«...так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» (с. 123).
В романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» изначально, в эпиграфе из «Фауста», задается такая система мышления, при которой однозначность оценок, отделение одного качества от другого так же неуместны, как и членение реальности на дискретные, исторически сменяющие друг друга события. Высокое и низкое, пафос и насмешка оказываются неотделимы друг от друга. Одни состояния переливаются в другие, перераспределяются в самых различных сочетаниях так же, как и сам мир, о котором повествуется.
Добро и зло, свет и тьма в романе изначально присущи миру, составляя его естество, практически равновелики и взаимосвязаны. Эта позиция, о чем мы уже говорили выше, выражена в словах Воланда: «Что делало бы твое добро, если бы не существовало зла» (с. 459).
В 29 главе романа Иешуа обращается с просьбой к Воланду. Примечательно, что к этой идее равенства Иешуа и Воланда М. Булгаков шел постепенно, в глубоких раздумьях. Ранняя, третья редакция романа фиксирует такое отношение героев, при котором Воланд подчинялся Иешуа, от которого сатана получал распоряжение: ему велено было унести главных героев из Москвы.
Трактовка взаимоотношений, при которой Воланд оказывался в подчиненном положении, впоследствии была отвергнута Булгаковым. Поэтому в поздних редакциях романа появляется слово «просит», чрезвычайно значимое в данном тексте. Воланд и Иешуа одинаково всесильны. Отсюда и возникает принципиальная для автора формулировка «просьбы», адресованной равному.
Таким образом, в финале романа перед нами возникают два вершителя, две силы, решающие судьбу мастера и его подруги: Иешуа через Левия Матвея просит Воланда забрать героев из земного мира, подарить им то, о чем они мечтали — «покой».
Дуалистическая концепция добра и зла, света и тьмы, их равновесия, составляющая булгаковскую концепцию Вселенной, закономерно вызывает у исследователей (И.Ф. Бэлза, И.Л. Галинская, А.В. Минаков) ассоциации с учениями богомилов, катаров, альбигойцев. В этом плане можно также вспомнить апокрифическое Евангелие от Филиппа: «Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое — братья друг другу. Их нельзя отделить друг от друга»1.
Как мы уже отмечали в предыдущей главе, дуалистический принцип, положенный в основу романа, нашел свое отражение в концепции «разделения ведомств» и прозвучал в словах Воланда: «Каждое ведомство должно заниматься своими делами... Но просто, какой смысл в том, чтобы сделать то, что полагается делать другому, как я выразился, ведомству?» (с. 386). Напомним, что это не ведомства Добра и Зла, а «Царство света» и «Царство тьмы». И мы согласны с мнением М.И. Андреевской, определившей их функциональное разграничение: милосердие и справедливость.
Толковый словарь Ушакова определяет справедливость как «беспристрастие, справедливое отношение к кому-чему-н»2. Носителем и воплощением идеи беспристрастного судьи выступает Воланд. Сказав это, мы, разумеется, никакого открытия не сделали. Данная тема лежит на поверхности романной структуры, и многие исследователи (Г.А. Лесскис, И.Ф. Бэлза, А. Маргулев, А. Барков, М.И. Андреевская, П. Андреев) не преминули сказать об этом. Справедливое воздаяние оказывается неразрывно связано с милосердием на уровне мотивной структуры романа, в том числе в образе Воланда.
Каждому по его вере — это ли не есть высшая справедливость? Воланд наказывает или награждает, определяя соразмерность причины и следствия. Возмездие за зло выступает неотъемлемой частью закона справедливости. Только справедливость, беспристрастность и правда. Баланс может быть достигнут только тогда, когда совершается истинное правосудие над вещами неправильными и неправедными.
Подобно древнеегипетской богине Маат Воланд персонифицирует справедливость, вселенскую гармонию и этическую норму.
В романе ставится вопрос о типологии зла, который Булгаков пытается осмыслить различными художественными приемами, будь то гротеск в сценах с Бегемотом или яркая сатира в изображении «преступлений» разных персонажей и следующих за ним «наказаний».
В ершалаимской линии повествования воплощением земного зла является Пилат. Как известно, первые редакции романа (1929—1933 гг.) строились без Мастера. В центре находился рассказ Воланда о Пилате и Иешуа («Евангелие Воланда»). То есть основной нравственной проблемой романа должна была стать проблема Пилата с его комплексом личной вины. С мотивом преступления и справедливого наказания оказывается связан мотив совести, ответственности за принятое решение. Пилат пошел против себя, своей совести. «Самый тяжкий порок» (с. 478), трусость, руководил им. Он увидел в подсудимом свет истины и, потеряв его, дав свершиться преступлению, мучается. Двенадцать тысяч лун не знает он покоя, осознавая непоправимость содеянного. И это чувство вины, не дающее покоя ни днем, ни ночью, становится его наказанием.
В московском же мире зло чрезвычайно разнообразно. В этой связи уместно привести суждение И. Белобровцевой и С. Кульюс, отметивших, что сценой на Патриарших открывается целая серия самых разнообразных преступлений (от вранья по телефону до доноса) и последовавших наказаний, «выводя на уровень поверхностной структуры текста важнейший мотив романа... мотив преступления и наказания»3. При соприкосновении с нечистой силой выходит наружу бытовое зло, мещанское, пошлое. Тут и председатель жилтоварищества Никанор Иванович Босой, берущий взятки легко и изящно, и распутный пьяница Степа Лиходеев, и Варенуха, и Римский, и Семплеяров, и посетители Варьете. Все они так или иначе наказаны: деньги превращаются в этикетки, дамские наряды просто исчезают, всплывает адюльтер Семплеярова, до смерти напугана жадная Аннушка, Варенуха превращается в «отца-благодетеля» контрамарочников и т. д. Наказания в конечном итоге оказываются мнимыми, хотя в принципе и соответствуют рангу этих «грешников». Жизнь в Москве после того, как Воланд ее покинул, быстро вошла в свое русло. Так Булгаков ставит вопрос о земном, социальном происхождении зла, когда даже дьявол не в силах изменить человека. Но, возможно, он не за этим прибыл в Москву.
Зло иного рода являют собой представители литературной элиты. Сам Булгаков называл Союз писателей «Союзом профессиональных убийц»4, что вполне соотносится с отношением московских литераторов к мастеру.
Исследователи романа Булгакова неоднократно отмечали множество деталей, участвующих в описании сатанинского мира московских литераторов. Например, внутренние размеры «старинного двухэтажного дома» (с. 168) оказываются способными вместить такое количество комнат, правлений, редколлегий, различных подсобных учреждений и даже бильярдную, что «у случайного посетителя Грибоедова начинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на ореховых теткиных дверях: «Запись в очередь на бумагу у Поклевкиной», «Касса», «Личные расчеты у скетчистов» (с. 169). Здесь можно было увидеть длиннейшую очередь по квартирному вопросу, а также не чрезмерную, «человек в полтораста», очередь за полнообъемными творческими отпусками. Все это просто чудесным образом располагалось на втором этаже здания так же, как и во время сатанинского бала в «нехорошей» квартире смогли поместиться «неслыханные полчища гостей» (с. 372).
В описании находящегося на нижнем этаже здания ресторана многочисленны инфернальные детали. Например, единственная названная цена за блюдо в этом ресторане: порция судачков за пять пятьдесят. В авторской числовой символике цифра 5 (этот вопрос рассматривался Г. Круговым, И. Белобровцевой, С. Кульюс и др.) носит прямую отсылку к сатаническому.
В связи с выше сказанным хочется отметить, что использование нумерологии напрямую связано с «жанровой ситуацией» романа, его космологичностью. Здесь будет уместно привести высказывание
В.Н. Топорова: «Если учесть, что для мифопоэтического сознания числа не могут быть сведены к чисто количественным отношениям, но всегда обнаруживают и аспект субстанциональности, «качественности», то оказывается, что число не только определяет внешние размеры мира или его образа (мирового древа), количественные соотношения их частей, но и их качественные признаки. Число оказывается не только введенным в мир (и его образ), но и определяющим высшую суть его и даже прогнозирующим будущую его интерпретацию. Следовательно, число используется как средство «бриколажа»»5.
Действие в ресторане происходит ровно в полночь (а это излюбленное время нечистой силы). Булгаковым делается акцент на демонической внешности Арчибальда Арчибальдовича: «Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взглядом окинул свои владения» (с. 174).
«Ровно в полночь все двенадцать литераторов» (с. 173) спускаются в ресторан. И далее следует описание, которое прямо проецируется на сцены «великого бала у сатаны». «И ровно в полночь... что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало. И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку: «Аллилуйя!» Это ударил знаменитый грибоедовский джаз... Тонкий голос уже не пел, а завывал: «Аллилуйя!» Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды» (с. 174).
В главе 23 «Великий бал у сатаны» также ровно в полночь дирижер «выпрямился и пронзительно вскричал:
— Аллилуйя!» (с. 366).
Мы видим здесь и золотые тарелки, и беснующийся (правда, обезьяний) джаз.
И авторское отношение ко всему происходящему в доме литераторов звучит в словах повествователя: «Словом, ад. И было в полночь видение в аду» (с. 174).
Мир литераторов, по словам И. Белобровцевой и С. Кульюс, «самодовольный и фальшивый, мир попрания духа и стремления к материальным ценностям, борьбы за квартиры и дачи»6. И возмездие за совершенное зло совсем иного рода: уходит в небытие Берлиоз, горит адским пламенем дом Грибоедова, воплощение социально-бытового бесовства и знак Москвы вообще.
Мы согласны с высказыванием Александра Меня, что «явление Воланда в Москве 30-х годов имеет тот смысл, что сам дьявол и его компания кажутся порядочными на фоне убогой и мерзкой действительности. Великолепный сатирический прием»7.
Булгаковский сатана лишен традиционного облика Князя тьмы, жаждущего зла. И злом наказывая зло, Воланд восстанавливает справедливость и тем самым утверждает вечные ценности: любовь, преданность, порядочность, честность, доброту. Булгаков вновь и вновь возвращает нас к мысли о неразрывной связи добра и зла, о цельности мира.
Верша справедливый суд на земле, Воланд осуществляет как акты возмездия за «конкретное» зло, так и акты воздаяния, творя, таким образом, отсутствующий в земном бытии нравственный закон. Истинное творчество, не идущее на компромиссы и сделку с совестью, настоящая любовь и преданность достойны награды. Конечно, в отношении того, является ли вечный приют и покой для художника наградой, исследователи не сошлись в едином мнении. Да и сам приют находится в ведомстве Воланда, собственно говоря, в аду. В связи с этим необходимо заметить, что с образом мастера связан мотив ответственности и вины творческой личности, которая искусственно изолирует себя от обступающих извне проблем, чтобы получить возможность работать, реализовать свой творческий потенциал (Б.М. Гаспаров). Мотив личной вины, связанный с образом Пилата, сменяется мотивом вины художника, совершившего сделку с сатаной. Поэтому именно Мастер отпускает Пилата, объявляет его свободным — а сам остается в «вечном приюте». Человек, молча давший совершиться у себя на глазах убийству, вытесняется художником, молча смотрящим на все совершающееся вокруг него из «прекрасного далека». Пилат уступает место Мастеру. Вина последнего менее осязательна и конкретна, она не мучает, не подступает постоянно навязчивыми снами, но это вина более общая и необратимая — вечная.
Однако в вещем сне Бездомного Маргарита «отступает и уходит со своим спутником к луне», в локус Иешуа. Значит, они все-таки заслужили «свет»? Булгаков, оставляя текст разомкнутым, в полном соответствии с традицией мифа расширяет поле возможных интерпретаций.
Булгаковский Воланд творит суд, определяя меру и вид кары и четко соблюдая функцию своего ведомства, к числу которых милосердие не принадлежит. С точки зрения ведомства Справедливости, Фрида за свое деяние подлежит осуждению. Чем же вызвано решение Маргариты спасти от мучений, вечных душевных терзаний Фриду? Ею руководит бескорыстное стремление помочь из чувства сострадания, а также нежелание обмануть человека, которому подала надежду. А это и есть милосердие самой высокой пробы, милосердие, не считающее себя добродетелью. За одно это Маргарита заслуживает счастья с любимым.
При этом, как верно указывают И. Белобровцева и С. Кульюс, читатель становится свидетелем того, что сам Воланд проявляет, казалось бы, несвойственные сатане снисходительность и милосердие. За ночь, проведенную в роли хозяйки бала, Маргарите обещано исполнение одного желания, заранее оговоренного в беседе с Азазелло. Договор нарушает неожиданная просьба героини смилостивиться над Фридой. Сатана не хочет ставить героиню, проявившую бескорыстие и милосердие, в двусмысленное положение человека, нарушающего условия договора. Балансируя на грани — соблюсти правило или нарушить его во имя милосердия — Воланд остается в рамках заданных условий. Он предоставляет помилование Фриды самой Маргарите, при этом исполняет и заранее оговоренное желание (извлекает мастера из клиники) и не выраженную словесно просьбу оставить Наташу ведьмой. Справедливость и Милосердие оказываются неразрывно связанными и представленными в данном случае в лице Воланда, «повелителя теней».
И прощение пятого прокуратора Иудеи — это акт Милосердия. Именно мотив прощения оказывается связующим звеном между Милосердием и Справедливостью.
Тема справедливого наказания в романе Михаила Булгакова оказывается связанной с важным мотивом — с возможностью искупления вины. И Фрида, и Пилат, испив отмеренную им чашу мучений, получают прощение. «Оплатил и закрыл свой счет» (с. 477) и фиолетовый рыцарь.
В написанном же мастером романе недостает христианского прощения. Сам Булгаков не был склонен к всепрощению, и его главный герой останавливал свое произведение, когда засыпал отомстивший за Иешуа и потому успокоившийся Пилат. Мастер ошибался, считая свой роман завершенным текстом. С точки зрения высшей справедливости, в нем недоставало решения сразу двух судеб: судьбы Пилата после завершения наказания и судьбы самого мастера, который должен научиться милосердию и прощению. Как же трудно оказалось герою, затравленному, загнанному, проявить милосердие! Мастер смог дописать свой роман лишь в потустороннем мире, за пределами земного существования. Булгаков последователен в своей дуалистической концепции: завершить творение мастера вдохновляет дьявол, сообщающий волю Иешуа. Возможно, именно в этот момент предвосхищается изменение судьбы главных героев: вопреки предсказанному Воландом пребыванию в вечном приюте, в эпилоге мы видим главных героев идущими по лунной дороге. Освободив Пилата от наказания, сумев простить и его, и своих гонителей, мастер и Маргарита в итоге заслужили «свет».
В эпохе 30-х годов, когда происходит распад былой культуры, утрата духовных ориентиров, мы видим истоки духовной трагедии Булгакова-человека, которая выразилась в позиции Булгакова-писателя: именно образы инферно несут идею справедливости в мир, погрязший во грехе. Но даже справедливый судия в облике Князя Тьмы не способен изменить мир. Двойственность Воланда, его причастность к добру и злу есть прежде всего отражение двойственности мира.
«Все будет правильно, на этом построен мир» (с. 479), — говорит Воланд, намекая на то, что и сам он в конечном итоге должен вписываться в это построение. Вспомним также слова Иешуа о будущем царстве «истины и справедливости». И если истина и милосердие есть Бог, то воплощением справедливости в романе Булгакова является Воланд.
Примечания
1. Апокрифы древних христиан: исследование, тексты, комментарии. — СПб.: Об-во ведической культуры, 1994. — С. 33.
2. Толковый словарь русского языка: в 3 т. / под ред. Д.Н. Ушакова. — М.: Вече, Мир книги, 2001. — Т. 3. — С. 291.
3. Белобровцева И., Кульюс С. Указ. соч., с. 221.
4. Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой: 1952—1962 / Л.К. Чуковская. — М.: Согласие, 1997. — С. 394.
5. В.Н. Топоров. Модель мира (мифопоэтическая) // Мифы народов мира: энциклопедия: в 2 т. / гл. ред. С.А. Токарев. — М.: Сов. энциклопедия, 1980. — Т. 2. — С. 164.
6. Белобровцева И., Кульюс С. Указ. соч., с. 234.
7. Мень А.В., протоиерей. Указ. соч., с. 352.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |