(Конспект)
Этот сюжет был в последней главе Первой части. Недоработав, я подумала, что его лучше бы перенести в седьмую часть.
Ибо, перечитав книгу Галины Ребель, почувствовала, что молодое поколение уже не знает, что для нас был мастер и почему русопятская сволочь (а проще говоря, антисемитская и просталинская сволочь, цеплявшаяся за все, что было дурным в советской идеологии) топтала мастера, считая его плохим героем, и пыталась противопоставить ему Ивана Бездомного — не преобразившегося Ивана, а того — «девственного», с непробудившейся душою...
Мастер — слабый, почти до бесплотности. И бесконечно сильный — духовно. (Поэтому его любит Маргарита. Женщины не любят слабых мужчин. Женщины любят сильных. Мастер считает себя слабым. Но Маргарита знает, что он самый сильный... Чему Палиевские и всякие там Утехины не поверили. Еще бы! Они-то принадлежат к личностям, духовно слабым...)
Вот почему наша интеллигенция так хваталась за мастера — наша сила была в способности сохранить себя. Не диссидентство, не активное сопротивление по-большевистски — а вот эта верность себе... Недаром Булгаков считал себя певцом интеллигенции. По крайней мере, Е.С. была уверена, что он считал себя певцом интеллигенции...
У Галины же Ребель всплыло важное: вслед за мерзавцами 1960-х она считает мастера слабой, аморфной фигурой... А мы его считали сильной фигурой.
И вот здесь он — аналог Иешуа! (Кстати, священники пообижались по той же причине: Булгаков не показал божественную силу своего героя. А он показал бесконечную его духовную силу...)
И я когда-то отбивалась от Утехиных: мастер не боец, мастер — художник...
...Мелодия тайной, но чрезвычайно важной роли Ивана Бездомного, Иванушки, Ивана Николаевича Понырева слабо, но явственно присутствует в романе, иногда — не часто, впрочем, — тревожа воображение литературоведов.
Уже в одной из самых первых рецензий на роман где-то очень близко к истине подошел П. Палиевский1.
«Стоит спросить себя, кто герой этого "невозможного" романа, — поставил парадоксальный вопрос критик. — Это остается проблемой, несмотря на ясное заглавие <...>. Рискнем высказать предположение, что обращен роман все-таки больше всего к тому, над кем автор долго и неутешительно смеется, — к Ивану Николаевичу Поныреву, бывшему поэту Бездомному. <...> Подумаем: он единственный по-настоящему развивается в этой книге. <...> История романа развертывается, в сущности, для него, потому что он один сумел (подчеркнуто мною. — Л.Я.) извлечь из нее для себя что-то новое, чему-то научиться, — факт, невидимый сразу, но едва ли не самый значительный.
"Прощай, ученик", — целует его Мастер и исчезает (характерное для булгаковеда невнимание к тексту: Ивана целует Маргарита. — Л.Я.). Напрашивается почти сама собой разумеющаяся мысль, что ученик тоже будет Мастером, допишет роман...»
И... «Ничего подобного»! — неожиданно прерывает себя критик, не поверив собственным наблюдениям, и переходит к изложению любимых взглядов на судьбу русского народа как «растущего целого, которое не в силах разложить никакие Коровьевы и Воланды»!
И добавляет: «От превращения Бездомных в Поныревых слишком многое зависит...»
Но у Булгакова Бездомные не превращаются в Поныревых. У Булгакова персонаж один — конкретный...
Мнение П. Палиевского (не о судьбах русского народа, разумеется, а о месте Ивана Бездомного в романе «Мастер и Маргарита») вызвало возражения, правда, немногочисленные.
Я.С. Лурье: «Критик утверждает, что героем, к которому "больше всего" "обращен роман", является Иван Николаевич Понырев, "бывший поэт Бездомный". Трудно принять этот парадоксальный вывод. Понырев-Бездомный — второстепенная фигура в романе, и преображается он именно под влиянием Мастера, признав его своим Учителем...»
И объединяет Ивана с персонажами других произведений Михаила Булгакова — Муарроном в «Кабале святош» и Битковым в пьесе «Александр Пушкин», из которых один — доноситель по стечению обстоятельств, волей судьбы, другой — доноситель по печальной своей профессии. Считая, что «немедленная и решительная готовность Бездомного отправить Канта за порочные философские воззрения "года на три в Соловки" — не многим лучше их деяний», заключает: «образ его едва ли значительнее двух названных»2.
И было это гораздо дальше от истины, чем незавершенная мысль Палиевского...
Я.С. Лурье в его критике Палиевского поддержали О. Кушлина и Ю. Смирнов. «...Кто главный герой романа? Мнения по этому поводу высказывались самые различные, вплоть до того, что назывался Иван Бездомный, — цитируют они П. Палиевского. — Хотя Иван Бездомный, как говорит исследователь, "единственный по-настоящему развивается в этой книге", эта трансформация целиком укладывается в рамки фольклорной сказочной схемы от Иванушки-Дурачка к Ивану-Царевичу <...>. Иван Бездомный в начале повествования выступает как человек с "девственным" интеллектом, т. е., говоря по-простому, как дурак».
Не проходит... Нет, Иван не дурак; он именно человек «девственный», человек со спящей, непробудившейся душою... со спящим сознанием...
И высказывание Ивана о Канте — на уровне той же душевной глухоты, того же спящего сознания, что и его поэма о Христе для журнала... Иван даже не догадывается, кто такой Кант. А о Соловках он знает? Что он вообще знает, этот «девственный» человек?
Иван был прочно устроен в этом мире, из которого так странно — и охотно — выпал после встречи с Воландом...
«Затем с ним происходят разные малоприятные приключения, из которых, в отличие от героя традиционной сказки, он выходит отнюдь не победителем. Писатель в романе нарушает последовательность элементов сказочной структуры, задавая Ивану трудные задачи еще до того, как он постигнет секреты их решения — поэтому и не может Бездомный одержать победу»3.
Не победитель? А что значит быть победителем в изображенном Булгаковым мире? Иван безумен? Иван душевно болен? Но может быть, только безумцу могут открыться истины бытия в мире, где единственным разумным и спокойным местом, единственным домом (разумным и теплым домом) является дом умалишенных...
«Иван Николаевич — "сотрудник Института истории и философии", ученик Мастера. Можно даже предположить, что в своем институте он занимается проблемами происхождения христианства». (Тепло... тепло... Горячо! — как кричат в известной детской игре... И опять невольное приближение к истине.) «Ведь они с Мастером почти одновременно — но очень по-разному — начали работать над одной темой»4.
Вывод? Вывода нет, если не считать одного: Иван — не ученик мастера и учеником быть не может.
Почему не может, если волнующие Ивана картины воображаемые (и более сильные, чем реальность) приходят к нему в снах — как к Максудову в «Театральном романе» приходили в снах образы его романа «Черный снег». Это булгаковская трактовка возникновения замысла.
Максудов просыпается в слезах. (Или это в «Тайном друге»?) Иван Николаевич Понырев — с криком...
<...> если не считать «Эпилог» пустым довеском к роману...
Где-то очень близко к истине проходит Галина Ребель... Но — перехлест... Мастер не может быть двойником, вторым «я» расщепленного сознания Ивана, созданием его больного, но гениального воображения...
Что мы знаем о бездомье Ивана Бездомного? Ничего...
Мастер в романе слишком реален — в его исповедальной, авторской, 13-й главе. Слишком конкретен его дом, его «как пахнет сирень», его «последними словами романа будут», женщина, которую он встретил и полюбил...
Слишком близко это все автору, чтобы быть продуктом чужого воображения...
Но мастер не показан нам в процессе творчества! — замечает Галина Ребель, невольно повторяя упрек Станиславского к пьесе «Кабала святош», упрек, приводивший Булгакова в отчаяние и ярость.
Мастер реален и очень близок автору. Даже появление его — с балкона... Он появляется впервые в редакции <такой-то>, в <таком-то> году... Но уже в 1931-м (?) так же, из распахнутого майского окна появляется Ефросимов в «Адаме и Еве»...
Убедительно? Нет, ни в коем случае... Но где-то близко... Мастеру Булгаков передал некоторые черты своего творчества: «голова становилась легкой от утомления» и «последними словами будут»...
Это и последние слова рукописи Лидии Яновской...
Примечания
1. См.: П. Палиевский. Последняя книга М. Булгакова // Наш современник. 1969. № 3. Далее цит. по книге: Михаил Булгаков. «Я хотел служить народу...» Сост. Б.С. Мягков. М., 1991. С. 709—710.
2. Я.С. Лурье. Книга о творчестве М.А. Булгакова // Русская литература. 1984. № 4. С. 211.
3. О. Кушлина, Ю. Смирнов. Магия слова // Памир (Душанбе). 1986. № 5. С. 160.
4. Там же. С. 161.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |