Старший майор госбезопасности, следователь секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Бармин не удивился порученному необычному делу со многими неизвестными. Кто-то очень влиятельный затеял крупную и сложную игру, предположил он, ознакомившись с куцым делом и переговорив накоротке с его фигурантом.
Время было такое, что интриги плелись и развивались всюду — в Кремле, в Красной Армии, в многочисленных партийных и советских органах. Не исключением была и Лубянка. В ходе нескончаемых расследований всплывали такие фамилии, обладатели которых казались недосягаемыми небожителями, и он никогда ранее не смел бы и предположить, что они враги народа. Встречая их в узких длинных тюремных коридорах в неопрятной и грязной одежде, небритых, со следами побоев и плещущимся в глазах страхом, Бармин испытывал двоякое чувство.
Отчасти это было удивление, что враг прорвался на такие высокие должности и посты в государстве. Но большей частью преобладала самая настоящая ненависть к этим выродкам, которым было дано все — обслуга, дачи, просторные квартиры, шикарные машины, различные льготы и хорошая зарплата. И, главное, они имели власть. Но были внутренними врагами и пытались использовать ее для того, чтобы погубить молодое социалистическое государство, окруженное со всех сторон врагами внешними. И газеты сообщали о разоблачении все новых заговоров и арестах вредителей различного ранга — от слесаря до наркома.
Не являясь сторонником силовых методов допросов подследственных, он, тем не менее, горячо приветствовал и принял к действию требования секретного постановления Политбюро о мерах физического воздействия к некоторым категориям подозреваемых, фактически разрешавшего применение пыток к врагам народа, шпионам, диверсантам и вредителям.
А как его иначе, гада, расколешь, когда вещественных доказательств тайной преступной деятельности добыть невозможно и все зависит от показаний его самого и его сообщников? Через руки Бармина, в том числе в буквальном смысле этого слова, прошли несколько крупных партийных и советских работников, оказавшихся на деле членами глубоко законспирированного троцкистского подполья.
Но это, похоже, было дело совсем иного рода. Возможно, оно было началом грандиозной операции, направленной на выявление скрытых врагов Советской власти и ее великого вождя в самом Кремле.
«Уж не подбираются ли к всесильному Л.М. Кагановичу», — с некоторой оторопью размышлял Бармин, поскольку именно этот, ближайший к вождю человек, считавшийся его соратником, курировал дела церкви и религиозных культов. То, что сам нарком Ягода взял дело на контроль, говорило о многом, если не обо всем.
«Возможно, даже Сталин знает о нем», — подумал следователь и вдруг понял, что в качестве винтика этой, непонятной ему, хитроумно задуманной комбинации он может быть также уничтожен. Эта мысль враз отогнала его приподнятое настроение, ему стало не по себе. Но альтернативы не было — дело поручено ему, и нужно только постоянно держать ухо востро и попытаться в подходящий момент спрыгнуть с локомотива, набирающего скорость в неизвестную жуть, и, если повезет, остаться на обочине.
Приведенный из внутренней тюрьмы на допрос задержанный сразу кого-то напомнил ему своим несколько необычным для Москвы обличьем, но он не стал сразу копаться в памяти — какая разница, где он его видел. Длинноволосый и бородатый, значит из богемы — или артист, или художник, а может — писатель или поэт.
Переводчик сел по другую сторону приставного столика.
— Сейчас выясним, что за зверь, — Бармин не спеша взял бланк протокола допроса и вывинтил колпачок автоматической ручки.
— Фамилия.
Переводчик быстро сказал бородатому три слова на незнакомом певучем языке.
Тот также быстро ответил, но смотрел при этом на следователя.
— Он говорит, — из рода Давидова я, — произнес переводчик по-русски (для удобства, дальнейшее участие переводчика опускается).
— Давыдов, что ли?
— Нет. Сын Марии, из рода Давидова.
— Так и писать?
— Да.
— Имя.
— Иисус из Назарета.
— Что такое Назарет?
— Большая деревня.
— Значит, это место рождения, а имя Иисус.
— Да.
— Число, месяц и год рождения.
— Третьего дня, четвертой недели, месяца Элул, года 3787.
Бармин отложил ручку и недобро посмотрел в глаза задержанному. Тот взгляд не отвел и вообще держался с величайшим достоинством, будто оказал честь своим прибытием в кабинет следователя.
«Я б тебе дал Элула, если бы не присутствие переводчика», — подумал следователь, размышляя, какой тактики ему придерживаться при таком вызывающем поведении бородатого.
«А может, он просто псих? Скорее всего».
Он повернулся к переводчику:
— Спросите его, состоит ли он на учете в психоневрологическом учреждении, и если да, то в каком.
Переводчик долго, около трех минут, лопотал с задержанным, а потом сказал:
— Он не понимает этого вопроса и не знает, что такое психоневрологическое учреждение. — Видно было, что приглашенный толмач и сам весьма удручен недостойным поведением задержанного.
— Ладно, я запишу, как он сказал.
Бармин дословно записал диковинные установочные данные длинноволосого.
— Назарет, так Назарет... Галилея — пусть будет и Галилея... Иудейский поп с труднопроизносимым именем Каиафа, что ж — тоже запишем.
«Пусть пока болтает, что ему на ум взбредет, зафиксируем как положено этот абсурд, — рассудительно думал он, — придет время, воткнем ему в глотку его первоначальные показания. Кровью отхаркнутся эти бредни юродивому мессии».
— Род занятий?
— Проповедник.
По реакции человека, назвавшегося Иисусом, опытнейший следователь подметил — тот прекрасно слышит и понимает, какой вопрос диктует переводчику Бармин.
«Скрывает знание русского языка, видимо, тщательно готовит ответы, чтобы не было за что зацепиться, — думал следователь, — что ж, это его законное право».
Бармин не испытывал при этом негодования или возмущения. В Уголовно-процессуальном кодексе четко прописаны права участников уголовного процесса, в том числе и на услуги переводчика.
Подследственные, да и подсудимые иной национальности зачастую используют этот прием, чтобы иметь дополнительное время для обдумывания своей модели дальнейшего поведения либо вариантов ответов на весьма неприятные иногда вопросы. Особой каверзностью отличались прокуроры, поддерживающие в судах государственное обвинение.
Бармин всегда с удовольствием читал публикуемые в газетах судебные речи Генерального прокурора СССР А.Я. Вышинского по наиболее громким уголовным делам. Какая железная доказательная логика! Иногда печатались и стенограммы этих судебных процессов. Своими хитроумными вопросами государственный обвинитель последовательно загонял подсудимых в мудреную ловушку, а затем заключительными репликами, с грохотом, захлопывал крышку. И ведь это не работяг каких-то забитых словесно обыгрывал, а известнейших партийных и государственных деятелей, прославившихся в прошлом своей ученостью и мудростью.
Записывая, он внимательно поглядывал на лицо подследственного — не проявится ли на нем притворство в созданном им образе. Нет. Тот был серьезен, спокоен и сосредоточен. Более того, следователь уже ощущал исходящую от него уверенность и духовную силу. Но поскольку сказанное не то что сильно смахивало на бред, а, по сути своей, им и являлось, он отнес это на счет возможного стойкого помешательства задержанного. Практика показывала, что такие люди зачастую свято верят в свои слова и являются неплохими рассказчиками и ораторами.
«Пускай плетет свои небылицы, раскрашенные библейскими картинками, — Бармин был даже доволен, — это будет веским основанием для назначения судебно-психиатрической экспертизы на предмет вменяемости подследственного. А это, как минимум, два месяца, может за это время хоть что-то прояснится».
Следователь пока не понимал, в качестве кого проходит по делу этот человек. Отчасти — потерпевший. Судя по телесным повреждениям, над ним кто-то здорово поизмывался. Но без всяких документов, по-русски не понимает или делает вид, что не понимает, не может объяснить, как оказался в Москве. А главное, о своей прошлой жизни городит всякую несуразицу. Значит, можно его рассматривать и в качестве подозреваемого. Надо зайти к Молчанову, доложить и посоветоваться — тот дока по всякой иезуистике.
Он уже писал четырнадцатую страницу, а конца повествования о скитаниях по всяким там Самариям и Галилеям все не было видно. Переводчик тоже уже пообвык, втянулся, часто что-то уточнял у допрашиваемого на своем тарабарском языке и старался изложить его странствия и деяния как можно более красочно.
Но когда дело дошло до... римского?.. прокурора?.. Пилата, о казни и распятии на кресте, Бармин решительно отложил авторучку и с сомнением глянул на уже записанное.
«На сегодня хватит, — решил он, — косит он или нет под сумасшедшего, экспертиза покажет. Во всяком случае, неплохое знание Библии он, кажется, демонстрирует».
Бармин не был полным профаном в религиозных вопросах. По одному из дел, находившемся в его производстве, была изъята целая куча церковных книг, в том числе несколько библий. Одна из них с готическим текстом, но остальные отпечатаны по-русски, правда, старым дореволюционным языком с «ятями» и буквой i, но читать было можно. Бармин с интересом прочел жизнеописание Иисуса Христа по сказаниям евангелистов и как следователь сразу обратил внимание на многочисленные противоречия и расхождения изложений одних и тех же событий. Конечно, он совершенно не запомнил различных названий и имен, но суть ухватил. Интересно, что скажет по этой части мнимый «мессия».
— Давайте-ка поговорим без протокола, — предложил он.
Допрашиваемый, естественно, протеста не выразил. Видно было, что воспоминания несколько взволновали его, грудь его вздымалась, глаза лихорадочно блестели.
— Допустим, что вы тот, за кого себя выдаете, — согласился следователь, — допустим... — и с ехидцей в голосе продолжил: — Скажи тогда, отчего посвященная тебе книга, называемая у нас Библией, полна разночтений, противоречий и неясностей? Разве твои ученики не были все время рядом с тобой? Почему же они пишут по-разному?
— Это и есть часть поиска Истины, — спокойно ответил задержанный, ничуть не удивившись, — это путь познания, человек познает Бога в многообразии Его.
— Но ты же говорил ученикам одно и то же, а они истолковывают твои слова по-разному.
— Слова не говорят о главном — важно неизреченное. Я учил их, но не читал им проповедей прямых и определенных, как стрела в полете. Поэтому каждый из них понимал мое учение по-своему и изложил его сообразно своему уму, знаниям и опыту. Я этого и добивался. Каждый человек должен сам пройти путь познания к Истине, и этот путь должен быть своим, не протоптанным чьими-то умелыми и уверенными шагами. Все ищут свое, а не то, что угодно Иисусу Христу. Человек волен выбрать добро, однако не под давлением Добра, как такового, но от противления Злу...
Бармин слушал внимательно, захваченный безупречной логикой изложения, меткими простыми сравнениями, завороженный фанатичной уверенностью собеседника в своих, четко выражаемых мыслях.
— Человек силен духом, а дух — это вера, — спокойно продолжал тот, — но человек может существовать только в единстве духа, души и тела. Без тела он является привидением, без души — животным, а без духа — фантомом. Без тела, души и духа одновременно есть только бесплотный неосязаемый прах...
«Если это и сумасшедший, — предположил Бармин, — то сумасшедший, в прошлом с феноменальной теоретической подготовкой в вопросах религии, логики и философии».
Некоторые рассуждения он просто не воспринимал, не понимая их скрытой сути, но чувствовал, что они верны.
«Кто же он на самом деле? — следователь снова вгляделся в лицо задержанного. — Определенно я где-то его видел».
Кончик нити, тянущейся к воспоминаниям, был рядом, он его ощущал, но схватить не мог.
— Хорошо, — сказал следователь, — на сегодня хватит, у нас впереди еще много времени. Ответьте мне на один простейший вопрос, только понятным языком, без всяких там экивоков. Чем Вы отличаетесь от обычного человека?
— Человек знает только то, что ждет его в конце пути, — ответ последовал незамедлительно, — тайны же многочисленных остановок, бесчисленных дорог, троп и тропинок, уходящих в стороны причудливыми извивами, ему неведомы. Я же знаю все.
— Где я буду ровно через неделю? — не удержался следователь, точно зная, что через семь дней он отбывает в командировку в Брянск.
— Ровно через неделю Вы окажетесь в своем госпитале с...
— Достаточно, — Бармин расхохотался вполне искренне. Здоровьем он обладал отменнейшим, чувствовал себя великолепно, а в госпитале бывал лишь на ежегодных профосмотрах.
Задержанный понурился, а следователь нажал на кнопку, вызывая конвоира.
— А Вам — спасибо, — приветливо кивнул он переводчику, — Вы прекрасно справились с нелегким делом, завтра я Вас вновь приглашу.
Переводчик зарделся, как девушка:
— Этот язык очень редкий, — только и сказал он застенчиво.
— До свидания.
— Всего Вам доброго.
Бармин сложил листки с допросом в не подшитую еще папку, положил ее в сейф, а оттуда достал дело о вредительстве на авиационном заводе. Один из подследственных, проходящих по этому делу, утверждал, что во вредительской организации состоит и директор Брянского машиностроительного завода, откуда шли поставки на авиационный завод. Следовало тщательно подготовиться к его допросу и припереть скрытого врага к стенке неопровержимыми фактами.
Он бездумно листал страницы, глядя в них невидящими глазами. Какая-то неотвязная мысль — жгучая, острая, беспокойная — вертелась в голове, росла, округлялась, детализировалась и никак не могла выплеснуться во всей полноте.
Следователь обхватил голову руками и помотал ей.
— Где я видел это лицо? Эта рыжеватая бородка. Длинные волосы цвета спелого ореха. Впалые щеки и лихорадочный блеск фанатичных глаз, — память ворошила облик знакомых, лица подследственных, приметы разыскиваемых преступников...
Есть. Отточенная профессиональная память редко его подводила. Арест настоятеля Храма Христа Спасителя. Он стремительно закрыл кабинет и сбежал в полуподвальное помещение, где хранились вещи, конфискованные при обысках, выемках и изъятиях. В подвале пахло затхлостью, пылью и еще чем-то неуловимым, характерным для всякого рода складов. Пожилой старший сержант в мешковатой форме вымученно таращил на него осоловелые полусонные глаза из окошка своей дежурной каморки.
— Мне нужно сличить приметы одной конфискованной вещи, — быстро сказал Бармин, боясь передумать, — где у вас хранятся ценности, изъятые из Храма Христа Спасителя, который был взорван?
— Вы хотите взять с собой? — с продолжительным зевком протянул страж конфиската и потянулся за толстой амбарной книгой, чтобы внести соответствующую запись.
— Нет. Я хочу лишь взглянуть. Быстрее, черт возьми, я спешу.
Следователь никуда не спешил, он страшился своей догадки и не хотел оттягивать мучительного времени встречи с ней.
Старший сержант подобрался, полистал другую толстую книгу, вытащил связку ключей из висевшего на стене шкафчика и торопливо засеменил по узкому коридору, по обеим сторонам которого выстроились одинаковые железные двери со встроенными замками, ведущие в складские секции.
— Так, — дежурный сличил номер на двери секции с номером на ключе, — это находится здесь.
Он открыл дверь и включил освещение. Мимо лежащих на стеллажах опечатанных мешков и ящиков Бармин поспешил к дальней стене, где прямо на полу, беспорядочными рядами, друг на друге стояли картины и иконы в простых, золоченых и серебряных рамах и окладах.
Он стал перебирать их, переставляя в стороны.
Не то. Не то. Не то...
Вот. Тяжелая большая икона, или картина, Бармин в этом не разбирался, в деревянной раме старого на вид дерева красноватого цвета. Она была покрыта толстым слоем пыли. Он торопливо стер пыль рукавом гимнастерки с лица, изображенного на ней мужчины. С картины на него скорбно смотрел лик человека, упорно именующего себя на допросах Иисусом из Назарета. Непослушными пальцами Бармин развернул бирку эксперта-искусствоведа, определявшего принадлежность и ценность картины.
«Иисус Христос — Спаситель человеческий. Авт. Лукас Кранах Старший. Около перв. пол. 16 века. Бесценна. Эксп. Ю.В. Нефедов.»
Пол поехал в сторону, картина, вывалившись из разом ослабевших рук, с глухим стуком ударилась о деревянный пол. Бармин схватился руками за стойки стеллажа, к глазам подступила тьма.
— Что с вами, товарищ старший майор? — откуда-то издалека донесся испуганный голос сопровождающего...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |