Тиберий возлежал на мраморной скамье, покрытой толстым пушистым покрывалом, в тепидарии своих роскошных терм. На столике рядом стояли несколько кубков с различными винами, которые время от времени он подносил ко рту, наслаждаясь прохладным терпким вкусом благородных выдержанных напитков. Однако долгожданное, обволакивающее тело и разум, опьянение приходило медленно.
Он взял в руку одну из книг Элефантиды и медленно просматривал древние рисунки любовных сцен. Но и они не смогли увлечь владыку Рима. Воспоминания о Понтии Пилате жгли его душу. Ненавистный соперник был жив, здоров и, вероятно, богател и набирал силу. Император был прекрасно осведомлен, что наместники провинций, пользуясь своим бесконтрольным положением, обирали всяческими путями покоренные Римом народы и становились богатейшими сановниками империи.
Судя по преподнесенной ему первосвященником жемчужине, эти иудеи также владеют немалыми богатствами. И прокуратор провинции наверняка копит деньги, серебро и золото, лелея надежду на возвращение в Рим, чтобы занять здесь подобающее своим заслугам и славе место и покуситься на верховную власть, сместив Тиберия. В армии он по-прежнему пользуется популярностью — еще служат те легионеры, с которыми он ходил в победные походы.
А с помощью награбленных в Иудее денег и ценностей... Зря, ох, как зря он отпустил его наместником в эту далекую провинцию. Надо было найти повод и расправиться с ним здесь. Сенат послушен своему принцепсу, а преторианцы и солдаты гарнизона верны императору. Но тогда Пилат был на пике своей славы и трогать его было небезопасно.
А, что, если... Тиберий был скор и изворотлив на коварные планы. Следует убить находящегося еще в столице иудейского первосвященника и вину за это преступление свалить на ненавистного прокуратора Иудеи. Задержать несколько вольноотпущенников и рабов и выбить у кого-то из них признание о злодейских замыслах Пилата и поручении уничтожить первосвященника, который осмелился обжаловать действия наместника императора. Все очень логично. Затем казнить мнимого преступника и тайно отправить верных преторианцев за Понтием Пилатом. Сенат одобрит действия императора по наказанию виновных.
Тиберий спустился в калдарий, и жар пропитанного благовониями пара ударил ему в ноздри, расширив легкие и заставив сердце биться быстрее и мощнее. Расторопный слуга легкими круговыми движениями растер его тело кипарисовыми вениками. Затем на носилках его отнесли в просторное помещение натацио, и император с неизъяснимым удовольствием плюхнулся в слегка охлажденные объятия одного из трех бассейнов, наполненного морской водой.
Упрямые мысли вновь вернулись к наместнику отдаленной провинции. Властитель Рима решительно тряхнул крупной породистой головой и повелел слуге привести к нему начальника преторианской гвардии. Через непродолжительное время квестор Гней Туллий стоял перед императором.
— Ты видел иудея, который был у меня сегодня на приеме?
— Да, венценосный.
— Вели немедленно задержать его. И пусть постараются обойтись без чужих глаз. Он, наверное, находится еще в порту. Другого пути из Рима в Иерусалим нет, а корабли после полудня на восток уже не идут, чтобы не быть застигнутыми темнотой в коварных порожистых верховьях Тибра. Если же он успел отправиться на каком-либо судне, его следует догнать на быстроходной военной галере.
— Я бегу исполнять твой приказ!
Проницательный Тиберий был прав. Троица приютилась на холмистом берегу Тибра, в тени недостроенной триремы, и поглощала нехитрый обед. На расстеленной прямо на земле тряпице лежали куски вяленого мяса, овечий сыр, жареные бобы и большие овсяные лепешки. Сбоку стоял неизменный пузатый кувшин с иберийским вином, подле которого притулился кот, любовно обнимающий его лапой.
Судов, отправлявшихся на восток, действительно уже не было. На рейде стояли в основном военные галеры и рыбацкие лодки, да вдалеке у причала по направлению к императорскому дворцу находилась роскошная галера римского императора. На ее палубе суетились несколько человеческих фигурок, драивших многочисленные медные и бронзовые части судна и выполнявших другие подготовительные к плаванию работы. Паруса на ней были полностью спущены. На причалах было безлюдно.
Цокот копыт заставил жевавших друзей насторожиться. На холм выехал первый всадник со сверкавшими в лучах солнца знаками различия центуриона. Заметив обедавших путников, он галопом направил своего коня в их сторону. Следом показались еще два всадника. Все они были вооружены короткими римскими мечами, и первый из скакавших уже обнажил его.
— Кажется, это по нашу душу, — недовольно заметил кот, собиравшийся, уже в очередной раз, приложиться к кувшину, — пообедать спокойно не дадут.
Фагот утвердительно кивнул головой и повел вокруг глазами, подыскивая подходящее для сопротивления оружие. Бежать было некуда. Кот напоследок все же успел сделать пару хороших глотков и принялся хозяйственно сворачивать тряпицу со всем ее содержимым в аккуратный узелок.
Обломок реи, валявшийся поодаль, показался Фаготу вполне подходящим орудием обороны, и он подцепил его с земли, примериваясь поудобнее прихватить ладонью правой руки. Кот, воинственно растопырив усы, присоединился к боевому соратнику, став в трех шагах правее. Зато с Азазелло, имевшим пока облик иудейского первосвященника, стало твориться что-то непонятное. Его тело внезапно скрутили резкие судороги, лицо приобрело землистый оттенок, в уголке рта появилась белая пена. Его плечи то становились шире и мощнее, то опадали бессильно, изо рта то появлялся, то исчезал безобразный желтоватый клык, черная борода чередовалась со скудной рыжей порослью на подбородке. Проглядывавшие ненадолго черты лица Азазелло имели жалкое измученное выражение. И даже грозный клык беспомощно свешивался за губу, утратив устрашающий вид.
Друзья зачарованно уставились на него, с удивлением и нарастающей тревогой наблюдая за совершающимися изменениями.
— Что с тобой, старый и верный мой товарищ? — Фагот смотрел на превращения с неподдельным, никак не присущим ему ужасом.
— Не знаю, — с протяжным стоном, извиваясь, прохрипел Азазелло, — личина первосвященника не отпускает меня. По-видимому, он является сильным колдуном и в этот миг обращается к своим богам, моля их о моей гибели.
Он упал ничком на каменистую землю, корчась в невыносимых муках. Тем временем центурион оказался рядом. Походя, он небрежно рубанул длинную фигуру в клетчатом халате мечом, не ожидая сопротивления — ему нужен был живым человек, валявшийся сейчас на земле. Однако Фагот ловко подставил под удар подобранный кусок реи, и меч намертво застрял в твердой древесине, а затем резко рванул рею на себя. Нападающий, не желая расставаться с привычным оружием, вынужден был сильно наклониться в сторону, едва удерживаясь в седле.
Тотчас кот неожиданно пружинистым и легким для его неуклюжей стати прыжком вскочил сзади на круп лошади. Испуганное животное взбрыкнуло задом, и всадник кувырком вылетел из седла и, гремя начищенными до блеска доспехами, свалился наземь.
Освободившийся от рывка меч со звоном упал на покрытый мелкими камешками склон. Фагот завершил дело грамотно и безупречно, с противным чмоканьем угодив концом реи в незащищенную сбоку шею центуриона, и тот, коротко всхлипнув, впал в беспамятство. От удара шлем слетел с его головы, и немедленно завладевший им кот водрузил его на свою голову, сразу став похожим на диковинного сказочного персонажа.
Фагот подобрал меч и вступил в схватку с подоспевшими всадниками. Его рост позволял биться с конниками почти на равных. Первого из них он одолел с легкостью и некоторым воинским изяществом — коротким ударом выбил оружие, а вторым ловко снес со лба нападавшего широкую полосу кожи, благо тот почему-то пренебрег шлемом. Рана оказалась болезненной, непонятной и вызвавшей обильное кровотечение. Ослепший от крови и ошалевший от боли всадник гарцевал, кружа на месте и подвывая, силясь определить, жив он или уже мертв.
Но третий преторианец оказался старым, закаленным в сражениях, настоящим рубакой, искусно владевшим мечом. Непрерывный каскад ударов, следовавших во всех направлениях, поначалу ошеломил Фагота. Он вертелся ужом, отбивая мощный натиск и понемногу отступал к корпусу недостроенной галеры.
Кот, как всегда, не сказался сторонним наблюдателем, а пришел на выручку. Он сдернул трофейный шлем со своей головы и с необычайной силой запустил его в представителя старой гвардии. Шлем угодил сзади в затылок конного противника и, столкнувшись с его бронзовым кассисом, вызвал такой звон, что летавшие у берега чайки моментально притихли и сели на воду. Лихой рубака, оглохнув от последовавшего звенящего грохота, явно потерял всякую ориентацию и начал медленно сползать с седла. Меч выпал из ослабевшей повисшей руки. Фагот с готовностью подхватил его на руки и, заглянув в закатившиеся глаза поверженного врага, осторожно опустил тело на землю.
Бой был закончен, но с Азазелло по-прежнему было плохо. Его уже не корчило, он лежал на спине, имея облик иудея, и медленно покрывался восковой бледностью. Грудь его подрагивала, а дыхание было сиплым и надсадным, будто ему не хватало воздуха.
Фагот поднял тело товарища на руки и беспомощно осматривался по сторонам. Кот, по приобретенной уже привычке, кинулся было собирать трофейное имущество, но вовремя опомнился. Вид Азазелло не предвещал ничего хорошего, а помощи ждать было неоткуда. Такая ситуация у них возникла впервые.
— Сейчас к не до конца разгромленному врагу придет подмога, — голова Бегемота включилась в привычный поиск возможных вариантов, — ну, не сейчас, так несколько позже. К враждебности постороннего мира добавилась неожиданная проблема — Азазелло, став чужаком, превратился в обузу. Нашей энергетической ауре, несомненно, почему-то не хватает силы справиться с возникшими трудностями. Похоже, в игру включились какие-то иные могущественные силы. Что делать?
Он еще раз окинул взглядом горизонт. Чайки вновь замельтешили над водой, громкими криками выражая свое возмущение произошедшей по вине пришельцев заминкой в поисках пищи.
— Галера. Нам нужно захватить галеру, — кот даже заурчал от простоты пришедшей на ум мысли, не оценивая еще степени сложности ее воплощения в жизнь.
— Галеру, — эхом отозвался Фагот, пришедший к этой идее почти одновременно с Бегемотом. И сразу конкретизировал ее: — Императорскую галеру, военная будет нам сейчас не по зубам.
Он забросил тело бывшего Азазелло через круп лошади центуриона возле ее шеи и проворно запрыгнул в седло, смешно дернув при этом длинными нескладными ногами. Тычка в шею оказалось достаточно, чтобы умное животное взяло с места в карьер.
Кот не осмелился сесть на другую свободную лошадь, памятуя о реакции на его прыжок и последовавшее мощное взбрыкивание. Он бежал рядом ходкой спортивной рысью, заставляя испуганное животное мчаться все быстрее. Под мышкой у него был узелок с провизией, которую он таки успел прихватить на всякий случай.
Сражение за плавсредство оказалось еще короче. Кто в Риме осмелится напасть на императорскую галеру? Поэтому ее охранял лишь один весьма престарелый легионер, с лицом, полностью изборожденным то ли шрамами, то ли морщинами, а скорее, тем и другим вперемешку. Его выцветшие слезящиеся глаза лишь удивленно и с опаской пялились на возникших на причале незнакомцев, один из которых был в седле и вооружен двумя мечами. Единственное оружие — гаста с проржавевшим наконечником — казалась рядом со стражем чужеродным предметом.
Он лишь проводил копье взглядом, когда длинная нога хмурого злого долговязого верзилы непринужденно столкнула его в воду, и гаста, медленно раскачиваясь, пошла ко дну. И сделал вид, что утратил всякий интерес к происходящему.
Тем более, не оказала сопротивления команда галеры, капитан которой, кстати, отсутствовал. Покуситься на имущество императора могли только люди, безнадежно тронувшиеся рассудком. Связываться с такими сумасшедшими и кормить потом на илистом дне Тибра раков? Все равно злоумышленникам в империи никуда не скрыться. Всюду войска и шпионы императора и его наместников. А уж какие муки они претерпят и какая казнь им предстоит, — решать императору. Скорее всего, с них живьем сдерут кожу, а затем посадят на кол или распнут на кресте.
Поэтому умелая команда расторопно исполнила приказ Фагота поднять паруса и двигаться в верховья Тибра. Погони пока не было, никто не обратил внимания на отбытие императорской галеры, так как это было обычным явлением. Лишь капитан военной галеры сопровождения озадаченно почесал в затылке, провожая ее взглядом, но последовать за ней не решился — соответствующей команды не поступало. Да и кортеж императора к причалу не прибывал, значит, судно отбыло по каким-то иным надобностям.
Азазелло положили на императорское ложе в роскошно отделанной, с богатым убранством каюте. Судороги начались вновь. Бегемот попытался дать ему выпить немного вина для подкрепления сил, но оно струйками стекало по подбородку, не попадая в плотно закрытый рот.
— Кажется, мне надо проститься с вами, мои верные товарищи, — едва слышно просипел лежащий.
Крупные капли пота стекали по его вновь ненадолго проступившему уродливому лицу. Ужасные корчи сотрясали некогда могучее и бессильное сейчас тело.
— Держись, дружище! Еще рано нам по здешним обычаям класть тебе за щеку медную монету и отдавать перевозчику Харону для сопровождения через подземные воды Стикса в царство мертвых, — Фагот попытался ободряюще улыбнуться и скрыть нарастающую тревогу.
Впервые в истории их совместных усилий не хватало, чтобы преодолеть непонятную и оттого непривычно страшившую напасть. Дело было совсем плохо. Азазелло дышал все реже и прерывистей, а пот перестал течь. Похоже, каким-то образом в процесс перевоплощения вмешались иудейские боги.
— Ане попросить ли нам помощи у мессира? — спохватился Бегемот.
— Верно! — обрадованно подтвердил Фагот.
— Мессир!!! — посланный ими неведомый людям сгусток энергии вознесся ввысь.
— Мессир!!!
— Он нас не слышит, — печально констатировал кот, но вдруг встрепенулся и выдал новое предложение: — Надо, чтобы к нам присоединился и Азазелло.
— Азазелло! — Фагот обеспокоенно вглядывался в лицо старого товарища, покрывавшееся смертельной белизной. — Азазелло! — он потряс его за плечо. — Воззови к мессиру! Ну, попытайся сделать последнее усилие...
И помертвевшие губы лежащего чуть дрогнули:
— Мессир, — почти беззвучно прошептал он.
— Мессир!!! — дружно подхватили не оставившие последней надежды друзья.
И сигнал о помощи был услышан. Тело Азазелло резко дернулось и даже подпрыгнуло вверх, медленно обретая могучие формы своего подлинного обладателя. Лицо приняло знакомый уродливый облик и порозовело. А увидев уже вновь воинственно торчащий клык, Фагот с Бегемотом переглянулись, стараясь, как обычно, скрыть эмоции, но затем не выдержал и и крепко обнялись, мощно хлопая друг друга по плечам и спине.
Галера по-прежнему держала курс на восток.
В то же самое время, когда несчастный Азазелло прощался с жизнью, первосвященник Иосиф Каиафа, находясь дома, истово молился своим богам. С ним происходило нечто непонятное, страшное и невероятное. Казалось, все его тело, включая голову, мнут чьи-то жадные мощные руки, пытаясь вывернуть всю плоть наизнанку. Это были жуткие ощущения. Он почувствовал какое-то шевеление вверху головы, будто его безжалостно расчесывали громадным бронзовым гребнем, обдирая кожу. Ермолка упала на пол.
В смятении Каиафа вырвал рукой клок волос и, поднеся к глазам, с ужасом заметил в своей руке чужие рыжие щетинистые пряди. Окладистая черная борода, напротив, внезапно исчезла, уступив свое место какой-то жиденькой короткой поросли. В довершение ко всему перепуганный первосвященник явственно ощутил, что изо рта у него растет инородное тело. Скосив глаза, он увидел громадный желтый клык, оттопыривший верхнюю губу и хищно загибавшийся вниз. Плечи его вдруг раздались широко в стороны, разрывая тонкую ткань туники и натягивая до предела просторную ризу.
Вначале Каиафа подумал, что видит кошмарный сон — в последнее время, в связи с последовавшими событиями, ему являлись нереальные туманные видения. Он с силой похлопал себя по щекам, но мучительные свершения продолжались. Такое с ним было впервые, и в голову пульсирующей болью проникла мысль о постигшем его серьезном недуге, вызвавшем явление, подобное миражу в пустыне.
— Чем я прогневил всемогущих богов, — впадая в панику, думал он, — все мои действия были направлены лишь на благо нашего древнего и многострадального народа. Боги не могут не понимать этого.
Каиафа рухнул на колени и простер руки к небесам.
— Великий Яхве! Помоги мне и спаси от коварной болезни и наваждения!
Трудно стало дышать. Казалось, чья-то исполинская костлявая рука сдавила грудь, а другая схватила за горло и начала медленно сжиматься. Тело его охватила вибрирующая дрожь. Все члены стали леденеть и костенеть...
— О, всемогущий Яхве!!! — Каиафа вложил в свой возглас остатки душевных сил и всю веру, — верни же мне мой облик и мои силы.
И немощь стала неторопливо отступать, зловещие невидимые руки разжались, стали возвращаться обратно свои, родные, черты лица и своя фигура.
— Ты услышал меня... Прости мне все мои сомнения и совершенные прегрешения, — первосвященник в экстазе воздел руки кверху.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |