом была, очевидно, 1-я редакция, дошедшая до нас в машинописи ИРЛИ (П) и ее копиях.
Само собой разумеется, что определение этой редакции как первой условно, так как текст П и М уже обнаруживает два слоя — первоначальный (где действует Най-Турс, есть сцена кошмара и т. д.) и текст, получившийся в результате правки. Поэтому, очевидно, М.О. Чудакова определяет вторую версию пьесы, переработанную и прочитанную в театре 29 января 1926 г., как «третью редакцию»24. Мы употребляем терминологию самого М.А. Булгакова, содержащуюся в записи П.С. Попова: «У пьесы три редакции. Вторая редакция наиболее близка первой; третья наиболее отличается» (Попов П.С. Заметки автобиографического характера. Цит. по изд. Милн. с. 7, прим. 7; рукопись ГБЛ, ф. 218, карт. 1269, ед. хр. 6, недоступна). Под «второй редакцией» Булгаков мог иметь в виду только редакцию, сложившуюся в начале 1926 г. и сохранившуюся в экземпляре МХАТ, БРЧ, № 361 (см. ниже), имеющем прямую помету «Вторая редакция». «Третьей редакцией», очевидно, Булгаков называл «Дни Турбиных», а «первой редакцией» — текст, представленный в театр в 1925 г. Именно ее читал М.А. Булгаков осенью 1925 г. артистам и, возможно, Станиславскому25. Именно этой редакции соответствовало первое распределение ролей в пьесе, сделанное 21 октября 1925 г.: кроме Алексея (его должен был играть Судаков) в пьесе действует полковник Малышев (Кедров), фигурирующий только в 1-й редакции; не упоминается, правда, роль Най-Турса — возможно, что этот образ был уже соединен с образом Малышева, как это сделано в дошедших до нас исправленных текстах 1-й редакции26. О связи с театром 1-й редакции (П, М) свидетельствует весь ее характер. Текст напечатан, как и текст 2-й редакции, на полулистах, возможно, О.С. Бокшанской (секретаршей В.И. Немировича-Данченко и сестрой будущей жены автора — Елены Сергеевны), описанной в «Театральном романе» под именем Поликсены Торопецкой. С театром же связаны и исправления на машинописном экземпляре 1-й редакции. Важно отметить, что исправления эти (судя особенно по П) специально отмечены автором и явно предназначены для людей, работающих над текстом пьесы. На заглавном листе синим карандашом надписано: «Исправлено. М. Б.»; перед актами II, IV и V в П вложены специальные бумажные листки с надписями «Исправлены»; реплика Алексея, вписанная, судя по почерку, рукой М.А. Булгакова, на л. 256 (ответ на вопрос Студзинского, будет ли когда-нибудь «Россия — великая держава» — «Не будет прежней, новая будет»), сопровождается карандашной пометкой на обороте предшествующего листа: «Вписанные чернилами слова нужны».
Исправления в 1-й редакции, сделанные и отмеченные автором в актах II и IV, заключаются прежде всего в исключении сцен кошмара Алексея, начинающих и кончающих «петлюровскую» сцену, и в соединении образов Малышева и Най-Турса в одно лицо.
Сцена кошмара в 1-й редакции восходит к краткому эпизоду из романа «Белая гвардия», где также повторялась фраза, вычитанная Алексеем из «Бесов» Достоевского, но значительно расширенная по сравнению с романом. Кроме того, сцена кошмара напоминает и аналогичную сцену в «Братьях Карамазовых», поставленную в Художественном театре в 1910 г. и часто исполнявшуюся после революции в концертах.
Другие исправления в пределах 1-й редакции связаны с исключением из числа действующих лиц пьесы одной из наиболее ярких фигур романа — гусарского полковника Най-Турса, имя которого читалось в списке действующих лиц, но было вычеркнуто. В первоначальном тексте Най-Турс брал на себя командование, прикрывал не желающего бежать Николку и погибал (сцена довольно точно соответствовала роману)27. Зачеркнув имя Най-Турса и заменив его на «Малышев», Булгаков далее все последующие реплики Най-Турса передал Малышеву, не заметив, однако, что характерная черта Най-Турса — картавость — в этих репликах сохраняется: «Удивай, гвупый мавый, говогю, удигай... Унтег-цег, бгосьте гегойствовать к чегтям. Я умигаю».
Каковы же были характерные особенности первой редакции пьесы? В отличие от романа (задуманного, возможно, как первая часть большой эпопеи) здесь появлялся финал, где герои высказывали свое отношение к входящим в город красным войскам: Мышлаевский говорил, что не желает уходить с петлюровцами и уезжать за границу, а Алексей Турбин (в этой редакции, как и в романе, врач, выздоравливающий после ранения) заявлял о том, что Россия никогда не погибнет. Но самый образ Алексея, в значительной степени сливавшийся в романе с образом автора, обретал в пьесе некоторую расплывчатость. Соответствовали ли его речи воззрениям самого Булгакова? По-разному, например, привлекался в романе и пьесе Достоевский. В романе он упоминается лишь вскользь, в сцене кошмара Алексея: «Он сидел и воспаленными глазами глядел в страницу первой попавшейся ему книги и вычитывал, бессмысленно возвращаясь к одному и тому же: Русскому человеку честь — одно лишнее бремя...» Затем эти слова глумливо повторял «маленького роста кошмар». И лишь через ряд страниц «первая попавшаяся книга» была названа прямо: «Валяется на полу у постели Алексея недочитанный Достоевский и глумятся «Бесы» отчаянными словами...»28 В пьесе Алексей сам вспоминает Достоевского: «Он был пророк! Ты знаешь, он предвидел все, что получится. Смотри, вон книга лежит — «Бесы». Я читал ее как раз перед вашим приходом. Ах если бы могли это все раньше предвидеть!..» И далее: «Вот Достоевский это и видел и сказал: Россия страна деревянная, нищая и опасная, а честь русскому человеку только лишнее бремя!» Но в «Бесах» слова о чести как «лишнем бремени» для «русского человека» говорит Кармазинов, западник, к воззрениям которого сам Достоевский относился резко отрицательно; у Алексея Турбина они оказываются неким пророчеством о будущем России. Как понимать это переосмысление? Сочувствовал ли Булгаков рассуждениям своего героя — разделял ли он взгляды Кармазинова из «Бесов» или, скорее, Салтыкова-Щедрина по этому вопросу?29 Или же он смотрел на Алексея со стороны, отчуждался от него — как, по-видимому, в последнем действии, где Алексей, сравнивая Россию с ломберным столом, поставленным кверху ногами, перефразировал (обнаружила Л. Милн) слова старого ретрограда Крутицкого из пьесы Островского «На всякого мудреца...», прибегавшего к той же метафоре, как к доводу против любых реформ30.
Эволюция образа доктора Турбина — главное изменение, которое пережила пьеса за время ее постановки с конца 1925 г. по октябрь 1926 г. Репетировалась ли «Белая гвардия» в первой редакции? «Новый зритель» сообщал о репетициях уже 17 ноября 1925 г., но в «Журнале протоколов» известий о таких репетициях нет; первое сообщение относится к январю 1926 г.: «Переделанная пьеса была прочитана с новым (последним) составом исполнителей 29 января 1926 г. Режиссером назначен И.Я. Судаков»31. Среди ролей не только не было Най-Турса, но и Малышева; очевидно, образы Най-Турса и Малышева уже слились с образом Алексея Турбина (отныне предназначенным Н.П. Хмелеву). Следовательно, это была уже 2-я редакция, где Алексей — полковник, погибающий в акте III.
III
Вторая редакция «Белой гвардии», существование которой первоначально было установлено по ее немецкому переводу32, сохранилась в нескольких списках.
Музей МХАТ, БРЧ, папка «Авторские экземпляры», № 361. Машинопись на полулистах. «II редакция» (заголовок в рукописи). В редакции отсутствуют второй и третий акты.
Существует еще один список той же редакции: ОР ГБЛ, ф. 562, карт. 11, № 4. Машинописная копия (по старой орфографии). Более полное определение этого списка было невозможно из-за недоступности фонда Булгакова в ГБЛ33.
Полный список той же редакции, был обнаружен Л. Милн в не названном ею собрании и опубликован под заголовком «М. Булгаков. Белая гвардия. Пьеса в 4-х действиях. Вторая редакция пьесы «Дни Турбиных» в 1983 г. По словам издательницы — это «полный текст, но без титульного листа и списка действующих лиц»34.
2-я редакция композиционно несравненно совершеннее первой. В ней 10 картин вместо прежних 12 (картины, изображающие соседей Турбиных — Василису и его жену, сохранялись), в центре ее — единый и главный персонаж, полковник Алексей Турбин. Рассуждения о Достоевском были опущены, но когда полковник Турбин говорил о двух силах, противостоящих друг другу в России, — «большевики и мы» — то в его устах это звучало куда весомей и значительней, чем в устах доктора Турбина. Гибель Алексея — подлинная кульминация пьесы; и хотя в последнем действии его нет, фигура его незримо присутствует при последнем споре о том, уходить ли с петлюровцами или оставаться с большевиками, и Мышлаевский выступает и от его имени.
Превращение главного персонажа пьесы Алексея Турбина из врача, случайного участника событий, в полковника имело решающее значение для ее драматургического построения: оно создавало тему противоборства основных сил — того, что в античном театре именовалось «агоном».
Если в романе «Белая гвардия» преодолевалась бессюжетность («бес-фабульность») прозы начала XX в., то пьесой Булгакова утверждалась роль сюжета, особенно важная в драматургии. В научной литературе уже отмечалось, что стремление многочисленных хулителей «Дней Турбиных» «подверстать» эту пьесу к осуждаемой в те годы чеховской традиции МХАТа основывалось, как и многие другие упреки ей, на крайнем невнимании к тексту и спектаклю. Чеховская камерность разрушалась в «Днях Турбиных» самым радикальным образом, в действие включалась история, сюжет оказывался острым и богатым событиями. Когда после речи Лариосика, вспомнившего слова Сони из «Дяди Вани»: «Мы отдохнем, мы отдохнем!», раздавался пушечный выстрел и Мышлаевский замечал: «Так. Отдохнули!» — ирония его относилась не только к Лариосику. Чеховских героев больше всего угнетала пустота и монотонность ожидающей их жизни — «длинный, длинный ряд дней»; Булгаков знал, что пройдет совсем немного времени, и Соне (а, возможно, и дяде Ване) жаловаться на недостаток событий не придется. Воспитанной на Чехове мхатовской молодежи предстояло, по справедливому замечанию А.М. Смелянского, освоить «иное чувство жизни, иное понимание повседневности, чем у Чехова»35.
Во 2-й редакции пьеса обретала композиционную стройность, которой не хватало первой редакции; кульминацией ее становился предпоследний, третий акт, гибель Алексея и затем сообщение Николки об этой гибели: «Убили командира». С точки зрения расстановки сил важно было и появление Тальберга в акте IV (в первой редакции он исчезал после акта I). Во второй редакции Тальберг приезжал в Киев с намерением остаться там; на вопрос Елены: «Скажи, как ты вернулся. Ведь сегодня большевики уже будут?..» он отвечал: «Я прекрасно в курсе дела. Гетманщина оказалась глупой опереткой. Я решил вернуться и работать в контакте с советской властью. Нам нужно переменить политические вехи. Вот и все». Таким образом, именно карьерист Тальберг решал в конце пьесы «сменить вехи».
Такая мотивировка приезда Тальберга представляется психологически более правдоподобной, чем данная в окончательной редакции пьесы, где Тальберг заезжал в Киев за женой, чтобы ехать на Дон к Деникину.
Отметим и еще одно обстоятельство. Прообразом Елены Тальберг близкие к Булгакову лица считали его сестру Варвару, а прототипом Тальберга — ее мужа, Леонида Сергеевича Карума, офицера, по-видимому, служившего в штабе Скоропадского, эвакуировавшегося с ним в Германию, затем вернувшегося, поступившего в Красную Армию и служившего сперва командиром полка, а потом преподавателем военной академии36.
2-я редакция пьесы была издана еще при жизни автора — в 1927 году. Однако издание это было осуществлено не по русскому тексту, а в Германии — по немецкому переводу (К. Розенберг), обозначенному, правда, как «авторизованный». М.А. Булгаков этого издания не признал и протестовал против него, заявив, что З. Каганский, издававший в свое время в журнале «Россия» роман «Белая гвардия», а затем эмигрировавший, вывез пьесу (или ее черновики) «нелегальным путем», «без разрешения и ведома автора»37. Но источником перевода были не какие-либо случайные черновики, а тот самый машинописный текст, полная версия которого была опубликована Л. Милн, а дефектные экземпляры сохранились в Музее МХАТ. Печатный текст перевода К. Розенберг сохранился в архиве Булгакова; там же сохранилась и машинопись другого перевода 2-й редакции пьесы — на английский язык38. Сопоставление 2-й редакции с немецким переводом, произведенное Л. Милн, а также сопоставление ее с английским переводом показывает, что даже явные опечатки того машинописного текста, по которому дошла до нас (и опубликована Л. Милн) 2-я редакция, воспроизведены в немецком и английском переводах39.
Судьба перевода Розенберг также заслуживает внимания. Издание это было организовано З. Каганским, получившим из него «copywright» (издательское право), но выпустила книгу «S. Fischer-Verlag, Theater-Abteilung»40 — фирма, имевшая постоянную связь с М. Булгаковым и ведавшая его делами за границей вплоть до 1936 г. Никаких данных в мировой библиографии о существовании какого-либо немецкого перевода, кроме перевода К. Розенберг, не существует.
2-я редакция пьесы сыграла особую роль в ее истории: именно по этой редакции шла основная работа над знаменитым мхатовским спектаклем, поставленным в 1926 г. Но уже в мае—июне в театре и вокруг него начались споры об интенсивно репетировавшейся пьесе. Разрешит ли Главрепертком этот спектакль? Многое внушало опасения. Образ Алексея Турбина стал более цельным — но не вызовет ли трагическая гибель этого убежденного белогвардейца сочувствие к нему? Не покажется ли резко-обличительная «петлюровская» сцена изображением революции в целом? В сцене ограбления Василисы бандиты-петлюровцы охотно прибегали к социальной демагогии. «Поглядите, братцы, на пролетария всех стран!» — иронически замечал один из них, когда Василиса уверял, что у него нет денег. «Ты знаешь, что тебе полагается за утайку народных сокровищ?.. Мы тебя расстрелять должны, согласно революционному закону!.. Ты посмотри, в чем казак ходит?!.. Он за тебя на империалистической войне в окопах гнил, а ты в это время в квартире сидел, гроши копил... Ты же паразит на теле трудящего народа!..»
В последнем акте Алексея Турбина уже не было, но с исключением его реплик повисало в воздухе заявление Алексея о России, вписанное Булгаковым в 1-ю редакцию: «Не будет прежней, новая будет». В варианте 2-й редакции, опубликованном Л. Милн, этих слов нет, но в варианте, сохранившемся в Музее МХАТ, они (как и другие реплики Алексея) переданы Мышлаевскому.
На репертуарно-художественной коллегии театра обсуждался вопрос и о названии пьесы (Л.М. Леонидов, поддержанный И.М. Москвиным и В.И. Качаловым, предлагал название «Перед концом»); окончательное решение было отложено41.
4 июня 1926 г. М. Булгаков обратился к Совету и дирекции МХАТ с письмом, в котором выражал несогласие «на удаление Петлюровской сцены», соглашался обсудить новое название пьесы, но категорически отвергал название «Перед концом», «В случае, если театр с изложенным в письме не согласится», Булгаков просил снять пьесу «в срочном порядке»42.
Сохранилось и письмо режиссера В.В. Лужского, в котором он успокаивал автора, заверяя, что «Петлюровскую сцену пока никто не выкидывает», а на «вымарку двух сцен Василисы» Булгаков сам дал согласие. Лужский просил Булгакова не принимать никаких решительных действий в ожидании будущего развития дел43.
Параллельно с этим внутритеатральным спором происходили еще более серьезные события. 24 июня была показана первая генеральная репетиция, на которой присутствовали представители Реперткома В. Блюм и А. Орлинский. Они высказались против постановки пьесы. 25 июня состоялась дискуссия в Главном репертуарном комитете, где руководство ГРК заявило, что пьеса «представляет собой сплошную апологию белогвардейцев, начиная со сцены в гимназии и до сцены смерти Алексея включительно, совершенно неприемлема, и в трактовке, поданной театром, идти не может». Представители МХАТ заявили, что пьесу они «готовы переделать», но просят «конкретных указаний». Представитель Главреперткома А.Р. Орлинский потребовал, чтобы сцена в гимназии была дана «в порядке дискредитации» белого движения; чтобы были показаны взаимоотношения Турбиных с «другими социальными группировками» (денщики, прислуга) и изображены белогвардейцы, действовавшие в петлюровщине. От имени театра режиссер И.Я. Судаков заверил, что МХАТ никак не стремился к «апологии белогвардейцев», и выразил надежду, что Николка, как наиболее молодой, может «стать носителем поворота к большевикам». Председательствующий на собрании Р.А. Пельше осведомился, не являются ли требования ГРК «насилием» над театром, но представители театра дали заверение, что относятся к указаниям ГРК с пониманием44.
Новый план пьесы, вставки и переделки были приняты в конце августа 1926 г.; пьеса получила название «Дни Турбиных» (для афиши: «Дни Турбиных /Белая гвардия/»).
IV
Пьеса «Дни Турбиных», как и предшествующие ей две редакции пьесы «Белая гвардия», сохранилась только в машинописных копиях разного времени. Перечислим их:
1) Музей МХАТ, без шифра. Фрагмент на 16 страницах — только акт IV (далее: Ф).
2) Музей МХАТ, БРЧ, № 210 (суфл.) (в тканевом сером переплете). Машинопись на полулистах — суфлерский экземпляр (далее: А).
3) Музей МХАТ, БРЧ, № 210 (в красном картонном переплете). Машинопись на полулистах — также театральный экземпляр, бывший в работе (далее: Б);
4) ИРЛИ, ф. 369, № 2 (в синей папке). Машинописная копия 20-х — 30-х годов (архивная дата на обложке дела: 1926 г.), более крупного формата, чем А и Б (далее: П1);
5) ЦГАЛИ, ф. 2723, оп. 1, ед. хр. 468. Машинопись крупного формата. Экземпляр Главного управления по делам искусств, имеющий дату поступления 9/XII 1940 г. с вписанной от руки оговоркой: «Только к печати» (далее: Л).
6) ЦГАЛИ, ф. 656, оп. 5, № 1029. Машинопись крупного формата с двумя штампами: ромбовидным
Москва
«Ш 2/XII 1957 г.»
№ Ш—05097
(с надписью сверху: «Срок до 1965 г.») и «Управление театров. Автор (вписано) Михаил Булгаков. Название произведения (вписано) «Дни Турбиных». Количество страниц (вписано) 99. Количество экземпляров (вписано) 3. Представлено к выпуску (вписано) 24 ноября 1953 г. Ответственный редактор (подпись) А. Пудалов. Начальник репертуарно-редакторского отдела (пробел)» (далее: Л1).
7) ИРЛИ, ф. 369. Машинописная копия крупного формата. Копия экземпляра Л1. На обложке рукой Е.С. Булгаковой скопированы штампы Л1 и написано: «Сверено с суфлерским экземпляром МХАТ. Елена Булгакова» (далее: П2).
Основной текст пьесы «Дни Турбиных» — 3-й редакции пьесы, носившей первоначально название «Белая гвардия», — сложился, как мы уже знаем, в июне—августе 1926 г. Формально театр шел при этом навстречу пожеланиям Главреперткома, но фактически они были, конечно, неосуществимы: строить сцену в гимназии иначе, чем она была построена у Булгакова, было невозможно и ненужно. Белое движение в этой сцене и без того было достаточно дискредитировано изображением бегства гетмана и главнокомандующего русской армией, а также растерянности и истерики Юнкеров, узнавших об этом бегстве; «дискредитировать» заодно и Алексея Турбина значило бы уничтожить пьесу и превратить ее в одну из тех агиток, которых уже достаточно было написано к тому времени. Взаимоотношения с «другими социальными группами» по-прежнему ограничивались разговорами с гимназическим сторожем Максимом — довольно грубыми, но сводящимися к одной, достаточно гуманной цели: «Убьют тебя. Уйди куда-нибудь в подвал, скройся там, чтоб духу твоего не было». Не были, вопреки Реперткому, введены в пьесу и денщики — институт денщичества был уничтожен Февральской революцией, и хотя белые пытались его восстановить, но (как указал сам Булгаков на диспуте после постановки спектакля) денщика в Киеве 1918 г. «нельзя было достать на вес золота»45.
Более осуществимым было другое пожелание Реперткома — показать взаимоотношения между «белогвардейской» частью действующих лиц и «прислугой». Опубликованный теперь текст журнального варианта окончания «Белой гвардии» свидетельствует о том, что кое-какой материал для постановки этой темы был. В романе выясняется, что горничная Анюта беременна, и виновник ее беременности — Мышлаевский; доктор Турбин, уже выздоровевший после ранения и тифа, устраивает Мышлаевскому скандал и отправляет его с Анютой в больницу, сопроводив их неизвестной, но достаточно понятной для читателя запиской46. Включив этот мотив в пьесу, Булгаков дал бы Реперткому и будущим критикам хоть и небольшой, но желательный материал для разоблачения турбинского дома. Но окончание романа в журнале так и не было напечатано; образ Мышлаевского, создаваемый на сцене вместе с Б. Добронравовым, обретал все более привлекательные для автора и зрителей черты, и давать его на поругание Блюму и Орлинскому Булгаков не захотел.
Что же нового было внесено в пьесу «Дни Турбиных», чем она отличалась от двух предшествовавших редакций «Белой гвардии»? Две картины в гимназии были соединены в одну, центральную в пьесе (из акта II она перешла в акт III и стала его первой картиной), и композиция пьесы от этого, несомненно, выиграла. Сцена в гимназии была расширена; один из офицеров предлагал впавшим в отчаяние юнкерам достать эшелоны и ехать к Деникину; Алексей заявлял, что «белому движению» конец не только на Украине, но и «в Ростове-на-Дону и всюду». Были исключены картины с Василисой и Вандой (из актов I и III), и пьеса включала теперь не 10, а лишь 7 картин. С театральной точки зрения исключение сцен у Василисы было большой потерей — терялись великолепные образы, уже нашедшие воплощение в исполнении таких актеров, как М.М. Тарханов и А.П. Зуева (репетировавших до июня), но в композиционном отношении это тоже давало известные преимущества: поразительный финал акта III — «Убили командира» — не смазывался почти фарсовой сценой обыска у Василисы.
Отличалось от 2-й редакции и окончание пьесы.
Завершение пьесы в 1-й и 2-й редакции песней «Съемки» делало эту юнкерскую песню как бы лейтмотивом пьесы: с нее она начиналась и ею кончалась. В «Днях Турбиных» музыкальное сопровождение, очень важное для Булгакова, изменялось. Уже во 2-й редакции «Белой гвардии» автор ввел в 1-й акт популярный со времен войны солдатский марш на слова пушкинской «Песни о вещем Олеге». В «Днях Турбиных» этот мотив звучал не только в первом акте, но и в конце пьесы. При этом сама песня в обоих местах начиналась не первой бодрой строфой («Как ныне сбирается...»), а третьей:
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?..
Тем самым в пьесу вводилась трагическая тема, восходящая к Пушкину (и к его летописному источнику) — тема судьбы. Эта тема так же обрамляла пьесу, как прежде «Съемки», но теперь повторение лейтмотива обретало новый смысл: это было уже не просто возвращение к началу, а четкий финал.
Финал «Дней Турбиных» дошел до нас в нескольких вариантах. Наиболее ранний из них — в шестнадцатистраничном фрагменте (4-й акт) Ф, обнаруженном А.М. Смелянским47. Фрагмент этот несомненно относился уже к «Дням Турбиных» (третьей редакции пьесы) — в нем нет Василисы и Ванды, которые были исключены из пьесы летом 1926 г., — но еще отличался от окончательного текста, читающегося во всех полных списках «Дней Турбиных». Во фрагменте в несколько неожиданной роли выступает Студзинский, намеревающийся покинуть город вместе с отступающими петлюровцами и уже добывший себе документы на имя «Студзенко». Есть сцена возвращения домой Тальберга, причем в первоначальном тексте Ф Тальберг, как и во 2-й редакции, заявляет о своем намерении «работать в контакте с советской властью», но текст исправлен на: «мне удалось в Берлине достать командировку к генералу Краснову». Оправданной ли была эта переделка, перешедшая из Ф во все последующие тексты «Дней Турбиных»? Тальберг является в Киев проездом, отправляясь «к генералу Краснову на Дон». Но не странный ли это маршрут: ехать из Германии на Дон через переходящий в руки красных Киев? Но уступая второй редакции в психологическом правдоподобии поведения «крысы» Тальберга, 3-я редакция могла зато считаться более правдоподобной исторически: «смена вех», упомянутая во 2-й редакции, — явление 1921 —1922 гг., связанное с окончанием гражданской войны; в 1919 г. Тальбергу было естественнее рассчитывать на Краснова и Деникина.
Последние реплики также звучали по-разному во 2-й редакции, фрагменте Ф и последующем тексте «Дней Турбиных»:
Во 2-й редакции (как и в 1-й) (после песни «Съемки»):
Лариосик. Господа, слышите, идут! Вы знаете, этот вечер великий пролог к новой исторической пьесе...
Мышлаевский. Но нет, для кого пролог, а для меня эпилог. Товарищи зрители, белой гвардии конец. Беспартийный штабс-капитан Мышлаевский сходит со сцены. У меня пики. (Сцена внезапно гаснет. Остается лишь освещенный Николка у рампы.)
Николка.
Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные...(Гаснет и исчезает.)
В Ф:
Лариосик. Они входят.
Мышлаевский. Ну что ж, не будем им мешать.
Николка (поет).
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною...(За сценою глухая музыка; вступают войска.)
Шервинский. Господа, они близко. (Бежит к окну, Елена за ним.)
Лариосик. Господа, вы знаете, сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе...
Студзинский. Для кого пролог, а для меня эпилог. (Уходит.)
Мышлаевский. Эпилог так эпилог. Товарищи зрители, отзвонил — и с колокольни долой. Беспартийный сочувствующий штабс-капитан Мышлаевский сходит со сцены и поступает в продовольственную управу. У меня пики. (Сцена внезапно гаснет. Остается лишь освещенный Николка у рампы.)
Николка.
Скажи мне всю правду, не бойся меня, —
В награду любого возьмешь ты коня...(Сцена гаснет.)
В «Днях Турбиных» (третья редакция):
Николка. Господа, знаете, сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе.
Студзинский. Для кого — пролог, а для меня — эпилог.
Насколько органичны были изменения, внесенные в 3-ю редакцию? Появившиеся в этой редакции слова полковника Турбина о крахе белого движения не только на Украине, но и на Дону, не раз цитировались авторами, писавшими о «Днях Турбиных». В. Петелину именно эти слова Алексея Турбина дали основание сделать вывод, что, согласно Булгакову, «в становлении новой России принимали участие не только рабочие и крестьяне, но и вся демократически настроенная интеллигенция»48. Однако, в устах белого офицера в конце 1918 года такие слова, пожалуй, можно считать несколько преждевременными49. Этот крах Булгакову предстояло увидеть лишь год спустя, когда он оказался на Северном Кавказе врачом белой армии. Несколько неожиданно было и то, что реплику о «великом прологе» произносил не романтический Лариосик (как в 1-й, 2-й редакции и в Ф), а Николка: в предшествующем споре об отношении к большевикам Николка в «Днях Турбиных» не участвовал (в 1-й и 2-й редакциях он, как и Студзинский, возражал Мышлаевскому, «ставшему большевиком», и предлагал бежать из Киева), и передача ему реплики о «великом прологе» была, вероятно, единственной реальной попыткой осуществить обещание И.Я. Судакова Главреперткому: сделать молодого Николку «носителем поворота» героев пьесы. Никаких предпосылок для такого преображения Николки в пьесе не было — в предшествующих редакциях именно он предлагал бежать за границу. Передача реплики Мышлаевского Студзинскому была более естественна: Мышлаевский в этой же сцене «Дней Турбиных» был настроен более оптимистично, чем Студзинский.
Последнее изменение в тексте пьесы было произведено уже после завершения «Дней Турбиных» — 23 сентября, непосредственно перед «полной генеральной репетицией с публикой»50. Из «петлюровской» сцены была удалена сцена истязания и гибели еврея в петлюровском штабе. Собственно говоря, эта переделка не может считаться общередакционной и не относится ко всем спискам «Дней Турбиных». В наиболее раннем списке А, суфлерском экземпляре, сцена есть, но она вычеркнута карандашом. Неорганичность этой купюры совершенно определенно отмечена автором, вклеившим соответствующий фрагмент машинописи в составленный им альбом по истории постановки «Дней Турбиных» с записью, выражающей возмущение тем, что сцена была «выброшена цензурой и театром»51. Для самого Булгакова исключение данной сцены было весьма огорчительно. Ведь именно эта тема убийства «человечка», судя по «Театральному роману», служила первотолчком к написанию пьесы. Тема эта развивалась и в первых подступах к роману «Белая гвардия» — в отрывке «В ночь на третье число», в рассказе «Налет» и в самом романе52.
Приводим текст этой «выброшенной» сцены:
Галаньба. А-а... Добро пожаловать.
Гайдамак. Двоих, пан сотник, подстрелили, а этого удалось взять живьем, согласно приказа.
Еврей. Пан сотник!
Галаньба. Ты не кричи. Не кричи...
Еврей. Пан старшина! Що вы хочете зробить со мною?
Галаньба. Що треба, то и зробым. (Пауза.) Ты чего шел по льду?
Еврей. Що б мне лопнули глаза, що б я не побачив бильше солнца, я шел повидать детей в городу. Пан сотник, в мене дити малы в городу.
Болботун. Через мост треба ходить до детей! Через мост!
Еврей. Пан генерал! Ясновельможный пан! На мосту варта, ваши хлопцы. Они гарны хлопцы, тильки жидов не любят. Воны мене уже билы утром и через мост не пустили.
Болботун. Ну, видно, мало тебя били.
Еврей. Пан полковник шутит. Веселый пан полковник, дай ему бог здоровья!
Болботун. Я? Я — веселый. Ты нас не бойся. Мы жидов любимо, любимо. (Слабо слышна гармоника.) Ты перекрестись, перекрестись.
Еврей. Я перекрещусь с удовольствием. (Крестится. Смех.)
Гайдамак. Испугался жид.
Болботун. А ну кричи: хай живе Вильна Вкраина!
Еврей. Хай живе Вильна Вкраина! (Хохот.)
Галаньба. Ты патриот Вкраины? (Молчание. Галаньба внезапно ударяет еврея шомполом.) Обыщите его, хлопцы!
Еврей. Пане...
Галаньба. Зачем шел в город?
Еврей. Клянусь, к детям.
Галаньба. Ты знаешь что: кто ты? Ты шпион!
Болботун. Правильно!
Еврей. Клянусь — нет!
Галаньба. Сознавайся, что робыл у нас в тылу?
Еврей. Ничего. Ничего, пане сотник, я портной, здесь в слободке живу, в мене здесь старуха мать...
Болботун. Здесь у него мать, в городе дети. Весь земной шар занял!
Галаньба. Ну я вижу, с тобой не сговоришь. Хлопец, открой фонарь! Подержите его за руки. (Жжет лицо.)
Еврей. Пане... Пане... Бойтесь бога... Що вы робыте! Я не могу больше! Не могу! Пощадите!
Галаньба. Сознаешься, сволочь?
Еврей. Сознаюсь.
Галаньба. Шпион...
Еврей. Да! Да! (Пауза.) Нет! Нет! Не сознаюсь. Я ни в чем не сознаюсь. Це я от боли... Панове, у меня дети, жена... Я портной. Пустите! Пустите!
Галаньба. Ах тебе мало? Хлопцы, руку, руку ему держите!
Еврей. Убейте меня лучше! Сознаюсь! Убейте!
Галаньба. Що робыл в тылу?
Еврей. Хлопчик родненький, миленький, отставь фонарь, все скажу. Шпион я! Да! Да! О, мой бог!
Галаньба. Коммунист?
Еврей. Коммунист.
Болботун. Жида не коммуниста не бывае на свете. Як жид — коммунист.
Еврей. Нет! Нет! Что мне сказать, пане? Що мне сказать? Тильки не мучьте. Не мучьте! Злодеи! Злодеи! Злодеи! (В исступлении вырывается, бросается в окно.) Я не шпион!
Галаньба. Тримай его, хлопцы! Держи!
Гайдамаки. В прорубь выскочит.
(Галаньба стреляет еврею в спину.)
Еврей (падая). Будьте вы про...
Болботун. Эх, жаль! Эх, жаль!
Галаньба. Держать нужно было.
Гайдамак. Легкою смертью помер собака. (Грабят тело.)
Исключение сцены убийства из «петлюровской» картины было единственным крупным изменением в истории 3-й редакции «Дней Турбиных». Однако, как и пьеса «Белая гвардия», «Дни Турбиных» при жизни автора публиковались только в иностранном переводе — на английском языке. Один перевод осуществил Ю. Лайонс (Eugene Lyons—1934—1935), другой — Ф. Блох в адаптации Р. Окленд (1934). Перевод Ю. Лайонса, вообще основанный на «Днях Турбиных» в их сценической (мхатовской) редакции, включал, однако, сцену убийства в петлюровском штабе53.
На русском языке «Дни Турбиных» были изданы уже посмертно — в сборнике: Булгаков М. Дни Турбиных. Последние дни (А.С. Пушкин). М., «Искусство», 1955 (этому изданию предшествовало литографированное: Булгаков М. Дни Турбиных. М., Отдел распространения драматических произведений ВУОАП, 1954), а затем переизданы в книгах: 1) Булгаков М. Пьесы. М., «Искусство», 1962; 2) Драмы и комедии. М., «Искусство», 1965.
IV
Казалось бы, издание «Дней Турбиных» — задача нетрудная, тем более что издание 1955 г. готовилось при участии Е.С. Булгаковой (согласно устным сообщениям З.М. Пекарской и К.Л. Рудницкого), а последующие публикации имели в основе именно издание 1955 г. Однако научное издание пьесы наталкивается на неожиданные трудности. Дело в том, что авторизованные машинописные списки «Дней Турбиных» — Л, П2, так же как более ранний П1 не только не совпадают с изданием 1954—1955 гг., но содержат многочисленные и систематические разночтения с печатным текстом.
Чем объясняются эти расхождения? Для ответа на этот вопрос, как и для понимания всей истории текста «Дней Турбиных» со времени постановки пьесы осенью 1926 г., необходимо сравнить между собой различные машинописные списки пьесы в ее последней, 3-й редакции.
Наиболее ранним из этих машинописных списков можно считать А, суфлерский экземпляр, вероятно, использовавшийся 5 октября 1926 г. и в последующее время54. Как и другой театральный список Б, он явно не предназначался для печати (пометки на обоих списках адресованы к помощнику режиссера и другим участникам постановки). Исследование списка А (еще в большей степени, чем изучение списка П 1-й редакции) обнаруживает в нем как бы два слоя: основной машинописный текст и многочисленные исправления и дополнения, внесенные как на лицевых сторонах листов (с зачеркиванием первоначального текста), так и на чистых оборотах предшествующих листов (со знаками вставки). Исправления и дополнения эти вписаны (в отличие от списка П) не М. Булгаковым. Основной машинописный слой А ближе всех остальных списков ко 2-й редакции, хотя перечисленные выше общие отличия 3-й редакции («Дней Турбиных») в нем уже содержатся (сокращение числа картин, дополнение речи Алексея в сцене в гимназии, новый финал и т. д.). Но многочисленные исправления и дополнения существенно изменяют этот текст. Одно из них мы уже знаем: зачеркнута сцена убийства в «петлюровской» картине. Отметим другие, наиболее существенные. В первом акте замерзший Мышлаевский, вернувшийся с позиций, ругая мужиков, сочувствовавших Петлюре, первоначально вспоминал при этом Достоевского, как в 1-й и 2-й редакциях; затем имя Достоевского было исправлено на «графа Льва Толстого». Первоначально участники прощального ужина, певшие «Вещего Олега», сопровождали этот марш (как было принято при исполнении этой солдатской песни) шутовскими репликами; одна из них: «Не могу знать, ваше сиятельство» (ответ кудесника Олегу) читалась и во 2-й редакции пьесы и в первоначальном машинописном тексте А, но затем она была зачеркнута (вероятно, потому, что не соответствовала серьезности темы). Речь Алексея о гетмане во время ужина, расширенная (по сравнению со 2-й редакцией) уже в основном машинописном тексте по 1-й редакции, была дополнена еще припиской (тоже из 1-й редакции): «Мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух... Он бы, мерзавец, Россию спас!». В акте III, в картине в гимназии к разговору полковника Турбина со сторожем было приписано несколько реплик: «Ты кто такой?.. Пошел отсюдова вон, убьют тебя здесь...» (очевидно, это отражало стремление расширить тему взаимоотношений «с другими социальными группами»). В акте IV разговор об отношении к наступающим красным был в первоначальном виде ближе эпизоду «митинга» во 2-й редакции; затем текст был отредактирован; вставлено, кроме того, предупреждение Мышлаевского Студзинскому, что «вас расхлопают на Дону» и «Деникин даст деру за границу», и его слова: «Я не поеду, буду здесь в России».
Перечисленные (и некоторые менее важные55) поправки были учтены во всех списках «Дней Турбиных». Но учтена лишь меньшая часть правок; в значительном большинстве случаев исправления и дополнения А (воспроизведенные в Б) в П1, Л и П2 включены не были; текст этих списков оставался в подобных случаях более близким ко 2-й редакции; дополнения и исправления А получили отражение лишь в издании 1955 г.
Примеры совпадений П1, Л и П2 со 2-й редакцией и расхождения этих списков с дополнениями во мхатовских экземплярах и печатном издании чрезвычайно многочисленны56 и не могут быть перечислены в данной статье. Отметим важнейшие из них.
В акте I Шервинский рассказывал о переговорах между свитой гетмана и Вильгельмом, во время которых «портьера раздвинулась, и вышел наш государь». В А после этих слов вписана ремарка: «Вошел Лариосик». Ремарка эта есть и в издании 1955 г., и там она даже дополнена помещенным выше и необходимым по смыслу (но отсутствующим во всех машинописных списках) указанием, что Лариосик перед этим уходил. В П1, Л, П2 обеих ремарок нет. В акте II в картине во дворце, уже после того, как гетман соглашался бежать в германском поезде, в А вписана сцена, когда во дворец по телефону сообщают, что «два полка сердюков перешли на сторону Петлюры», и гетман просит передать, чтобы петлюровцев задержали «хотя бы на полчаса»: «Я должен уехать». В списках П1, Л, П2 этой сцены нет; в издание она включена. Многочисленные поправки были внесены в А в сцену приноса раненого Николки; в П1, Л, П2 они учтены в меньшем количестве, чем в издании 1955 г. Во время разговора о наступлении красных в последнем акте слова Мышлаевского: «Теперь пошли дела богоносные» исправлены в А на «теперь пошли дела не наши»; в П1, Л, Л1, П2 этой поправки нет; в издании она учтена. В конце акта после слов «Скажи мне, кудесник, любимец богов...» в А вписан дальнейший текст песни, с припевом (существовавшим в Красной Армии во время гражданской войны): «Так за Совет Народных Комиссаров...» и репликой Студзинского: «Ну, это черт знает что!.. Как вам не стыдно!...» В П1, Л, Л1, П2 этого дополнения нет; в издании 1955 г. оно воспроизведено, но припев исполняет Мышлаевский. Уточнено в А, что оркестр за сценой играет «Интернационал» (в П1, Л, Л1, П2: «Далекая глухая музыка»). Наконец, последняя реплика Студзинского: «Для кого — пролог, а для меня — эпилог» поправлена в А на «Кому — пролог, а кому — эпилог»; исправление это отсутствует в П1, Л, Л1, П2, но читается в издании57.
Какого происхождения эти исправления? Уже самый характер А (и Б) как театрального, суфлерского экземпляра подсказывает ответ на этот вопрос; помогают разобраться в нем и воспоминания М.И. Прудкина (первого исполнителя роли Шервинского), любезно сообщенные им автору этой статьи. Существует, наконец, прямое сообщение о том, что сцену «принос Николки» заново поставил К.С. Станиславский, посетив спектакль во время репетиции58. Отсюда, очевидно, и исправления А, отличающие этот список от 2-й редакции, и многочисленные различия между списками и изданием. По воспоминаниям М.И. Прудкина, эпизода появления в портьере пьяного Лариосика во время рассказа Шервинского о выходе «нашего государя» первоначально не было: эпизод этот был вставлен позже, очевидно, в связи с придирками Реперткома и критиков, обвинявших театр, среди всего прочего, в «монархической» пропаганде. Такого же театрального происхождения и припев Мышлаевского «Так за Совет Народных Комиссаров» — по воспоминаниям М.И. Прудкина, это было режиссерской вставкой, включенной в сценический текст.
Проблема «канонического текста» «Дней Турбиных» очень сложна — как и аналогичные проблемы, возникающие при издании ряда произведений классической литературы. Несомненно, что ряд изменений, включенных Булгаковым в сценический текст, не отражал его подлинную «авторскую волю» — в одном случае автор прямо жаловался на «цензуру и театр», выбросившие сцену убийства из петлюровской картины. Но как восстановить его «авторскую волю»? Наиболее радикальное решение этой проблемы предложила Л. Милн, признавшая наиболее аутентичным текст 2-й редакции «Белой гвардии», готовившейся к постановке в первой половине 1926 г.59 Но едва ли вопрос можно решить так просто. Как и всякий настоящий художник, изменяющий текст под влиянием внешних факторов, Булгаков одновременно вносил в него изменения, которые были нужны ему самому. «Песня о вещем Олеге», как лейтмотив «Дней Турбиных», оказалась органически связанной с пьесой; возвращение ко 2-й редакции упразднило бы этот лейтмотив. С другой стороны, сцены с Василисой и Вандой, великолепные сами по себе, пожалуй, действительно отяжеляют пьесу.
Решение вопроса о тексте «Дней Турбиных», очевидно, зависит от того, о какой форме воплощения пьесы идет речь. Режиссер, ставящий пьесу, как правило, может позволить себе большую свободу выбора, чем издатель-текстолог. Такой режиссер может учесть и последний текст «Дней Турбиных» — в его авторизованной машинописной версии 1940—1953 гг. и в той, более приближенной к сценической редакции, на которую согласилась Е.С. Булгакова в 1953—54 гг.60, и вторую редакцию пьесы, и один из промежуточных вариантов, представленных Ф и первоначальным текстом А.
В ином положении будет издатель пьесы. В академическое издание он должен будет, естественно, включать все редакции и варианты. Но какой текст избрать для издания иного характера? Ответ на этот вопрос, естественно, зависит от типа предполагаемого издания. Если издается несколько редакций, то, очевидно, в каждом случае желательно выявить окончательный авторский вариант данной редакции. Если же, как это делается обычно, издаются именно «Дни Турбиных» (третья редакция), то обычная перепечатка издания 1953—1954 гг. представляется мало оправданной. Конечно, Е.С. Булгакова, более, чем кто-либо на свете, заботилась о наилучшей передаче воли автора, но на некоторые уступки она (как это показывает издание «Мастера и Маргариты» в журнале «Москва») все же считала возможным пойти — ради того, чтобы, наконец, издать произведение Булгакова. Современный издатель не связан условиями 1953—1954 гг. Совершенно обязательно при любом издании «Дней Турбиных» восполнить купюру в петлюровской картине (сцену убийства); следует, очевидно, заменить искусственное окончание пьесы репликой Студзинского (даже в более осмысленной версии 1940—1953 гг.) иным финалом — может быть таким, который читается во фрагменте Ф: словами о «всей правде» из «Песни о вещем Олеге»61.
Примечания
1. «Красная корона» — литературное приложение к газ. «Накануне». 1922. 22 окт. (новая публикация Л. Яновской — Аврора. 1977. № 6. С. 50—53); «В ночь на 3-е число» — Там же. 1922. 10 дек. (новая публикация Л. Яновской — Аврора. 1981. № 2. С. 135—149); «Налет» — Гудок. 1923. 25 дек. (новая публикация Л. Яновской — Аврора. 1982. № 4. С. 95—102); «Я убил» — Медицинский работник. 1926. № 44, 45 (новая публикация — Неделя. 1972. № 14). Ср.: Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М., 1976. С. 48—50; Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 98—103.
2. В библиографиях нет указаний на рижское издание 1929 г. и упоминается только «испорченный текст с интерполяциями» 1927 г. (ср. An International Bibliography of Works of Mikhail Bulgakov. Compiled by Ellendea Proffer Ardis / Ann Arbor, 1976, p. 15, N: 6). Однако мне удалось приобрести в Риге в 1946 г. издание 1929 г. (к сожалению, утраченное), и Е.С. Булгакова его имела и сообщила выходные данные: «Конец белой гвардии (Дни Турбиных)», издательство «Книга для всех». Рига, ул. Свободы, 7 (Письмо Е.С. Булгаковой Я.С. Лурье, 4 апр. 1965).
3. Булгаков М. «Вечерок у Василисы» // Накануне. 1924. 31 мая; Накануне, 1924. 3 июня; «Петлюра идет на парад» // Красный журнал для всех. 1924. № 6. С. 429—434. (Ср. An International Bibliography of Works..., p. 15, N 3 и 4). Текст обоих отрывков мало отличается от книжной редакции романа (в № 4—5 «России» соответствующий текст отсутствовал, т. к. он относится к последней части). Можно отметить только, что в отрывке «Вечерок у Василисы» последний именуется в мужском роде «Василис», а в отрывке «Конец Петлюры» полнее дан текст песни лирников, и при описании полка Мазепы упоминается Мария из пушкинской «Полтавы».
4. Зленко Г. Публикации Михаила Булгакова // Вечерняя Одесса. 1986. 14 февр.
5. Булгаков М. Конец Петлюры (Из романа «Белая гвардия») // Шквал. 1924. № 5 (новая публикация Н. Кузякиной — Аврора. 1986. № 12. С. 95—99).
6. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 51—52.
7. Л.М. Яновская, опубликовавшая отрывок «В ночь на 3-е число», пришла к заключению, что этот отрывок «никак нельзя считать всего лишь вариантом последней главы романа «Белая гвардия»», ибо «Михаил Булгаков свою прозу — даже большую прозу — писал, как правило, с начала», а между тем «Алый мах» — это, очевидно, наступление Красной Армии на юг в «феврале, марте, апреле 1919 года», а не разгром петлюровцев в начале 1919 г., которым завершается «Белая гвардия» (см. Аврора. 1981. № 2. С. 135); вывод Л.М. Яновской был безоговорочно принят и повторен В. Петелиным (см. Петелин В. Россия — любовь моя. М., 1986. С. 234). Однако чрезвычайная близость, почти полная идентичность текста, опубликованного самим Булгаковым в «Шквале» в 1924 г. в качестве финала «Белой гвардии», с отрывком «В ночь на 3-е число», дает основание думать, что перед нами все-таки скорее всего финальный эпизод романа (или первой части будущей трилогии). Конечно, нельзя исключить того, что сцена, задуманная сперва для начала неосуществленного романа, была затем использована для окончания уже иного произведения, но это предположение вовсе не обязательно. Учтем, что под «Алым махом» можно подразумевать не только наступление красных весной (и в конце) 1919 г., но и их стремительное наступление в декабре 1917 — феврале 1918 г., как и описанное в романе возвращение их в январе 1919 г.
8. Глава из романа «Белая гвардия». В публикации: Булгаков М. Глава из романа и письма // Новый мир. 1987. № 2. С. 150—163; ср. Там. же. С. 141—143.
9. Булгаков М. Избр. проза. М., 1966. С. 520.
10. См. Октябрь. 1987. № 6. С. 178—179.
11. См. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 53—54.
12. См. Лурье Я.С. Историческая проблематика в произведениях М.А. Булгакова (М.А. Булгаков и «Война и мир»). (В печати).
13. Булгаков М. Конец Петлюры // Аврора. 1968. № 12. С. 97—98.
14. Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. С. 141—142. Сведения о переговорах М.А. Булгакова с вахтанговской студией, полученные Л. Яновской от П.Г. Антокольского, подтверждаются заметкой из «Веч. Москвы», сохранившейся в альбоме М.А. Булгакова (см. ИРЛИ, ф. 369, № 75. Альбом по истории постановки «Дней Турбиных». 1. 1925—1927, л. 2 об.). Ср. Марков П.А. В Художественном театре: Книга завлита. М., 1976. С. 523—525 (Материалы и документы).
15. ИРЛИ, ф. 369, № 5. Переписка с Большим драматическим театром (постановка, по-видимому, не состоялась, т. к. пьеса была разрешена Главреперткомом только для МХАТа).
16. Марков П.А. В Художественном театре. С. 529.
17. Журнал протоколов репетиций «Дней Турбиных», 26 марта // Музей МХАТ. РЧ, № 46, л. 17; Марков П.А. В Художественном театре. С. 229—230.
18. Марков П.А. Указ. соч. С. 536—537.
19. Журнал протоколов репетиций..., л. 51; Неизданный Булгаков (Документы, тексты и материалы) / Под ред. Э. Проффер // An Arbor, 1977. P. 77.
20. Отмечена в библиографиях: An International Bibliography..., p. 42, N 252; Wright A.C., Curtis J. Partial Check-List of Bulgakov's Materials in Soviet Archives. Canadian—American Slavic Studies, 15 (1981), p. 442. Ср. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 143.
Запись на экземпляре ГБЛ (ф. 562, № 3: «Авторский текст с правкой — в Пушкинском доме») отмечена в библиографии: An International Bibliography... P. 42.
21. См.: Лурье Я.С., Серман И.З. От «Белой гвардии» к «Дням Турбиных» // Русская литература. 1965. № 2. С. 198—199; Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. С. 146—161.
22. Марков П.А. В Художественном театре. С. 226.
23. Ср.: Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. С. 146; Proffer E. Bulgakov. Life and Work. Ann Arbor, 1984. P. 184, 607—608, п. 1; Miln L. В кн.: Bulgakov Mikhail. Belaja Gvardija. München, 1983. S. 138—141. Э. Проффер, опиравшаяся на текст ГБЛ, упоминает 2 сцены в акте V (но не уточняет их содержания), считая, таким образом, что в 1-й редакции было 13 сцен. В воспоминаниях И.Я. Судакова упоминается сцена пьесы, которой нет ни в 1-й, ни в последующих редакциях пьесы: молитва Елены (см. Судаков И.Я. Режиссер и автор // Театр и драматургия. 1934. № 3. С. 37). Если это не ошибка памяти (эта сцена есть в романе), то, может быть, сцена молитвы Елены содержалась в недошедшей 1-й картине акта V.
24. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 58.
25. Альбом по истории постановки «Дней Турбиных», 1, л. 2; Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 58. И. Виноградская цитирует письмо В. Лужского Станиславскому от 3 сент. 1925 г.: «Вам надо познакомиться с новой пьесой Булгакова «Белая гвардия»» (см. Виноградская И. Жизнь и творчество К.С. Станиславского: 1916—1926. М., 1973. Т. 3. С. 486). Ср. Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. С. 161.
26. Марков П.А. В Художественном театре. С. 525. П.А. Марков упоминает о более раннем проекте распределения ролей, согласно которому Алексея Турбина должен был играть Леонидов, гетмана — Качалов и т. д. (см. Там же. С. 227). Но, очевидно, проект этот существовал еще до 21 окт. 1925 г., и Алеша, которого должен был играть Леонидов, — врач.
27. См.: Булгаков М. Избранная проза. М., 1966. С. 238.
28. Там же. С. 147, 159.
29. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Л., 1974. Т. 10. С. 287—288. Об отношении М.А. Булгакова к русским классикам второй половины XIX в. (Достоевскому и М.Е. Салтыкову-Щедрину) см. Советские писатели о Щедрине // Новый мир. 1976. № 1. С. 210. Ср.: Чудакова М.О. Общее и индивидуальное, литературное и биографическое в творческом процессе М.А. Булгакова // Художественное творчество: Вопросы комплексного изучения. Л., 1982. С. 140—144; Proffer E. Bulgakov, p. 13, n. 20, 319.
30. Булгаков М. Белая гвардия: Пьеса в 4-х действиях / Вторая ред. пьесы «Дни Турбиных». Подгот. текста, предисл. и Примеч. Л. Милн. München, 1983. S. 133 (Серия — «Arbeiten und Texte zur Slavistik», 27, Herausgegeben von. W. Kasack). См.: Островский А.Н. Полн. собр. соч. М., 1974. Т. 3. С. 21—22.
31. Новый зритель. 1925. № 46 (97). С. 12—13; Журнал протоколов репетиций.., 26 марта, л. 17.
32. Bulgakow M. Die Tage der Geschwister Turbin. Die Weisse Garde. Autoriesirte Übersetzung von K. Rosenberg. Berlin, 1927; См.: Лурье Я.С., Серман И.З. От «Белой гвардии» к «Дням Турбиных». С. 200, прим. 31.
33. Ср.: Wright A.C., Curtis J. A Partial Check-List. P. 422. К. Райт и Дж. Кертис указывают, что в ГБЛ находится и еще список «Дней Турбиных»: ГБЛ, ф. 218 (фонд П.С. Попова), 1269, № 3 (см. Там же. P. 445). Однако М.О. Чудакова под этим шифром указывает записи П.С. Попова о пьесе (см. Архив М.А. Булгакова. С. 58, 143).
34. Булгаков М. Белая гвардия: Пьеса в 4-х действиях / Вторая ред. пьесы «Дни Турбиных». S. 105 (далее — изд. Милн.).
35. Лурье Я.С., Серман И.З. Указ. соч. С. 201—202; Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. М., 1986. С. 117—119.
36. О службе Л.С. Карума у Скоропадского рассказывала племянница писателя — И.И. Булгакова. См. Proffer E. Bulgakov. P. 22—23, 590, п. 37; Ср.: Хинкулов Л. Михаил Булгаков и Алексей Турбин // Радуга, 1981. № 5. С. 184. Л. Хинкулов не может «представить себе, что писатель мог такими чертами рисовать портрет собственного зятя, бывшего командира полка Красной Армии, а в двадцатые годы... преподавателя киевских вузов...», однако, если вспомнить прототипы других персонажей Булгакова (в «Багровом острове», «Театральном романе», «Мастере и Маргарите»), то представить себе такое художественное воплощение «преподавателя киевских вузов» нетрудно.
37. Bulgakow M. Die Tage der Geschwister Turbin Die Weisse Garde. Berlin, 1927. Ср.: Письма М.А. Булгакова и З. Каганского // Дни. Рига, 1928. Янв.—февр.; An International Bibliography... N 242. P. 41.
38. ИРЛИ, ф. 369, № 4 (пер. В. Блумберга, маш. с карандаш. правкой до л. 17 и записью карандашом по-немецки на тит. л.).
39. Изд. Милн. S. 111, Anm. 49; S. 116, Anm. 112; S. 121, Anm. 191; S. 125, Anm. 238; Пер. Блумберга, ф. 369, № 4, л. 31, 72, 107, 121.
40. См. текст на обороте титульного листа книги «Die Aufführungsrecht ist ausschließlich durch S. Fischer-Verlag, Theater-Abteilung... zu erwerben» (Право воспроизведения закреплено исключительно за Театр. отд. издательства Фишер). Ср. ИРЛИ, ф. 369, № 30; Там же, № 23, 58, 66.
41. Марков П.А. В Художественном театре. С. 536—537.
42. Письмо М.А. Булгакова, 4 июня 1926 г. // Музей МХАТ, ф. М.А. Булгакова, А, № 17893; ср. Неизданный Булгаков. С. 80.
43. ИРЛИ, ф. 369, № 48.
44. Протокол заседания, 25 июня 1926 г. // Музей МХАТ, ф. постановок спектакля «Дни Турбиных», ср. Неизданный Булгаков. С. 81—82; ср. Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. С. 93—96.
45. ЦГАЛИ, ф. 2355, оп. 1, ед. хр. 5, л. 37—38.
46. Булгаков М. Глава из романа и письма. С. 162.
47. Смелянский А.М. Волшебная камера // Современная драматургия. 1983. № 4. С. 277; Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. С. 100—101.
48. Петелин В. Россия — любовь моя. М., 1982., с. 216.
49. Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. С. 99.
50. Журнал протоколов репетиций..., л. 75—76; Альбом постановки «Дней Турбиных» // ИРЛИ, ф. 369, № 75, л. 13. Дата последней генеральной репетиции расходится в различных работах. В журнале репетиций «полная генеральная репетиция с публикой» дана под датой «четверг 23 сентября» (л. 76); та же дата в Альбоме 1 постановки «Дней Турбиных» (ИРЛИ, ф. 369, № 75, л. 13); ту же дату приводят И. Виноградская (см. Жизнь и творчество К.С. Станиславского, с. 565—566), Э. Колин Райт (Wright A.C. Mikhail Bulgakov... P. 87) и А. Смелянский (см. Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. С. 205). Но у Чудаковой — 27 сентября (см. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. С. 58); та же дата содержится в публикации текста из Журнала репетиций в книге «Неизданный Булгаков» (с. 77) и монографии Э. Проффер (см. Proffer E. Bulgakov... р. 193, 608, п. 19). 23 сентября 1926 г. действительно приходилось на четверг, 27 — на понедельник). Объяснение ошибочной даты — 27 сентября см. Изд. Милн. С. 9 (прим. 14).
51. ИРЛИ, ф. 369, № 75, л. 7 об.
52. См.: Булгаков М. Избр. проза. С. 214, 539; ср. Аврора. 1981. № 2. С. 146—147; Аврора. 1982. № 4. с. 96—98.
53. Days of Turbins // Lyons E. Six Soviet Plays. Boston—New York, 1934. P. 51—53; ср.: An International Bibliography... P. 83. N 703. См.: ИРЛИ, ф. 369, № 75; Альбом II, л. 31—32 (Программа спектакля «The Yale University Dramatic Association»).
54. За помощь при исследовании этого списка (как и остальных рукописей Музея МХАТ) хочу сердечно поблагодарить О.В. Рыкову и других сотрудников Музея МХАТ.
55. Например, в А восстановлены в первой картине акта I из 1-й редакции слова братьев Турбиных о «революционной езде», предостерегая Елену не бросать «тень» на его «фамилию», муж уточнял «фамилию Тальберг»; во второй картине был дополнен диалог Елены с Шервинским («Я так расстроен... Я, можно сказать, подавлен...»), участники ужина просили Елену «пить до дна»; в картине в гимназии акта III упоминалось, что командира «во дворец по телефону вызвали»; во 2-й картине того же акта (после эпизода с портсигаром) Шервинский спрашивал: «Капитан Мышлаевский, что нужно сказать?»; в последнем акте Шервинский говорил: «Еще бы тронули человека, у которого в голосе две полные октавы...», Николка жаловался, что останется «калекой» — Лариосик его успокаивал; Лариосик объяснял Мышлаевскому, что «большевизм и коммунизм» — одно и то же. Все эти дополнения А вошли в последующие тексты.
56. Нами отмечено более 180 примеров совпадений П1, Л, П2 со 2-й (часто и 1-й) редакциями, а печатного текста — с исправлениями в А (воспроизведенными в Б). Совпадение печатного текста со 2-й редакцией (при расхождении с П1, Л, П2) может быть обнаружено лишь в немногих случаях; чаще всего это — следствие обратной переделки текста А, сближающей его со 2-й редакцией. Так, в начале речи Алексея за ужином о гетмане он говорил во 2-й редакции: «Минутку, минутку, господа». В первоначальном тексте А этих слов не было; нет их в П1, Л, П2, но затем в А было вписано от руки «Одну минутку, господа...»; так и в печатном тексте. Результатом вторичного исправления первоначального текста А было и исключение слов (читающихся в П1, Л, П2) «Конница Петлюры в Киев прорвалась» (в картине в гимназии), слов Студзинского: «Я сам беспокоюсь, чего он там застрял» (об Алексее) и «Бинтуй, бинтуй голову» (о Николке), слов Шервинского: «Лена, перестаньте... Дайте воды» и Мышлаевского: «Пойми, он приходил провожать юнкеров» во 2-й картине акта III; добавление слов: «Вы — святая» в разговор Лариосика с Еленой в последнем акте. Все эти вторичные поправки А отразились в печатном тексте. Неясна причина пропуска в П1, Л, П2 слов Шервинского Мышлаевскому во 2-й картине акта I: «Свинья ты, а не друг детства», читающихся во всех остальных текстах, и слов Шратта: «Никогда не следует покидать своя родина» в 1-й картине акта II в П1, Л (в Л1 вписано от руки и зачеркнуто, в П2 и остальных списках есть).
57. Булгаков М. Дни Турбиных. Последние дни. М., 1955. С. 24—25, 36, 57—58, 68, 71, 72; Булгаков М. Драмы и комедии. М., 1965. С. 49—50, 67, 98—100, 119, 121.
58. Марков П.А. В Художественном театре. С. 230.
59. Изд. Милн. С. 17—18.
60. Заметим, однако, что издание 1953—54 гг. не воспроизводит все изменения текста А. Так, например, в издании Мышлаевский упоминает «богоносцев окаянных сочинения господина Достоевского». Это из 2-й редакции; в А Достоевский был исправлен на Толстого и эта поправка отразилась во всех списках «Дней Турбиных»; есть и другие отличия.
61. Во время издания статьи автор смог в течение трех дней ознакомиться в ГБЛ с двумя списками (1-й и 2-й ред.); кроме того, О.В. Рыкова обнаружила в Музее МХАТ еще один список 2-й ред. (полный). Новые списки не изменяют текстологической схемы исследования.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |